Татьяна Воронцова - Время черной звезды
Деметриос глубоко вздохнул. Эта машина хорошо ему служила. Филимон сочувственно похлопал его по плечу.
– Пора.
Надев мотоциклетные шлемы, они уселись на «Эндуро» и начали спуск. Вниз, вниз – к жилым домам, отелям, супермаркетам, заправочным станциям и людям, говорящим друг другу «ты покойник» только в шутку.
Mais dans le port d’Amsterdam
Ya des marins qui naissent
Dans la chaleur épaisse
Des langueurs océanes…
13
Нет, в том доме Ника не осталась. Он очень понравился ей, но… Во-первых: ее пугало столь беспросветное одиночество. Выходя из дома в Арахове, она оказывалась в поселке, среди людей, а там – в лесу, среди елок, шишек и иголок. Как сказал поэт, кроме самого себя, поговорить решительно не с кем[6]. Во-вторых: даже если не делать проблему из скуки, там же не к кому обратиться за помощью в случае появления террористов. Да, Деметриос показал ей подземный ход, и ей удалось пройти по нему самостоятельно, но что, если она забудет запереть ставни на окнах или входную дверь? Дома, в Москве, она дважды забывала запереть входную дверь. Счастье, что жулики не пожаловали. В-третьих: оставшись в доме Отшельника, она, конечно, будет избавлена от сомнительного удовольствия прослушивать по ночам инструментальные пьесы, сопровождающие каждое совокупление царственных особ, но ведь забыть о том, что они регулярно происходят, не сможет все равно…
– Что ты посоветуешь? – спросила Ника в тот день, когда решался вопрос о ее переезде. – Остаться здесь или вернуться в Арахову?
– Если бы на твоем месте был мужчина, умеющий обращаться с оружием, я бы посоветовал остаться здесь, – ответил Деметриос. – Но тебе лучше вернуться в Арахову.
«Наверное, ты прав, – подумала она, лежа рядом с чужим любовником, который пообещал исполнить любое ее желание. – Так проще держать руку на пульсе. Интересно, знакомо ли тебе чувство ревности». Поневоле она сравнивала его со своим бывшим. Всегда же сравниваешь, ну как от этого удержаться…
Максим не говорил «моя дорогая» или «моя бесценная» – без пафоса, с легкой иронией, – как это делал Деметриос. Он говорил «детка», «лапа» и «малыш» – с покровительственной интонацией, – от чего ее воротило. Но в их ближайшем окружении все мужчины говорили своим женам «детка» и «малыш», даже если детка напоминала средних размеров бегемота, так что приходилось мириться с общим идиотизмом, чтобы не прослыть стервой и скандалисткой.
Максим не улавливал момент, когда пора было заканчивать предварительные ласки и переходить к делу, со своей неизменной старательностью – отличник, победитель олимпиад, золотой медалист, – доводил ее до сонного оцепенения, а потом обижался. Деметриос не старался угодить. Он, кажется, не задумывался ни о каких моментах, не отслеживал эти «пора» или «не пора». Тело женщины подавало сигналы, тело мужчины принимало и расшифровывало. Так исполнялись самые сокровенные желания. Озвучивать их не было нужды.
Максим был вечно озабочен соответствием внешнего вида имеющемуся статусу – если костюм, то обязательно Хьюго Босс, если часы, то непременно Патек Филип. В погоне за этими атрибутами успеха он утрачивал то самое, что пытался сохранить. Утрачивал достоинство. Деметриос в простой белой футболке и потертых синих джинсах оставался королем.
Ясно, в чью пользу сравнение.
Периодически Ника задавала себе вопрос: что же будет потом? После того, как вся эта ситуация с бегством и прятками так или иначе разрешится. Так или иначе. Возможно, она разрешится таким образом, что никакого «потом»… Тьфу, тьфу! Что за мысли? И все же. Почему ни Максим, ни его люди третий месяц не появляются на горизонте? Не могут найти беглянку? Или, как предположил Деметриос, намеренно выжидают, усыпляя ее бдительность?
Желание, да… Наглаживая бесчисленные топы и майки, которые при такой погоде приходилось менять каждый день, она позволила себе отдаться воспоминаниям. Посмаковать их, несмотря на стыд. Глупо, но она стыдилась так, будто мысли ее мог услышать строгий невидимый воспитатель-надзиратель. Услышать и осудить. В этом она призналась Деметриосу по следам эксперимента, на что он ответил неразборчиво, прижимаясь губами к ее волосам: «Ох уж это Сверх-Я, великое и ужасное…»
Он не был ни удивлен, ни тем более шокирован. Когда Ника охрипшим от волнения голосом озвучила, запинаясь, свое желание, согласно кивнул, перекатился на живот и заложил руки за спину. Этот жест молчаливой покорности от гордого и дерзкого мужчины возбудил ее до крайности. Она даже почувствовала легкое головокружение и одновременно прилив крови к щекам. Закусив губу, стянула ремнем его запястья, сделала еще один оборот, потом еще… и уселась, поджав под себя ноги, не выпуская из рук кончик ремня.
– Почему ты мне разрешил?
– Потому что не боюсь показаться беспомощным. Многие мужчины боятся именно этого. И еще – отдать свое тело в чужие руки, даже на время утратить контроль над ним.
– Что же помогает тебе не бояться?
– Быть беспомощным и казаться беспомощным – разные вещи. – Он слегка усмехнулся. – В данной ситуации я не беспомощен, надеюсь, ты это понимаешь.
– Ты хочешь сказать…
– Быть беспомощным страшно. Казаться – нет.
– А как насчет отдать свое тело в чужие руки?
– Это более сложный вопрос. – Он закрыл глаза и некоторое время лежал без движения. – Сама мысль не вызывает у меня протеста. Я знаю, что даже величайший из богов изредка пребывает в состоянии бессилия. В древности во внутреннем святилище храма, рядом с золотой статуей Аполлона, показывали его могилу.
– Правда? На что же она была похожа?
– На своеобразный порог или ступень перед треножником. Сиятельный Аполлон в поединке с дельфийским драконом ни разу не терпит поражения, но брат его Дионис, Черное Солнце, претерпевает страдания и смерть.
– Как человек?
– Да.
Ника поймала себя на том, что без конца облизывает губы. Вид широкого кожаного полотна, перетягивающего загорелые мужские руки, действовал на нее как афродизиак.
За последние дни она узнала о себе много нового – о да!.. Как если бы обходила, этаж за этажом, свой изученный до мельчайшей трещинки в паркете дом и вдруг наткнулась на дверь, которой никогда раньше не видела. И, открыв ее, оказалась в помещении, где никогда раньше не бывала. И там с ней стали твориться очень странные вещи. Это место и этот мужчина – неужели они послужили причиной метаморфоз?
– Но, – продолжал Деметриос, – отдать свое тело можно другу или врагу, женщине или мужчине, вынужденно или добровольно. Все это приведет к различным результатам, не обязательно к желаемым.
– Какой же результат можно считать желаемым? То есть… какой результат ты счел бы желаемым для себя?
Он помедлил. И после паузы ответил изменившимся голосом:
– Обретение тела. – Пристально взглянул на нее. – Ты понимаешь?
– Не очень.
– Вероника, мы договорились, что я исполню любое твое желание. Любое. И что же ты пожелала? Связать мне руки. – При виде скептической улыбки, искривившей его красивые губы, она ощутила новое и необычайно жгучее желание – влепить ему пощечину. – Причем сделала это, чуть ли не извиняясь и почти предлагая избавиться от пут за считаные секунды. – Он сердито фыркнул. – Давай, моя дорогая, наберись смелости и признайся, что же в действительности ты хочешь сделать со мной.
Лицо ее загорелось. Как будто она была девочкой-подростком, пойманной за рукоблудием. Откуда этот негодяй… Телепат паршивый! Так что, набраться смелости? Видимо, да. Иначе эта несносная улыбочка будет сопровождать всякое воспоминание о сегодняшнем дне.
Лежа на боку в непринужденной позе, согнув в колене одну ногу и вытянув другую, Деметриос не сводил с нее внимательных глаз. Ника понимала, что ему любопытна ее внутренняя борьба, может быть, даже очень любопытна, но также он преследует собственные загадочные цели и надеется на ее сотрудничество. Обретение тела… Похоже, назад дороги нет.
Она кашлянула. Уставилась на него яростно и смятенно.
Он ободряюще улыбнулся…
– В этом доме есть веревка? – спросила Ника, сделав все возможное для того, чтобы вопрос прозвучал буднично и деловито, как, например, «в этом доме есть кастрюля?».
– Да, – отозвался Деметриос. – На кухне, в шкафчике. Правая нижняя дверца.
– А нож? Ну… острый.
С удовольствием она отметила, что глаза его чуть расширились. Общая непринужденность сменилась готовностью… к чему?
– В кармане моей куртки.
Нож ей понравился. Клинок около пятнадцати сантиметров длиной, рукоятка чуть короче. Он удобно лег в руку, и Ника восхищенно вздохнула.
– Хороший. Из чего он сделан?
– Клинок? Дамасская сталь.
– Ты не спросишь, зачем он мне нужен?
Деметриос покачал головой:
– Нет.
Правильно. Она и сама не знала, чего ей хочется больше: чтобы он допустил ошибку или чтобы оставался столь же безупречен.
