Марина Крамер - Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы
– В бункере?
– А вы не знали? Он же велел бункер под сауной сделать, еще в прошлом году.
Марина сложилась пополам от смеха, представив себе, как Бес короткими перебежками пересекает двор и скрывается в подвале.
– Да-а… – еле выдохнула она, вытирая слезы. – Зашугал ты шефа своего, Генка… Пойдем вон в кафешку хоть, что ли… пить хочу, да и присесть бы – нога заныла.
Гена галантно предложил ей руку, и они направились к ближайшему кафе с названием «Багульник». Марина прежде не знала об этом месте.
– Новое, что ли?
– Нет, что… ты, – с запинкой выговорил телохранитель. – Очень старое, да сейчас сама увидишь. Считается очень дорогим в этом районе. Но, если честно, я бы сюда не пошел.
– Гена, мне не до политесов, нога болит очень – как сглазила, – пожаловалась Коваль, согласная уже сидеть даже на бордюре.
– Ну, я предупредил, – хмыкнул Гена и открыл дверь кафе.
С порога в нос ударил запах столовки – именно столовки с грязными клеенками и пригоревшим луком, с молочно-коричневой бурдой, гордо именуемой «кофе со сливками». Этот запах был хорошо знаком Марине с детства – мать, когда стала спиваться, прошла путь официантки от ресторана до самой дешевой пивнушки, и маленькая Марина часто заходила к ней после школы.
Гена придирчиво выбрал столик, проверил пальцами чистоту поверхности и только после этого отодвинул стул для Марины:
– Я предупреждал, что тут все еще советская власть.
– Да ладно, – вяло отмахнулась Коваль, усаживаясь и сбрасывая с плеч шубку.
– Оригинально шиншилла здесь смотрится, – хмыкнул телохранитель. – Кофе? Сок? Минералку? Может, сладкое что-то?
– Ты забыл, что я сладкого не ем, – улыбнулась Марина. – Кофе и стакан воды.
Пока телохранитель объяснялся с официанткой, чем-то отдаленно напомнившей Марине мать – то ли выжженными белыми волосами с кружевной наколкой, то ли ярко-синими тенями на веках, – она рассматривала посетителей заведения. Их было немного – юноша и девушка, явно студенты, самозабвенно читали что-то, склонившись над столом, трое парней постарше, по виду – простые работяги с комбината, зашедшие с ночной смены выпить пивка да так и осевшие здесь, дедок с бородкой, аккуратно поглощавший сосиски с тушеной капустой, а у его стула, привязанная за поводок, дремала собака неизвестной породы, и, наконец, за столиком в самом углу восседала дама совершенно определенной профессии. «Надо же… я никогда не думала, что все это еще сохранилось в таком вот первозданном, почти нетронутом виде, – подумала Коваль, рассеянно затягиваясь сигаретным дымом. – Как по-разному люди живут… Кажется, раньше это не было так уж заметно. Все были одинаково бедные, а теперь – кто-то вопиюще богат, а кто-то – откровенно нищ. Расслоение…»
Ей вдруг подумалось, что если бы не Мастиф, старый прожженный лис, поймавший ее на крючок еще совсем молодой и неопытной, то никто не знает, как могла сложиться ее собственная жизнь. Интересно, кем бы она была сейчас? Хотя… что уж особенно хорошего в ее нынешней жизни? То, что уже несколько лет в бегах и на нелегальном положении? Чужое имя, чужая страна. И никакие деньги не смогут вернуть любимого человека. И рядом – измучившийся от любви и ответной нелюбви Хохол. И кто скажет, что будет, если его терпение лопнет?
Она вынула телефон и набрала номер. Хохол ответил почти мгновенно, словно ждал:
– Котенок, как ты?
– Нормально, – она не стала уточнять, что добралась до места – не хотела лишний раз вызывать у него агрессию, потому что Женька был категорически против этой поездки. – Что с Машкой?
– Да нормально. Колено ободрала сильно и локоть, а так – ничего, выжила. Скажи… – его голос изменился, появились просительные нотки: – Ты хочешь, чтобы я приехал к тебе?
Она чувствовала, что он ждет от нее слова «да», что ему важно быть необходимым ей, но не могла подвергать себя и его такому риску – лицо Хохла, как и его руки в наколках, здесь помнила каждая собака. И если он попадется на глаза кому-то из сотрудников… Об этом лучше даже и не думать.
– Женя… ты ведь знаешь, что нужен мне всегда, – начала она как можно ласковее. – Всегда, потому что я без тебя уже давно никто. Но сейчас… ты… ты просто не представляешь, какое дело я задумала, и ты не сможешь помочь, только поставишь все под угрозу срыва. Ты ведь даже не узнаешь меня, Женька…
– Ты все-таки сделала это… – почти простонал он. – Зачем?! Господи, когда же ты уймешься уже?! Зачем снова суешь голову в петлю?!
– Я же сказала – меня не узнаешь даже ты. Меня не узнал телохранитель, находившийся раньше рядом сутки напролет, – что еще нужно, чтобы убедиться в собственной безопасности? Я сделаю то, что должна, и вернусь, обещаю. И можешь даже сжечь мой российский паспорт.
– Больно много тебе нужно труда, чтобы раздобыть новый, – невесело хмыкнул Хохол, и Марина поняла по этим ноткам в голосе, что он смирился.
– Женя… я очень соскучилась по тебе, – вдруг призналась она неожиданно даже для самой себя. – Мне так тебя не хватает.
– Да? С чего бы? Или просто больше не с кем?
Ей показалось, что Хохол ударил ее наотмашь по лицу, и от удара не больно, а унизительно-обидно. Она понимала, что эта фраза – жест отчаяния, бессильной злобы, но все равно было очень неприятно.
– Ну-ка, напомни мне, когда в последний раз ты ловил меня на измене! – потребовала она жестко. – И если не вспомнишь – больше никогда сюда не звони!
– То, что не ловил, не значит, что не было.
– Да?! Хорошо. Ты сделал выбор.
Она отключила телефон и схватила новую сигарету. Гена как раз принес кофе и поставил перед ней. Марина тяжело дышала, как будто долго бежала от кого-то. Слова Хохла обидели ее так, как никогда прежде. Она и думать забыла о том, что существуют какие-то другие мужчины, кроме него, все ее внимание было сосредоточено только на нем. Никогда прежде Хохол не позволял себе вот так ткнуть ее носом в страстную любовь к сексу.
– Совсем сдурел, болезный, – пробормотала Марина, прижимая окурок в пепельнице. – Ничего, встретимся – разберемся.
– Ты о чем? – поинтересовался Гена, отхлебывая кофе.
– Да Женька… – с досадой проговорила она. – Достал со своей ревностью, ну, почему вы, мужики, такие бестолковые? Как будто для того, чтобы изменять, нужно непременно уехать подальше!
– Ну, его можно понять, – примирительно сказал Гена. – Я бы такую женщину вообще от ноги не отпускал.
– Вот-вот! От ноги! – распалилась Марина еще больше. – А кто он такой, чтобы меня – меня! – у этой самой ноги держать? Не больно ли много нагрузил на себя? Как бы коленки не подломились!
– У Жеки не подломятся, – хмыкнул телохранитель. – Знал, за что брался. А вообще… Зря вы так с ним. Да, да, оговорился, но погодите – выскажусь и снова буду как надо, – предвосхитил он Маринино замечание. – Я вам еще в прошлый приезд говорил – никто никогда не будет предан вам так, как Женька. Никто не будет подставлять свою голову, никто не будет закрывать своим телом. И делает он это не из корысти какой-то, а потому что любит. Я много с ним разговаривал, пока вы в больнице лежали, а мы считали вас мертвой. Каждый вечер сидели в каминной. Я много в жизни повидал, но чтобы вот так мужик с прошлым, как у Жеки, за женщиной… Нет. Вот поверьте – такое раз на миллион бывает. И если упустите, Марина Викторовна, – не простите себе никогда. Он же, как собака – верный, он вас больше любит, чем себя, а люди неспособны на такое чувство.
Гена перевел дыхание, потер протез на правой руке, сделал большой глоток из чашки. Марина молчала. Примерно то же самое он уже говорил ей как-то, да Коваль и сама чувствовала, что кругом неправа по отношению к Хохлу. И почему всякий раз, как только она успокаивалась и начинала относиться к Женьке почти так, как он этого хотел, в памяти всплывали эпизоды жизни с Малышом – и все катилось к черту? Марина понимала – если бы Женька вел себя подобным образом, она ни за что не спустила бы. Он же мирился, терпел.
– Хохол святой, – пробормотала она, и Гена улыбнулся:
– Не святой он. Он просто очень сильно вас любит.
– Все, Гена, хватит. Я не должна эмоционировать сейчас, это непозволительная роскошь – эмоции, – решительно сказала Марина и встала из-за стола. – Идем. Нужно еще столько всего решить…
В это же время в кабинете мэрии Григорий Андреевич Орлов метался из угла в угол и напоминал взбесившегося кабана. Выражения, срывавшиеся с его губ, были явно не парламентскими, более того – половину из них начальник его личной охраны Анатолий Грязнов просто не понимал. Разговаривать «по фене» мэр позволял себе только в минуты вот таких потрясений, как сегодня. Грязнов, как ни силился, не мог взять в толк, как вышло, что машина, ни на секунду не остававшаяся без присмотра, оказалась начинена взрывчаткой, как сдобная булочка – изюмом. Хорошо еще, что с водителем ничего не случилось – только отошел в кафе перекусить в законный обеденный перерыв, как тут и рвануло. И вот теперь шеф требует найти виновных и сменить полностью всю охрану, включая и водителя. И что-то еще такое говорит, смысла чего Грязнов понять так и не может.
