Марина Крамер - Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы
– Мам, а ведь ты говорила, что плакать нельзя, – уличил он ее совсем по-детски, и Коваль, смахнув слезы, улыбнулась:
– Это вам нельзя, вы мужчины. А я женщина, мне можно.
Хохол, присутствовавший при этом, только хмыкнул и поцеловал ее в щеку. Чтобы Коваль плакала на людях… не дай бог дожить.
Женькины руки затянулись ужасными рубцами, левая кисть, как и предрекала Марья, оставалась в полусогнутом состоянии, поражения сухожилий оказались слишком глубокими, но настырный Женька не расставался с эспандером и, как только тот становился слишком податливым, выбрасывал его и менял на новый, тугой и жесткий. Марина сперва пришла в ужас, когда увидела то, что стало с его руками, но потом привыкла, говоря иногда, что это не страшнее его наколок. Хохол только улыбался и молчал об истинных причинах. Прилетевшая к ним на какие-то праздники Мышка тоже ничего не сказала, кроме того, что уже рассказал Марине сам Хохол.
Летом они, как и собирались, улетели в Турцию, в небольшой отель в горах. Мужчины целыми днями пропадали с детьми на пляже, играли в волейбол или просто сидели на камнях с удочками, а Марина с Машей, расположившись под большим зонтом у бассейна, лениво валялись в шезлонгах, пили коктейли и изредка окунались то в бассейн, то в море.
– Я могу жить так вечно, – пробормотала однажды Марина, лежа на краю бассейна и поддевая ногой голубую воду так, что вверх летели брызги.
Мышка, подобрав под себя ноги, сидела в шезлонге и читала что-то.
– Замучаешься от безделья, – пробормотала она, не отрываясь от книги.
– Иногда полезно. Хохол вон все в Бангкок меня зовет – переехать хочет.
– Ты там не выдержишь, там влажно.
– Да понимаю я, – пробурчала Марина. – И Грегу учиться нужно…
Маша отложила книгу и подсела к ней, опустила ноги в бассейн:
– Ты не хочешь вернуться? Теперь ведь можно… просто смени город.
Коваль молчала. Подобная мысль посещала ее в последнее время все чаще. Но она понимала, что жить в другом городе смысла нет, а в своем – она не сможет. Сейчас уже не сможет…
И вот когда отдых уже подходил к концу, оставалась всего пара дней, она вдруг получила письмо. Адрес был ей неизвестен – просто набор каких-то букв, и Марина сперва решила, что это спам. Но в письме было вложение, и из любопытства Коваль забыла об осторожности и открыла файл. То, что она увидела, поразило ее. Это была запись видеоконференции ее племянника Николая – той самой, где он смешал Марину с грязью, не постеснявшись даже того, что, по официальной версии, ее недавно похоронили. Марина слушала это, окаменев, и все смотрела в лицо Николая, как будто могла увидеть то, что заставило его так опуститься. Поняв, что показывать это Хохлу просто нельзя, а пересмотреть еще раз придется, Марина сохранила файл в какую-то незначительную папку, присвоив ему название «иудушка», удалила письмо и кинулась в ванную, где ее основательно вывернуло наизнанку.
Ей страшно хотелось позвонить Кольке и спросить только одну вещь – за что? Почему он так обошелся с ней, что она сделала ему плохого? Он жил в ее доме, поднялся на ее деньгах и связях, даже работу ему дала она – и что? Чем он ответил? Продал, предал… Вот ведь – сперва Ветка, потом Колька… Хотя Колька даже раньше.
– Дерьмо… – процедила Марина, умываясь холодной водой. – Такой молодой, а такой гнилой оказался, даже уголовники так не поступали…
Она позвонила отцу и потребовала объяснений. Виктор Иванович сперва не хотел рассказывать, но потом, поняв, что Марина все видела сама, добавил от себя то, что знал.
– Почему ты не сказал мне?
– Ты была в коме, Мариша, а потом стало и вовсе не до этого засранца, – вздохнул отец. – А со временем эта тема вообще утратила актуальность…
– Да?! – рявкнула она, теряя терпение. – Точно?! А кто дал вам право решать, что утратило актуальность, а что нет?! Это касалось в первую очередь меня! И я должна была знать!
– И что бы ты сделала? – спросил отец ровным тоном, стараясь не вызывать больше агрессии. – Полетела бы и убила его?
– Папа, ты говоришь глупости!
– Тогда – зачем?
Марина заплакала.
– Я себя чувствую так, как будто думала, что за спиной надежная стенка, а повернулась – и уткнулась в кучу дерьма. Прости, папа, что я так про твоего внука, – с горечью сказала она сквозь слезы.
– Я с ним с тех пор и не общаюсь, – вздохнул Виктор Иванович. – Не принимай близко к сердцу.
Она положила трубку. Настроение испортилось, но говорить о его причинах она могла только с Мышкой, для чего они тем же вечером уединились в маленькой кальянной. Марина, часто прикладываясь к мундштуку, рассказала о видеозаписи, и Мышка, тоже сделав пару затяжек, призналась, что была в курсе и запись видела у Виолы. У Коваль в голове что-то щелкнуло – так вот откуда это взялось…
– Ну, если она решила мне отомстить, то зря, – процедила Коваль. – Тоже мне – кровница нашлась!
Мышка молчала. Она понимала злость подруги и даже разделяла ее – после просмотра видеозаписи ей и самой не раз хотелось поехать и отхлестать Николая по толстой морде, но она запрещала себе это делать.
– Ничего, – проговорила Марина, вставая с подушек. – Жизнь – длинная. И в ней всем воздается, я теперь точно это знаю.
– Ну что, любимая, тебе пора сдержать обещание, – сказал Хохол как-то осенним промозглым вечером, сидя перед камином в их доме в Бристоле.
– Ты о чем?
Марина примостила ноги на каминную решетку, закуталась в длинную шаль и удивленно смотрела на мужа, крутившего в руках кочергу.
– Ты обещала, что после возвращения я сам лично сожгу твой русский паспорт, помнишь? Ну, так держи свое слово.
– А-а, ты вон о чем, – откликнулась Марина. – Сейчас принесу.
Она действительно принесла паспорт на имя Марии Кузнецовой, протянула Хохлу, и тот бросил его в камин. Листки вспыхнули, фотографию лизнули языки пламени, и Маринино лицо за считаные секунды стало коричневым, а потом и вовсе рассыпалось в прах.
– Тебе полегчало? – насмешливо спросила она, обнимая Хохла за талию.
– Значительно, – улыбнулся он. – Ты знаешь, что я люблю тебя?
Она прищурила левый глаз и закусила кончик языка, став на мгновение похожей на капризную кокетливую девчонку:
– Это интересно, дорогой… ну-ка, удиви меня…
Он легко подхватил ее на руки и понес наверх в спальню.
– Ты уверен, что Грегори уже лег? – прошептала она, обнимая его за шею.
– Он вернулся с тренировки, ты забыла? А после тренировок его пушкой не разбудишь. И вся ночь наша… а ты – вся моя.
– Я не возражаю…
– Ну, еще бы ты возражала, женщина! – зарычал он, опуская Марину на постель. – Пока я жив, ты не будешь возражать мне.
«Ну, хоть тут я должна сделать вид, что ты в доме хозяин, правда?» – подумала Коваль, закрывая глаза и вытягиваясь всем телом на кровати.
Когда утомленный Хохол уснул, Марина выскользнула из-под его руки и на цыпочках прошла в ванную, заперлась изнутри и вынула одну из кафельных плиток под умывальником. Там, в небольшой нише, устроенной еще Малышом, в металлической коробке от печенья лежал паспорт. Открыв его, Коваль улыбнулась – в нем была ее фотография с новым лицом. Нужно же быть готовой ко всему… «Ксения Сергеевна Ольшевская» – гласила запись в документе. Правда, оказалась дамочка моложе Коваль лет на пять, но это Марину особенно не смущало. Подумаешь – пять лет. Ей еще долго не будут давать истинный возраст, так что можно себе позволить. Аккуратно убрав паспорт в коробку, а коробку – снова в тайник, она вернула на место кафельную плитку и присела на край ванны.
– Ты меня прости, родной, – проговорила Марина, мысленно обращаясь к Хохлу. – Но мне никак нельзя не иметь такого документа, сам понимаешь. А старый был уже не нужен… Надеюсь, ты когда-нибудь простишь мне этот обман.
