Сергей Высоцкий - Не загоняйте в угол прокурора. Сборник
У бандита могли быть сообщники и Фризе не торопился подниматься с заснеженной дорожки. Зачем подставляться еще раз? И еще он ждал, когда уляжется неприятная дрожь в ногах. Его удивило, что пытавшийся убить его человек сунулся в снег без стона, без единого звука, словно и не был никогда живым. И сейчас он лежал совсем неподвижно, и эта неподвижность таила в себе угрозу. «Может, затаился и ждет, когда я поднимусь?» — подумал Фризе.
На соседней улице раздался резкий утробный всхлип сирены — выстрел не остался без внимания. Милицейский «Москвич» выскочил из-за угла. Фризе поднялся, положил пистолет в карман. От резкого торможения «Москвич» занесло и он встал поперек дороги. Из машины выскочили два милиционера, один из них с автоматом. Яркий свет фар осветил распластавшееся на снегу тело. Фризе увидел, что нападавший на него человек одет в красивую черно-зеленую куртку. Меховая шапка валялась поодаль. Голова была гладко выбрита.
— Руки вверх! — скомандовал милиционер с автоматом. Фризе поднял руки.
— Сюда, сюда, потихоньку,— милиционер показал дулом автомата на дорогу перед машиной. Второй милиционер, держа руку за пазухой, внимательно оглядывался по сторонам. Как ни был Фризе ошеломлен, он отметил, что ребята опытные, действуют четко. И на место примчались моментально.
Все так же, с поднятыми руками, Владимир перешел канаву по скользкой обледенелой доске и остановился в нескольких шагах от патрульных. Тот, что держал руку за пазухой, подошел к Фризе, скомандовал:
— Руки назад! — и защелкнул наручники.
Роста милиционер был небольшого, по плечо Владимиру, и ему пришлось приподняться на носки, чтобы залезть во внутренний карман куртки и пиджака. Но обыскал он Фризе умело, вынул пистолет, записную книжку. Раскрыв удостоверение, он удивленно воскликнул:
— Олег! — и прочитал вслух: — «Фризе Владимир Петрович, следователь районной прокуратуры».
— Что же вы молчите? — недовольно сказал тот, которого звали Олегом.— Оружие у вас табельное?
— Табельное,— буркнул Фризе.— Чего бы я тут, возле трупа, вам объяснял?
— Правда ваша,— согласился милиционер. Фризе увидел у него две звездочки на погонах.— Все бы прокуроры в наше положение входили.— Он протянул Фризе руку.— Младший оперуполномоченный Волков.— И смутился.— О, черт, Геннадий, браслеты.
Второй милиционер снял наручники. Фамилия его была Завьялов, звание — старший сержант. Он отдал Фризе документы и пистолет. Потом приподнял шапку и ладонью вытер потный лоб. Лоб был крутой и от этого Завьялов напоминал молодого бычка.
— Свяжись с отделением,— сказал ему Волков.— Пусть присылают группу. А мы с товарищем следователем посмотрим, может, жив еще.— Он бросил взгляд на человека, лежащего на снегу.
«У меня даже мысли не мелькнуло, дышит ли?» — огорчился Фризе.
Они подошли к телу.
— Каждую ночь патрулируем. Ехали по соседней улице — и вдруг выстрел. Мы, конечно, ходу,— милиционер нагнулся и приподнял голову лежащего. Лицо с крупными чертами, искаженное гримасой удивления и боли.— Залетный,— прошептал лейтенант.— Похоже, и в розыске не числится, мне его лицо незнакомо.— Он повернул тело. На снегу расплылось большое темное пятно. Несколько минут он пытался определить, нет ли признаков жизни. Потом сказал со вздохом: — Мертвее не бывает. Вы его в сердце.
Рука убитого до сих пор сжимала пистолет с длинным самодельным глушителем. Лейтенант, не притрагиваясь к оружию, с интересом осмотрел его.
— Серьезная машинка. На газовый не похожа. Ваше счастье, что опередили его. Из этой штуки выстрела мы могли бы и не услышать.
— Вы и не услышали.
— Он стрелял?
Фризе кивнул. Лейтенант обрадовался:
— Тогда все проще. Иначе бы, сами знаете, сколько объяснительных записок начальство требует.
— Он не только стрелял. Сначала пером решил побаловаться.— Фризе стал внимательно разглядывать снег.— Я нож «дипломатом» выбил. Придется поискать.— Он спустился в канаву, вытащил из снега чемоданчик и удивленно ойкнул: лезвие проткнуло кейс насквозь, по самую наборную ручку. Кончик лезвия выглядывал из второй стенки.
— Вот это удар! — в голосе лейтенанта сквозило восхищение.— Геннадий, посмотри! — позвал он сержанта.
— Вы в рубашке родились,— сказал сержант, внимательно разглядывая финку.— Чего же он хотел? Кошелек или жизнь?
— Он мне не доложил. Выхожу из-за угла и натыкаюсь на нож.
— Подстерегал? Проходил у тебя по делу? — перешел на «ты» лейтенант.
— Нет. Как и ты, впервые его вижу.
— Дела…— озадаченно сказал лейтенант, а старший сержант лихим жестом сдвинул шапку на брови, отчего теперь стал похож на мальчишку. И на бычка тоже.
— И часто ты здесь ходишь?
— Второй раз. Сегодня позвонила вдова Маврина…
— Алина Максимовна?
— Она самая. Попросила приехать — поделилась новой информацией.
Похоже, что у лейтенанта было много вопросов, но в это время приехал «рафик» с оперативной группой. Включили большой прожектор и началась неспешная, так хорошо знакомая Фризе работа, именуемая официально следственными действиями. Привычная рутина, только на этот раз Фризе находился в необычной для себя роли — главный герой и статист в одном лице.
К Берте он приехал в четыре утра, подбросила оперативная группа. Дневник Маврина и записки Покрижичинского, проткнутые финкой, следователь местной прокуратуры вернул Фризе, а кейс арабского принца оставил у себя. Как вещественное доказательство.
Покорно предоставив Владимиру возможность снять с себя рубашку, Большая Берта, такая теплая и разнеженная, прошептала в полусне:
— Нехороший. Я трижды ставила мясо в духовку. Засушила стейк…
Если бы она знала, какими разносолами потчевала его Алина Максимовна.
Фризе проснулся в одиннадцать утра. «Удивительно, что меня никто не потревожил. Телефон ни разу не звонил?!» Объяснение оказалось простым — уезжая в спортклуб, Берта выдернула шнур из розеток. Из всех трех — в кухне, спальне и в гостиной. И едва он включил телефон, как резкий звонок возвестил о том, что жизнь продолжается.
— Квартира Берты Зыбиной,— сняв трубку, сказал Фризе протокольным голосом.
— Кто говорит? — он узнал сердитый басок прокурора.
— Секретарь Зыбиной по связям с прокуратурой.— Фризе хорошо выспался и предвкушение пары чашек крепкого кофе настраивало его на веселый лад.
— Резвишься, герой! Пора бы доложить о ночных похождениях своему непосредственному начальству.
— Только проснулся, Олег Михайлович. В пять утра освободился.— Он прибавил часок, чтобы прокурору было не обидно от его засыпа.
— Знаю, знаю. Я рад, что ты показал себя молодцом. И, главное, жив-здоров.
— Старался, Олег Михайлович,— смущенно сказал Фризе. От теплоты в голосе шефа у него пропала охота паясничать.
— Наши соседи довольны твоим сотрудничеством. В один момент у них возникло сомнение…
— Сомнение?
— Когда они нашли на соседней улице твою машину. Ты же сказал, что у нее проколоты шины.
— Мою машину? — Фризе от удивления даже встал.
— Твою, твою. Потом нашелся свидетель… А что это я тебе все докладываю? Это ты мне должен доложить. И в письменном виде. Через час у меня.— Он повесил трубку.
С минуту Фризе стоял с трубкой в руке, слушая короткие гудки. Он бы простоял и дольше, но уж очень хотелось кофе. Снова выдернув шнур, он пошел на кухню.
Смакуя обжигающий ароматный напиток, Фризе размышлял, подводил предварительные итоги прошедших суток. Допив третью чашку и даже не притронувшись к бутербродам, приготовленным Бертой и укутанным в фольгу, Фризе сделал вывод: никаких случайностей, совпадений, стечений обстоятельств,— ни один синоним больше не пришел ему на ум,— в том, что с ним произошло, не было. Все эти, на первый взгляд не связанные между собой происшествия — единая цепочка действий в расчете сначала запугать его, а когда первое не сработало, просто ухлопать. От этой мысли стало неуютно. По молодости он еще редко задумывался о смерти, пожалуй, даже совсем не задумывался. Считал это мероприятие отдаленной перспективой. Как, например, назначение Генеральным прокурором. Но вот кто-то взял на себя смелость изменить ход событий, изменить его судьбу.
«Смерть одолевает даже математику»,— вспомнил Фризе строчку, прочитанную недавно у Суворина. И еще: «Что значит, когда я «умру»? Освободится квартира на Коломенской, и хозяин сдаст ее новому жильцу». Что ж, продаст его квартиру и Моссовет. Продаст какому-нибудь новоявленному миллионеру. Может быть, он окажется служащим малого предприятия «Харон». Дедовы картины растащат. Продадут с аукциона дачу. Потому, что у него нет наследников, а самый близкий ему человек — Большая Берта — никто для бездушной машины, именуемой государством. Он вспомнил темный силуэт бандита, застывший на тихой заснеженной улице, и громко сказал: «Не хочу! Не хочу! Не хочу!» Потом включил телефон и позвонил Берте. Томительно долго никто не снимал трубку, затем резкий женский голос выпалил:
