Сергей Высоцкий - Не загоняйте в угол прокурора. Сборник
— Откуда оно, Алина Максимовна?
— Я вас заинтриговала?
— Да. Вы купили?
— В том-то и дело, что не купила. Нашла! В кабинете Алексея Дмитриевича.
— Алина Максимовна, извините, но я обязан пиво изъять.— Владимир бросил беглый взгляд на стол и почувствовал, как у него побежала слюна. Такого великолепия ему не смогла бы предложить и Берта. Соленые грибы в сметане, так любимый им отварной язык, лососина, сыр. И тугой аппетитный холодец.— Вы как будто изучили мои гастрономические пристрастия, Алина Максимовна,— сказал он с восхищением.
— Десять лет я изучала вкусы Алексея Дмитриевича. Сегодня утром похоронила его…
— Извините,— тихо сказал Фризе.
— Потом, по обычаю, помянули мужа. Дома, в Москве, собрались только близкие друзья. Алексей Дмитриевич всегда говорил мне, смеясь, что не хотел бы слушать застольные речи на собственных похоронах. «Дай каждому по бутылке, Лина, и пусть выпьют за меня у себя дома, в одиночестве».— Заметив, как серьезно слушает ее Владимир, Маврина улыбнулась: — Ну, что вы, Владимир Петрович, заскучали? Я вам испортила аппетит? Полноте! Муж был большим жизнелюбом, не любил, когда люди грустят. Может, проведете изъятие после ужина?
— Рискуя упасть в голодный обморок, сначала разберусь с пивом.— Фризе, наконец, сел, стараясь не смотреть на стол с закусками.
— Когда вы в прошлый раз спросили меня про пиво, я не солгала. У Алексея Дмитриевича побаливала печень, и он дал мне слово забыть о том, что существует такой напиток. Рюмку водки, коньяка врачи ему разрешали. Только не пиво. Я была уверена,— Маврина покачала головой.— И представьте, на другой день после вашего визита я нашла у него в кабинете огромную упаковку этого «Туборга». Ни наш шофер, ни домохозяйка ничего о пиве не знали. Наверное, он привозил его на такси из валютного магазина, когда никого дома не было.
Потом я стала читать его дневники… Все эти ночи я почти не спала, а дневники, поверьте, самое лучшее, что он написал.— Алина Максимовна вышла в соседнюю комнату и вернулась со стопкой из нескольких тетрадей. Положила их на стол перед Фризе.
— Вам нужно прочесть. Одна беда — из этой тетради вырвано несколько страниц.
— Вашим покойным мужем?
— Не думаю.— Маврина смотрела доверчиво, словно они были единомышленники в каком-то им одним известном предприятии. Наблюдая за ее спокойным лицом, ненароком встречаясь с ее бездонными черными глазами, Фризе не мог отделаться от ощущения, что для вдовы, несколько часов назад похоронившей супруга, Алина Максимовна выглядит чересчур спокойной. Откуда такая выдержка?
— Наверное, и санитара следует исключить. Во-первых, ему не удалось проникнуть в дом. Во-вторых, как говорили древние, что я Гекубе, что Гекуба мне? Чем мог грозить дневник известного писателя не слишком удачливому экспедитору мертвых?
— Вы правы, санитару нужен был не дневник. Дело в том, что я читала выдранные страницы. Тайком от Алеши. Не верьте, если вам скажут, что есть нелюбопытные женщины.
— Ну, Алина Максимовна! — от души восхитился Фризе.— Вы решили накормить меня не только прекрасным ужином, но и сенсацией!
— Это для вас сенсация?
— Да. Так же, как и пиво. Где же вы его нашли?
— Поднимемся в кабинет? — вместо ответа спросила Маврина.
Дверь на балкон в кабинете была уже отремонтирована: стекла вставлены, заменены куски дерева в переплете.
Маврина провела следователя к низкому шкафчику, открыла дверцы. Шкафчик был завален толстыми, туго набитыми папками, рукописями, перевязанными бечевкой, кипами машинописных страниц, не перевязанных ничем. Поверх рукописей была засунута упаковка с красивыми черными пивными банками.
— Вот здесь, поверх своих романов, Алеша и прятал от меня пиво,— с усмешкой сказала Алина Максимовна.
Фризе осторожно достал упаковку. Поставил на письменный стол. В ее гнездах тускло поблескивали двадцать шесть банок.
— Те три, что на столе, отсюда? — спросил Владимир.
— Да.
— Больше вы не брали?
— Нет. Только три.
«И одну взял санитар,— хотел добавить Фризе, но промолчал. Еще неизвестно, была ли вынута отравленная банка из найденной упаковки. И удастся ли когда-нибудь это установить? А вот банка, которую он нашел в саду… Стоп, стоп! Вместе с найденной в саду получается тридцать одна! Значит, отравленную принесли отдельно?»
Фризе оглянулся в поисках пишущей машинки, обнаружил ее в футляре на подоконнике.
— Можно? Я мигом отстукаю протокол.
Алина Максимовна кивнула. Предложила:
— Хотите, я напечатаю, а вы продиктуете?
Через десять минут протокол об изъятии банок был готов. Они оба подписали его, потом Фризе осторожно упаковал все банки в пакет и, наконец-то, с удовольствием сел за стол.
Для начала Владимир воздал должное закускам. Маврина к еде не притронулась — с удовольствием следила, с каким аппетитом ест гость. Они перебрасывались редкими фразами. О погоде, о диких ценах в магазинах и на рынках, о том, что новые власти пытаются достичь для себя лично таких благ, которых старые аппаратчики добивались семьдесят лет.
— Так ведет себя мелкая шпана,— сказал Фризе.— А для мелкой шпаны характерна глупость. Это я вам говорю как криминалист. Кто-то из мудрецов писал: дурак видит выгоду, умный — ее последствия.
— Ой! Голубцы! — воскликнула Алина Максимовна.— Я забыла про голубцы! — Она легко вскочила и выпорхнула из гостиной. И тут же появилась, неся блюдо с голубцами.— Еще бы секунду, и они пригорели. Я вам положу три. Осилите? Приятно смотреть на человека, у которого хороший аппетит.
Голубцы были изумительные, и Фризе чуть было не принялся отпускать комплименты хозяйке, но вовремя вспомнил о том, что у Мавриной есть приходящая прислуга. Скорее всего, голубцы — ее заслуга. Но Алина Максимовна сама разрешила сомнения следователя.
— Голубцы — мое фирменное блюдо. Алеша их очень любил.— Она первый раз назвала покойного мужа Алешей и вложила в это имя столько тепла, грусти, нежности, что Фризе лишь посмеялся в душе над своими недавними сомнениями.
Они выпили лишь по одной рюмке водки, не чокаясь, как и положено пить за усопшего. Выпили молча — любое слово прозвучало бы сейчас фальшиво. Фризе пришлось по душе, что Маврина не настаивала, чтобы он пил еще, не заставляла. Выпивка стояла на столе — ты волен распоряжаться сам.
Она не торопилась рассказывать ему о записях мужа на утраченных страницах. Фризе не настаивал. Ждал. Ждал, несмотря на то, что время уже приближалось к десяти и он представления не имел, как часто ходят по вечерам электрички на Москву. Он лишь позвонил Берте; предупредил, что приедет поздно.
Когда они закончили ужин, Алина Максимовна предложила снова подняться в кабинет.
— Мне будет проще вам все рассказать. Там он и сам мне поможет.
В кабинете горела настольная лампа с зеленым абажуром. Маврина направилась к большому окну, отдернула занавеску. В заснеженном саду горел единственный фонарь на высоком столбе. В отсветах его желтоватого сияния медленно летели к земле крупные снежинки.
— В тот день,— Алина Максимовна горько усмехнулась,— в день юбилея, снег падал стеной. Медленный, пушистый. И — тишина. Даже проклятые самолеты не гудели. Мы с Алешей вышли проводить последних гостей, постояли в саду. Он сказал: «В такой прекрасный вечер и умереть не страшно». И умер через час вот в этом кресле,— она показала на старое кресло с потертыми подлокотниками.— В своем любимом кресле. Счастливый человек.— Она подошла к креслу, провела рукой по спинке. Села. Словно о чем-то вспомнив, положила дневники на журнальный столик.
— Присаживайтесь. Я вас, наверное, раздражаю. Все хожу вокруг да около.— Подождав, пока Фризе сядет, Алина Максимовна раскрыла одну из тетрадей в том месте, где торчала закладка, и протянула ему. Страницы в тетрадке были нумерованы. Фризе посчитал — отсутствовало страниц десять.
— Что за мины расставил на этих страницах Алексей Дмитриевич? Кто боялся на них подорваться?
— В том-то и фокус — там не было никаких мин. Никакой взрывчатки. Чего не скажешь о других страницах. Есть несколько человек, известных писателей, которым публикация дневника могла бы принести несмываемый позор. Эти страницы — целы. Алеша предупредил меня: их имена не должны попасть в прессу…
— Среди них литературный критик Борисов?
— Откуда вы знаете? — Маврина напряглась как струна. Ее темные глаза смотрели теперь с подозрением.— В КГБ мужу обещали этот донос предать забвению. Они все рассказали вам?
— Нет. Даю вам честное слово. Но есть люди, которые все знают. Они не делают из этого секрета и даже строят различные версии, не лишенные здравого смысла.
— Ерунда,— отмахнулась Маврина.— Борисов знал, что муж не собирается публиковать его донос. Кто же вам наябедничал?
