Завещание - Маргарет Джоанна

Адриан был от меня без ума, а меня заводило осознание того, что я обладаю такой властью над всеми уважаемым профессором. Когда мы гуляли, Адриана узнавали на улицах. Мне нравилось выражение благоговения на лицах окружающих, нравилось их восхищение его умом. Мне нравилось, что я знаю его сокровенные тайны.

Конечно, я оказалась не единственной, кто их знал. Я не раз задавалась вопросом, разговаривает ли Адриан в постели с женой, или это нечто особенное, что он делает только со мной. Описывает ли, что собирается с ней сделать, прежде чем осуществит это? Мне нравилось предвкушать что-то до того, как это случится. Я каждый день видела фотографию Лизы в кабинете Адриана и порой представляла их вместе, когда он был со мной.

Я не подумала о камерах наблюдения, которые привели к нашему увольнению, или о том, что мое появление на парковке послужит причиной ее визита.

Пока я брела по пляжу, не думая ни о чем конкретном, в голове всплыли мысли об отце. Воспоминания об отце частенько проникали в мое сознание, даже когда я пыталась их отогнать.

Мои друзья боялись его – дети зачастую могут видеть сквозь пелену вежливости, но их родители им восхищались.

Отец умел быть обаятельным, но порой внутри него словно что-то переключалось, он прищуривался и скрещивал руки на груди. Тогда мы с друзьями затихали и на цыпочках выходили из комнаты.

Что бы я ни делала – отца не радовало ничего, включая мои отличные оценки. Вместо этого отец ворчал из-за таких мелочей, как мой неаккуратный почерк, и просил учителя задавать мне дополнительные упражнения. Я вспомнила, как мы с отцом катались на велосипеде. Велосипед, который он купил, был для меня слишком большим. Я падала снова и снова, но отец повторял: «Вставай! Рано или поздно у тебя все получится!» Дома мама увидела мои окровавленные колени и не смогла скрыть своего удивления. Когда я отправилась умываться, отец начал кричать, а потом выскочил из дома, захлопнув за собой дверь. Сел в машину и уехал, взвизгнув шинами.

Отец считал, что я симулировала аллергию на арахис, чтобы привлечь к себе внимание, и однажды решил это проверить. Когда мне было шесть лет, он испек печенье, скрыв ото всех, что внутри молотый арахис. После первого же кусочка печенья меня пришлось срочно везти в больницу. Никогда не забуду, как у меня судорожно сжималось горло…

Отец был выдающимся ученым, однако я подозреваю, что недостатки, на которые он мне указывал, были отражением того, что он не любил в себе.

В мой двенадцатый день рождения отец ушел из дома и не вернулся. С тех пор мы ничего о нем не слышали. Долгие годы я думала, что однажды отец вернется, что произошло недоразумение. Я придумывала всевозможные сценарии, которые объясняли бы его внезапный уход из нашей жизни. В моем любимом сценарии отцу поручили тайное задание, поэтому он вынужден был скрываться. Так он защищал нас.

Мама держала отцовскую одежду развешенной на вешалках в шкафу и аккуратно сложенной в ящиках. Не продала и не отдала ни единой футболки. На журнальном столике стояли улыбающиеся фотографии нас троих. Наша семья сохранилась на фотографии, прикрепленной к холодильнику магнитиком в виде Эйфелевой башни.

Одиннадцать лет пролетели без единой поздравительной открытки. Порой я думаю о том, что у отца могут быть другая жена и другие дети. Думаю о своих братьях и сестрах, которые красивее меня и лучше говорят по-французски.

Мама редко говорила со мной об уходе отца или о нем самом, кроме тех случаев, когда замечала у меня какую-нибудь привычку, которая ее беспокоила.

Мой отец был лингвистический гений – это обозначается термином «гиперполиглот». Когда мне исполнилось пять, отец начал читать мне собственные переводы сказок Шарля Перро и Базиля, неадаптированные версии «Золушки» и «Красной шапочки», эти сказки пугали и отличались от слащавых диснеевских фильмов, которые смотрели мои подруги. До седьмого класса я как дочь профессора бесплатно посещала французскую школу, а к старшим классам уже прекрасно говорила по-итальянски.

Изучение истории было способом направить мою энергию в продуктивное русло. Запоминание дат и имен давалось мне легко. Мне нравилось читать биографии людей, потому что их решения, их триумфы и ошибки, их жизненные трудности отвлекали меня от моих собственных.

Меня брали во все университеты, куда я подавала документы, и в большинстве из них предлагали стипендию. Отправившись в университет, я почти не возвращалась домой на каникулы. Мне было любопытно, где проводят весенние каникулы такие богатые студенты, как Роза.

Я оставалась в кампусе и проводила время в библиотеке, читая книги по истории с таким же пылом, с каким в юности читала биографии, проглатывая одну книгу за другой.

Во время учебы у меня почти не было близких друзей. То, что я считала своими первыми по-настоящему близкими отношениями, были отношениями с Адрианом, сорокалетним женатым мужчиной.

Когда Лиза пришла, я сварила для нее кофе, и мы поговорили. Или, если точнее, она говорила, а я слушала. Напоследок Лиза сказала:

– История всегда побеждает. Ты ведь считаешь себя историком? Тогда ты как никто поймешь, что я хочу сказать.

Я прекрасно понимала, что Лиза хотела сказать. Через несколько часов после ее ухода я перечитала приглашение в Сент-Стивенс, подписанное профессором Мадлен Гранжье. Я вычеркну Адриана из своей жизни. Я сделаю все, чтобы мама мной гордилась. Таблетки, которые я принимала, сделали меня вялой. Я решила, что расстояние размером в океан спасет меня. Я перечитала письма, которые прислала мне Роза, – она описывала Сент-Стивенс как райское место. Не было причин колебаться.

Прямо перед отъездом в Сент-Стивенс мне позвонил Адриан и оставил на автоответчик сообщение о том, что я не должна из-за него уезжать. Не хочу ли я встретиться, пропустить по стаканчику? Тем вечером я не только удалила всю его контактную информацию, но и сменила адрес электронной почты и номер телефона.

Начинался прилив. Потеплело, а может, я просто убедила себя в этом. Я сняла ботинки и носки, закатала штанины выше колен и зашагала по лужам на песке. Я шла, пока не начали болеть ноги. Вздрогнула, а потом уже не могла перестать дрожать. Что будет, если я зайду в море по пояс? А если еще дальше? Как быстро холод станет невыносимым?

Я встала на сухой песок, спустила закатанные штанины и дрожащими пальцами натянула носки. Я солгала Уильяму. Я верю в призраков.

Глава шестнадцатая

В понедельник около шести утра меня разбудил звук, похожий на взрыв. Вынырнув из сна, я поняла, что это лишь мусоровоз на парковке. Я попыталась снова заснуть, но безуспешно. Решив не терять больше время, я мысленно спланировала все, что мне нужно сделать за сегодняшний день. В полумраке я пробралась к своему столу, чтобы включить компьютер. Мне нужен новый, более мощный ноутбук. Звуковой сигнал оповестил о новом сообщении – автор Эндикотт, и оно было адресовано всей кафедре.

Сначала я не поверила своим глазам. Это никак не могло быть правдой.

Они нашли предсмертную записку Розы.

Я перечитывала сухие строки раз за разом, и зрение мое затуманивалось. Слезы текли по щекам, но я едва их замечала. Спустя некоторое время я нашла в себе силы взять салфетки и выпить воды. Приняв горячий душ и одевшись, я направилась на кафедру. В кабинете уже сидела Мейрид, уставившись в монитор пустым взглядом.

– Мейрид, ты как? – спросила я. – Держишься?

Под ее глазами залегли фиолетовые полумесяцы. Я принесла один из свободных стульев и поставила рядом.

– Не хочешь поговорить?

Некоторое время Мейрид молчала, потом заговорила медленно, словно пыталась вспомнить, как правильно составлять из слов предложение.

– Мне… нужна минутка.

– Хорошо, – кивнула я. – Поговорим позже.

Я поднялась со стула и направилась в кабинет Эндикотта. Дверь была приоткрыта. Катрина, Берти и трое незнакомых мне студентов сидели полукругом, но все молчали. Эндикотт подошел ко мне и едва заметно кивнул.