Владимир Болучевский - Танцы в лабиринте
- Пока логично, - согласился Герман. - Но, с другой стороны, она бы тогда в записке написала не "похитили", а... ну я не знаю... "заперли", "не выпускают", "помогите", в конце концов. А она ведь написала именно "похитили".
- Ну, во-первых, все многообразие и оттенки синонимов русской словесности ею, положим, пока в совершенстве не изучены. А во-вторых, если она хочет идти домой, а ее не пускают, то для нее это уже киднеппинг, то есть похищение. Так? - взглянул Александр на Элис.
- Так, - кивнула она.
- Это у нас незаконное удержание, - продолжал Гурский, - а у них киднеппинг, и все тут.
- Может такое быть, - опять согласился Герман.
- Далее. Вариант второй - Петр. Это было бы просто идеально. Он все сделает быстро, чисто и без огласки. Одни сплошные плюсы. Минус только один нам его не достать никак. Он на телефон свой наступил недавно, и теперь у него там контакт какой-то постоянно отходит. Можем звонить до посинения. То ли дозвонимся, то ли нет, неизвестно. А время тем не менее дорого.
- Ну? - взглянул на Гурского Герман.
- Да, - кивнул Александр. - Можем и сами поехать. Но, опять-таки, во-первых, если нам не откроют, а мы дверь ломать станем, нас в ту же милицию и сдадут немедленно. И поди потом доказывай. А во-вторых, если и откроют, а ее там нет? Может, там, на самом деле, какая-нибудь серьезная запутка, и ее перепрятали? Мало ли во что она могла вляпаться по недопониманию реалий нашей сегодняшней действительности? Им же там, дома, внушают, что, мол, если у тебя американский паспорт, то тебе в любом Занзибаре обязаны в пояс кланяться. Глупые... У нас же не Занзибар. У нас здесь гораздо горячее. С этим самым паспортом здесь сгореть можно в шесть секунд, как не фиг делать. Даже золы не останется.
- Как... сгореть? - не поняла Элис.
- Денег он стоит, - Гурский отложил вилку. - Понимаешь, Алиса? Де-нег. Американский паспорт - "вездеход". Ну... так называется. Потому что с ним в любую страну мира, ну, почти в любую, практически без визы въехать можно. А уж фотографию-то нашим умельцам переделать... И вот законный обладатель паспорта после этой манипуляции вроде как бы и не нужен уже никому вовсе. Потому что он уже лишний получается на этом свете. Мешает. Под ногами только путается. Можно его, конечно, чеченам в рабство продать, но... хлопотно. Проще закопать. Поняла? Так что ты осторожней здесь этим паспортом размахивай. Очень у многих у нас тут земля под ногами горит, особенно в последнее время.
- Не нагнетай. Не пугай человека. - Герман выпил рюмку и потянулся за сигаретой. - Ты короче говори.
- А что тут говорить? Откроет нам дверь баба какая-нибудь, глаза вытаращит и скажет:"Какая-такая Жаклин? Вы что, охренели? Да идите вы... Нет тут никого и не было". И дверь у нас перед носом захлопнет.
- Ага. Я ей захлопну... - Герман сделал затяжку в полсигареты.
- Ну правильно, ~ кивнул Гурский. - Мы выносим дверь... Дальнейшее уже обсуждалось. Выше.
- Ну и что ты предлагаешь-то, в конце концов?
- По-моему, надо вызывать ОМОН, - негромко произнес доктор Вениамин.
- По зрелом размышлении - да, - согласился с ним Гурский. - Больше ничего не остается. К сожалению.
- Это очень плохо,- покачала головой Элис.
- А ке фер? - пожал плечами Гурский. - Фер-то ке еще?
- Чего? - не понял Герман.
- Ну, что делать?
- Может, ты и прав, - он погасил сигарету в пепельнице. - Только не с моего телефона.
- Это понятно. - Гурский встал, отодвинул стул и пошел в переднюю. Звонительные принадлежности есть у кого? - обернулся он.
- Я дам карта, - поднялась из-за стола Элис.
- Я, наверное, позвоню и сразу туда и поеду, - Гурский натягивал на себя куртку. - Посмотрю там на месте. Что да как.
- Я тоже, - сняла с вешалки свою куртку Элис.
- Вот еще. Чего тебе там делать?
- Я поеду, - упрямо повторила она.
- Герман, ну скажи хоть ты ей... - обернулся Гурский.
- На самом деле, Элис, чего тебе там светиться?
- Я хочу, - она решительно оделась. - Мне надо сама... видеть.
- Ну ладно, - Александр распахнул перед ней входную дверь. - Летс гоу...
22
Адашев-Гурский вместе с Элис вышли из парадной, пересекли двор и, пройдя через подворотню, вышли на Средний проспект Васильевского острова. Они перешли на другую сторону и, высматривая телефон-автомат, двинулись в сторону метро.
Наконец они нашли телефон, Гурский вставил в него карту, снял трубку, набрал номер и, изменив на всякий случай голос (помня о том, что все звонки подобного рода автоматически записываются), сказал:
- Милиция? У меня очень важное сообщение. В доме двенадцать по улице Кирочной, в квартире номер шесть, бандиты удерживают заложника. Да... да, есть угроза для жизни. Откуда? Известно от источника, внушающего доверие.
Повесил трубку и повернулся к Элис:
- Ну что, давай ловить машину. Добирались до адреса они достаточно долго. Во-первых, потому что, как назло, никто отчего-то не хотел ехать в ту сторону. А во-вторых, когда они наконец-то поймали какого-то "чайника", тот повез их через Невский проспект, с которого, как всем известно, нет левого поворота на Литейный, и им пришлось доехать до улицы Марата, повернуть направо, сделать громадный крюк и, выехав на Владимирский проспект, пересечь Невский и уже с Литейного повернуть на Кирочную.
В конце концов они все-таки доехали и остановились напротив кинотеатра "Спартак". Гурский расплатился, и они с Элис вышли из машины.
У подворотни дома номер двенадцать уже собралась небольшая толпа зевак, глазеющих на милицейские машины, и омоновцев в черных масках, бронежилетах и с короткими автоматами в руках.
- Постой здесь, - тихонько сказал Александр, наклонившись к Элис, и полез в карман за журналистским удостоверением. - Я сейчас...
Адашев-Гурский на самом деле имел отношение к свободной прессе, но... несколько неконкретное. В том смысле, что штатным сотрудником какого-либо печатного издания он не был.
Дело в том, что он являлся прямым потомком древнего дворянского рода, который рабоче-крестьянской власти так и не удалось выкорчевать своей мозолистой рукой до полного истребления в силу того, что отдельные его представители, каковым, например, был дед Александра, принадлежали к научной элите и тем самым были полезны народному хозяйству, как бы ни прискорбно это было осознавать и как бы ни чесалась эта самая мозолистая рука на недобитую контру.
И вот где-то, очевидно на уровне генокода, сидела в Александре патологическая неспособность ежедневного хождения в службу и длительного пребывания в трудовом коллективе. Не то чтобы он считал ниже своего достоинства влиться в могучие ряды тех, кто каждый будний день встает поутру и отправляется на работу, вовсе нет. Просто он... физиологически, исходя из самой своей природы, не был на это способен.
Из университета его с треском вышибли за скептический взгляд на перспективы скорого построения самого светлого будущего на бескрайних просторах родной (но все-таки отдельно взятой) страны, который он с юношеским максимализмом манифестировал на каждом углу.
Не горя желанием, но и считая ниже своего достоинства придуриваться, Александр вынужден был уйти на срочную службу в войска. Вернулся он через два года с чистыми погонами, гвардейским знаком на груди и стойким отвращением к любого рода "начальствующим".
На родном филфаке, естественно, восстанавливаться не имело никакого смысла. Но ведь, на самом-то деле, не по карманам же в трамвае шарить? А жить как-то надо.
И он постоянно где-то работал. Во времена, когда существовала уголовная ответственность за отлынивание от общественно полезной деятельности, его трудовая книжка распухла аж до двух томов. Вынужденный зарабатывать себе на жизнь и сторонясь всяческого криминала, он уезжал в экспедиции, что-то сторожил, что-то строил, работал в котельных, а иногда даже ездил с каким-нибудь непритязательным эстрадным коллективом на "чес", ибо имел и кое-какое музыкальное образование, а круг его знакомств в самых разных социальных слоях города был поистине безграничен.
И когда вдруг у какой-нибудь "чесовой" бригады (совсем уже было собравшейся нести посредством нечеловечески напряженных гастролей цыганскую, например, культуру в бурятские, к примеру, массы) в последнюю минуту заболевал саксофонист, клавишник или барабанщик - не существенно, - в доме Гурского звонил телефон. И он соглашался и ехал. Ехал, не спрашивая, на какой срок, куда и за какие деньги.
Трястись в промерзшем насквозь "пазике" по бескрайним заснеженным просторам Сибири или Дальнего Востока, по заледеневшим до самого дна рекам и горным дорогам было не в пример любезнее его сердцу, чем ежедневно задыхаться в переполненном общественном транспорте по пути на работу и с работы.
На сегодняшний день времена изменились. Прежние способы зарабатывания денег как-то рассосались, но зато появились новые. За тунеядство, правда, никто уже больше к суду не привлекал, но и товаров в магазинах бесплатно не раздавали.
