Карина Тихонова - Дневник его любовницы, или Дети лета
Егор собрал грязные сети, протянул мне руку. Я, не соображая, что делаю, протянул ему свою.
— Отомри, — велел Егор вполголоса, и я увидел, что его глаза сверкают нестерпимым лихорадочным блеском. — Они сзади?
— Сзади, — ответил я.
— Не выходят?
— Нет. Наблюдают, — ответил я, улыбаясь, как идиот. Так сказать, исполнял отвлекающий маневр.
— Очень хорошо. Как только мы отойдем от берега, — ноги в руки.
— Чего? — не понял я, продолжая улыбаться.
— Уносите ноги, — перевел Егор и двинулся к лодке.
Там Степаныч уже раздаривал остатки улова пятерым потенциальным покупателям. Халявная рыба, как оказалось, не пахнет, и тетки, до этого воротившие от нее нос, набирали свои авоськи доверху. Интеллигентный мужчина взял две штуки, студенты подобрали все, что оставалось. В общем, граждане были счастливы. Но все же не так, как мы с Глебом.
Глеб подошел ко мне, достал сигареты и прикурил.
— Дай мне, — попросил я хриплым голосом.
Приятель вытряс еще одну.
— Спасибо, — сказал я.
Мы курили и смотрели на Егора, который не спеша шел к лодке.
— Отче наш, — сказал Глеб. — Иже еси на небеси… Да святится имя твое… Да приидет царствие твое…
Егор подошел к воде, присел на корточки и неторопливо прополоскал сети.
— Все, — сказал Глеб. — Дальше не помню… Что он делает, идиот?
— Наслаждается жизнью, — ответил я, ничуть не сомневаясь, что бешеный выброс адреналина заставляет моего бывшего гостя продлевать опасность.
— Кретин, — сказал Глеб ровным голосом. — Тупица, осел, скотина… Да прыгай же ты в лодку, болван!
Егор поднялся на ноги. Так и не повернувшись к нам лицом, он подошел к лодке и забросил в нее мокрые сети. Степаныч что-то сказал ему, Егор покачал головой. Навалился на лодку и оттолкнул ее от берега.
Я невольно потер плечо. Господи! Представляю, что он сейчас чувствует!
Лодка со скрежетом проехала по песку и плавно закачалась на мелкой волне.
— Да приидет царствие твое, — повторил Глеб, судорожно затягиваясь. — Антон! Напомни, как дальше!
— Не знаю, — ответил я, не в силах отлипнуть взглядом от высокой фигуры в фуфайке, толкающей лодку в море.
— Ну, хоть что-то!
— Паки, — предложил я цитату из знаменитого фильма Гайдая и не менее знаменитой пьесы Булгакова. Впрочем, то, что «Иван Васильевич» — пьеса Булгакова, знают немногие зрители.
— Паки, паки, — забормотал Глеб, превращаясь в режиссера Якина. — Иже херувимы…
Егор вывел лодку подальше от берега и взялся обеими руками за борт. Вода доставала ему до колен. Я затаил дыхание.
— Мама! — сказал Глеб и бросил сигарету в песок.
Егор несколько раз пружинисто подпрыгнул, подтянулся и легко перевалился через борт.
— Мама! — повторил я машинально. Господи! Как же ему сейчас больно!
Степаныч взялся за весла. Егор тут же вынырнул со дна и принялся деловито разбирать какие-то пакеты. Мы по-прежнему видели только его черный затылок.
— Житие мое, — слабым голосом заключил Глеб, провожая лодку остановившимся взглядом. — Уходит! Уходит, Тошка!
— Заткнись, — ответил я и выплюнул окурок.
Лодка плавно уходила за горизонт. Головы рыбаков превратились в маленькие растрепанные кляксы на фоне сверкающего неба.
Глеб посмотрел на меня.
— Интересно, у меня такое же идиотское выражение лица, как у тебя? — спросил он.
— Даже хуже, — ответил я искренне.
— Пошли-баши? — спросил Глеб.
— Пошли-баши, — согласился я.
Мы развернулись и направились к машине. Глеб вышагивал по песку неторопливо, явно подражая Егору, я едва сдерживался, чтобы не побежать. Открыл дверь, под пристальными взглядами автоматчиков уселся за руль. Рядом плюхнулся Глеб.
— Слушай, там на полу фуфайка светится, — сказал он негромко.
— Он на ковролин лег, — ответил я. — Не мог же я его выдернуть!
— Ребят, поехали, — глухо попросил Юрка. — Антон, постарайся развернуться аккуратно. Подальше от их глаз.
— Постараюсь, — ответил я. Обернулся назад, включил заднюю скорость. «Нива» медленно поползла по теплому песку.
— Они тоже с места трогаются, — проинформировал Глеб.
— За нами, что ли?
— Похоже.
У меня на голове зашевелились волосы. Неужели не проскочили?
— Не дрейфь, — подбодрил Глеб. — Два раза даже снаряд в одну воронку не падает.
Я не ответил. Развернулся, выехал на начало асфальтовой дороги и взглянул в зеркальце заднего вида. Джип следовал за нами, сохраняя трехметровую дистанцию.
— Слушай, если они мимо проедут, то нам можно не беспокоиться о дальнейших жизненных планах, — сказал я. — Юрку увидят, и все.
— Живым не сдамся, — коротко пообещал Юрка.
— Вот спасибо! — сказал я. — Утешил!
— Говорю же, не дрейфь! — отозвался Глеб. — Нам сегодня везет.
— Сплюнь!
Он выплюнул в открытое окно.
Мы, не торопясь, доехали до дачи. Джип следовал за нами, как приклеенный. Я остановил машину у ворот, велел Глебу:
— Иди, открой. Живо, но без спешки.
— Не учи, — огрызнулся Глеб и вылез из салона. Он распахнул обе створки, я неторопливо загнал машину во двор. Глеб тут же закрыл за мной ворота, и в сужающейся щели я успел заметить джип, медленно проехавший мимо.
Я подогнал машину к дверям подвала, повернул ключ зажигания. Машина умерла. Мне показалось, что то же самое произошло и со мной.
— Все, — сказал я хрипло.
Сзади зашевелился Юрка. Он стряхнул с себя рыбу, вынырнул с пола, сел на сиденье и уставился на меня в зеркальце.
— Проскочили? — спросил он.
— Кажется, да, — ответил я с трудом. Язык заплетался, как у пьяного. Подошел Глеб, распахнул дверцу. Плюхнулся на сиденье рядом со мной, обернулся к Юрке.
— Как мы их, да? — спросил он торжествующе. Глаза у Глеба были совершенно безумные.
— Сделали! — ответил Юрка и потер лицо ладонями. — Не может быть! Как Егор в лодку забрался? У него же плечо простреляно?
— Так и забрался, — ответил Глеб. — Вместе с плечом. Подпрыгнул пару раз, подтянулся — и привет.
— Слава богу, — ответил Юрка. — Мы боялись, что он сам не сможет.
— Степаныч ему вроде помощь предлагал, — сказал я. — Только Егор отказался.
— Железный малый, — повторил Глеб в десятый раз.
Юрка молча кивнул. Откинулся на спинку, сложил руки на груди и закрыл глаза.
Мы сидели в машине и медленно приходили в себя. На меня неотвратимо навалилось тупое оцепенение.
— Есть хочу, — сказал Глеб через минуту.
— О боже! — сказал я.
— Я б тоже перекусил, — сказал Юрка.
Я вздохнул и ответил им обоим:
— Делайте, что хотите. Мой дом — ваш дом. Только меня не трогайте. Ладно?
Глеб ухмыльнулся, но промолчал. Я выбрался из машины и на подкашивающихся ногах направился к дому. Сбросил грязные кроссовки, добрался до постели, упал на нее и тут же уснул. Без подготовки, без сновидений… Провалился, и все. В последний раз я так спал только в далеком детстве.
●●●
Проснулся я только следующим утром. В десять часов.
Я прикинул в уме и присвистнул: выходит, я спал семнадцать часов. Ничего себе прикорнул!
Чувствовал себя я бодрым и веселым, как студент после сдачи последнего экзамена. И еще мне страшно хотелось есть. «С кем поведешься», — подумал я, вспомнив Глеба, и усмехнулся.
Я отправился в ванную и с наслаждением влез под душ. Долго растирался жесткой мочалкой, потом так же долго и тщательно чистил зубы, словно хотел содрать с себя всякое воспоминание о страхе, который терзал мою печенку последние два дня. «Все позади, все обошлось», — пела душа, и я даже рискнул немного подпеть ей вслух. И напрасно, потому что пою я, по совести говоря, не лучше филина. Я расхохотался, прослушав собственное уханье, вылез из ванной и как следует растерся жестким полотенцем. Побрился, смазал щеки бальзамом, влез в свежие джинсы с майкой и отправился вниз, на кухню.
Еще на лестнице до меня долетел упоительный запах свежей жареной рыбы. Я застонал и ускорил шаги. Надо полагать, хроники завтракают. На кухне, однако, хозяйничали вовсе не хроники, а Глеб с Юриком. Юрик смущенно поздоровался со мной, и я понимал причину его смущения: во вчерашнем хаосе я совершенно не предусмотрел смену прикида для нашего гостя. Юрик сидел за столом в той же рваной фуфайке и жутких засаленных штанах. Грязная униформа вступала в странное противоречие с его хорошо отмытым телом и сверкающими волосами.
— Извините меня, — сказал Юрик. — Смена интерьера не была предусмотрена.
— Это вы меня извините, — ответил я, присаживаясь на стул. — Я должен был сам догадаться. Одежду я вам, конечно, выделю, только брюки будут коротковаты.
— Это ничего! — обрадовался Юрик. — Я закатаю!
— Ну, ты, спящая красавица! — влез в наш разговор Глеб.
