Рауль Мир-Хайдаров - Двойник китайского императора
Хотя ждали его и в райкоме и дома, он остался в колхозе и три дня уговаривал председателя строить новый мост, сказал, что и место нашел ему наи-лучшее, и проект обещал сделать сам, бесплатно и без волокиты, потом собрал сельский сход и увлек народ идеей. Так к осени отстроился и этот его мост. С тех пор по проектам Пулата Муминовича в самых дальних кишлаках стали появляться мосты, акведуки, оригинальные путепроводы.
А когда он стал секретарем райкома, в районе уже знали его страсть. Перво-наперво Пулат Муминович разогнал прежние кадры дорожного управле-ния, и там появились люди, знающие свое дело. И сегодня не было в его владениях кишлака, страда-ющего от отсутствия переправы, да и мосты стро-ились с выдумкой, фантазией, вкусом. Ну, а мост через Карасу, за который его чуть с работы не сняли, даже представили в журнале "Архитектура" и во многих специализированных изданиях. Погля-деть на него из области как на местную достопри-мечательность привозили интуристов, обвешанных фотоаппаратами.
"Завтра увижу Красный мост, -- думает Пулат и мысленно радуется встрече со своим детищем. -- На-до же, Красный..." -- продолжает рассуждать Махму-дов. Название сложилось случайно, теперь никто уж и не помнит, кто первый сказал, а ведь, закла-дывая в быки-опоры рваный красноватый камень, он и не предполагал, что народ назовет мост Крас-ным. Туристы никогда сами не догадывались, по-чему местные жители так окрестили мост через Карасу, им чудился в этом более весомый, рево-люционный смысл... Впрочем, мост, наверное, и символизировал новую жизнь в крае.
Пулат шагает вдоль сонных особняков с распах-нутыми настежь зарешеченными окнами, слабый ночной ветерок из предгорий шелестит листвой обильно политых садов и палисадников, но среди зеленого шума особенно выделяется шелест высоких серебристых тополей -- у них свой собственный голос. Ночная свежесть бодрит, прогоняет сон, и Пулат вновь возвращается мыслями к разговору с женой. Почти у каждого дома под деревьями, у арыка скамейка, встречаются удобные скамейки со спин-кой, выкрашенные под цвет глухого забора или вы-соких железных ворот; на некоторых лежат забытые хозяевами мягкие курпачи. Одна скамья из тяже-ленной лиственничной плахи, рассчитанная на це-лую компанию, стоит так заманчиво близко к воде, что Пулат, не задумываясь, усаживается на нее пе-рекурить. Но прежде чем достать сигареты, он закатывает штанины и с удовольствием окунает ноги в торопливо бегущую воду арыка. Прогретая за дол-гий и жаркий день арычная вода успела остыть и приятно холодит босые ступни усталых ног. Бла-годать... Так можно просидеть до утра. Оглядывая пустые скамейки у соседних домов, Пулату неожи-данно вспомнишь картины его далекой студенческой юности.
Учился он в Москве, жил в Замоскворечье, где в пятидесятые годы стояло еще множество особняков с садами, палисадниками и такими же скамеечками. Вспоминается ему и Оренбург, где он три месяца пробыл на преддипломной практике, строил мост через Урал. Снимал он там комнату в старинном купеческом районе Аренда, где жили татары, и квар-тал у них тоже именовался махалля -- на узбекский манер, он даже помнил его название, оставшееся от прошлой жизни, -- Захид-хазрат. По вечерам он ходил гулять в парк с очень милым названием -- "Тополя".
Пулат вслушивается в шелест высоких серебри-стых тополей, высаженных вдоль арыка, и шум де-ревьев напоминает ему парк в далеком Оренбурге, окраинами уходящий в великую казахскую степь.
Бегущая ночная вода притягивает сигаретный дым, и он стелется над арыком, как бы пытаясь бежать с ним взапуски, но силы неравны, и сток, как промокашка, вбирает табачный дым. Пустые скамейки наталкивают его на приятное размышле-ние, приходит на память строка из песни, тоже давней, из студенческой жизни: "Ночь -- время влюбленных", и он улыбается, подумав, что вряд ли в такую удивительную ночь пустуют скамейки в Замоскворечье, если, конечно, они сохранились, или в Оренбурге, на Аренде, где он некогда жил. Сейчас они принадлежат влюбленным. Он знает, что почти за каждым глухим дувалом в доме есть юноша и девушка в возрасте Ромео и Джульетты, но скамейки будут пустовать даже по ранней весне, когда розово и дурманяще цветет миндаль и стоят, словно в снегу, благоухая, яблоневые сады, потому что тут другие традиции, нравы, обычаи, и вряд ли здесь наткнешься на влюбленных, встречающих рассвет. И ему вспоминается Миассар, назвавшая его редкие наезды в Дом культуры ухаживанием. "Опять райком виноват?" -- шутя подумал Махмудов и быстро под-нялся; уходить от арыка не хотелось.
"Странная ночь, сна ни в одном глазу, хотя какой тяжелый выдался день, -- рассуждает Пулат, медленно возвращаясь домой. -- Далеко забрел, обошел чуть ли не всю махаллю, раньше точно так же в Замоскворечье или в Оренбурге обходил квартал с трещоткой об-щественный сторож. Вот и я сегодня оберегаю ночной покой своих односельчан. Впрочем, охранять их покой днем и ночью и есть моя обязанность", -- выплывает откуда-то строгая мысль.
Пулат продолжает удивляться неожиданной бод-рости -- спать ему действительно не хочется, хотя ночь накануне спал тяжело, мучил его один и тот же сон. Будто идет он по своему любимому Крас-ному мосту, спешит с цветами, а на другом берегу дожидается его Миассар, машет рукой, торопит. Как только он одолевал половину пролета, мост вдруг под ним рушился, и он летел в желтые воды бур-лящего Карасу. Все это он видел как бы в замед-ленном кино, видел и перекошенное от страха лицо, и откинутую руку, и отлетевший букет и даже слы-шал свой испуганный крик, вмиг заполнивший ужа-сом глубокое и гулкое ущелье и отозвавшийся эхом в горах. Он просыпался в холодном поту, ничего не понимая, пытался стряхнуть мучившее видение, но тут же снова проваливался в тревожный сон и снова и снова спешил навстречу Миассар, заступая на рушившийся под ним мост. Лишь на рассвете ему удалось забыться и уснуть без сновидений.
Подходя к дому, он вспомнил, что, хотя и гулял часа два по ночной махалле, не встретил ни патрульного мотоцикла, ни просто милиционера, де-лающего обход. А ведь Халтаев уверял, что район после ареста Раимбаева тщательно охраняется ми-лицией днем и ночью. Правда, неделю назад после обеда он видел двоих ребят из милиции в штатском, обходивших квартал... И мысли его переключаются на новую проблему.
Он знает, да и кто этого не знает, в столице и в областях работают следственные группы из Про-куратуры СССР, трясут подпольных миллионеров, наживших состояние на хлопке, каракуле, анаше, финансовых и хозяйственных махинациях, на взят-ках и должностных преступлениях.
Тревожное время, многие большие люди спят неспокойно, не знают, с какой стороны подступит беда, откуда ее ждать. Выясняется, что организован-ная преступность в стране гораздо раньше проку-ратуры узнала о подпольных миллионерах в Средней Азии и Казахстане, и потянулись в жаркие края банды жестоких и хладнокровных убийц. Свои на-леты с помощью местных осведомителей из среды уголовников и людей из органов правопорядка, как кощунственно это ни звучит, они готовили долго и основательно, спешить им было некуда, куш за одну операцию поражал воображение даже таких людей.
Месяцами они изучали повадки, привычки под-польного миллионера, распорядок дня его, семьи, соседей, заводили досье с множеством фотографий, сделанных скрытой камерой, фоторужьем; тщатель-ности подготовки, наверное, позавидовали бы и итальянские мафиози. Зачастую приходили в ми-лицейской форме, имея на руках поддельное по-становление на обыск, держались солидно, без суеты, профессионально.
Сегодня обнаруживается, что многих владельцев тайно нажитых миллионов успели выпотрошить на-летчики, и что удивительно -- никто из них не по-жаловался властям на ночной разбой, хотя не всегда приходили с постановлением, даже поддельным. Хо-рошо изучили не только быт, но и психологию миллионеров, знали, что они жаловаться не станут. Четыре года прошло, как начались так называемые "хлопковые" дела, сумму хищения установили бы-стро и точно -- превышала она четыре миллиарда рублей, а вот с возвратом ее народу дело продви-галось туго -- не вернули и четвертой части. Оттого и спешили следственные группы, но не дремал и преступный мир; он легко не уступал того, что считал своим, он тоже торопился, и жестокость его не имела предела.
Знал Пулат о таких делах и от Халтаева, де-ржавшего нос по ветру, но больше всего поразила его история с Раимбаевым.
Раимбаева, бывшего председателя большого кол-хоза, по распоряжению обкома перевели к ним из соседнего района на руководящую должность в рай-исполкоме -- вероятно, готовился трамплин для оче-редного взлета. Энергичный, хваткий человек, де-путат, не по годам обласкан и знаменит; чувство-валось, что у него есть поддержка в верхах. И года не успел проработать Раимбаев в райисполкоме, как вызвали его работники следственной группы Про-куратуры СССР и с фактами в руках потребовали вернуть деньги, что неправедно нажил он, будучи председателем колхоза, и сумму указали, какую сле-дует сдать. Долго отпирался Раимбаев, уверял, что нет денег, но после очных ставок с бухгалтером колхоза, директором хлопкозавода задрал рубашку и показал следователю живот, где в двух местах словно горячий утюг приложили. Оказывается, так оно и есть, и Раимбаев рассказал обо всем.
