Владимир Кашин - Тайна забытого дела
— Слышал о таком. Но…
— Ну, смелее! Не бойтесь! Слышали как о банде? Да? Но это не банда. Это хотя и небольшая, но решительная и смелая народная организация. Сожалею, что в темноте не имею возможности отрекомендовать вам господина Гущака, который ее представляет.
Из угла комнаты послышалось легкое покашливание, которое должно было удостоверить, что представитель «Комитета» слышит этот разговор и присоединяется к сказанному.
— Мы можем справиться с этим делом и без вашей помощи, — продолжал все тот же голос. — Сил у нас для этого достаточно. Но мы хотели бы провести операцию тихо, чтобы иметь возможность свалить вывоз ценностей на большевиков. Ясно? Им-то зачем грабить? Они здесь и так хозяева. Ну, так что, господин Апостолов? Согласны?
Апостолов молчал.
— Что, все еще не верится, что сокровища принадлежат не вам? Мальчик с бородой! Хи-хи-хи!
— А о семье моей вы подумали? — спросил Апостолов. — Что будет с детьми?
— Вас, детей ваших и вашу жену — она ведь молодая и красивая! — возьмем с собою. На произвол судьбы не оставим. Через некоторое время переправим в Польшу. А оттуда — сто дорог. У вас, кажется, в Берлинском банке кое-что имеется. Не смогли эвакуироваться ни со Скоропадским, ни с немцами, ни с Деникиным. Ныне фортуна дает вам последний шанс. Решайте!
— Вы чрезвычайно информированы, — сухо заметил Апостолов, несколько оправившийся от первого испуга, который был связан с появлением в его кабинете странных незнакомцев. Павел Амвросиевич понял, что они заинтересованы в нем и не посмеют ни ограбить банк, ни убить его самого.
— Такова наша служба.
— Чрезвычайно информированы, — повторил Апостолов, словно не расслышав этих слов, и в голосе его прозвучала ирония. — Однако не совсем точно. Ни с гетманом, ни с Деникиным, ни тем паче с немцами я бежать из своего дома не собирался. Не собираюсь и с вами. Во всяком случае, мне надо еще как следует подумать. Моя цель состоит в том, чтобы сохранить ценности.
— Для большевиков?
— Для своих клиентов.
— Это благородно. Кстати, у вас лежат и бумаги моей супруги. Но вернемся к делу. Какая здесь стража?
— В данный момент небольшая. Только у центрального входа, откуда можно попасть в главный зал и в камеры хранения.
— Ход со двора, которым мы вошли, тоже не охраняется?
— Время от времени часовой осматривает его.
— А со двора можно попасть в подвал?
— Если пройти через мои комнаты до операционного зала. Но на пути — металлическая сетка до самого потолка.
— До потолка… до потолка… — проворчал невидимый собеседник. — У вас ведь ключ есть от сетки. При чем тут «до потолка» или «не до потолка»!
Молчание. Только ветер по-прежнему швыряет в окна снег и град.
— Меня удивляет, что так плохо охраняются ценности.
— Банк, как вы знаете, не работает. Раньше это был небольшой банк Кредитного общества. После национализации не функционировал. А теперь его как будто собираются преобразовать во внешнеторговский. Торговля у нас с другими странами мизерная — экспортируем лес, пряжу, кустарные изделия, деревянные игрушки, керамику. И ввозим тоже всякую мелочь, берем, что дают. Советская власть пытается внешнюю торговлю расширить. Для валютных операций нужен на Украине банк с некоторым золотым запасом. Вот и воюют уполнаркомвнешторг — и не выговоришь, черт возьми! — с Советом народного хозяйства — за право распоряжаться этим банком с его активами.
— Пока хозяева дерутся, кот сало съест, — засмеялся человек у окна. — Ключи от хранилища, надеюсь, у вас?
— У меня. Но контрольные — у комиссара. Своими открыть подвал не могу.
— М-да… Не хотелось бы двери ломать… А от сейфов?
— Сейфы тоже на контроле. Английские замки я открою, а французские — только комиссар.
— Заманить его сюда и… — предложил представитель «Комитета «Не горюй!», названный Гущаком. — Где он живет?
— Нет, — решительно произнес человек у окна. — Никакого шума и никакого насилия!
— Делу можно помочь, — вмешался в разговор глуховатый голос из глубины кабинета.
— Что вы имеете в виду?
— Сидит у меня одна пташка — спец по сейфам, медвежатник. На пятерку тянет даже с учетом амнистии. Организую ему побег и привезу сюда.
— Вот это — дело другое, — одобрил человек у окна. — Следовательно, договорились, Павел Амвросиевич?
— Только если силою заставите, то есть вывезете как заложника или пленного.
— Хорошо. Операция состоится послезавтра в полночь. Ровно в двенадцать мы будем здесь. Полагаю, эта непогодь до тех пор продержится. Смотрите, Павел Амвросиевич, игра у нас честная. Нам, между прочим, и еще кое-что известно. Как, например, появился счет на ваше имя в Берлинском банке. Не за акции ли национализированных заводов юга России, которые вы недорого продали немцам, чтобы они по Брестскому договору предъявили их большевикам как свою собственность и содрали за них баснословные суммы?
— Сейчас, когда Германия отказалась от каких бы то ни было претензий, все это потеряло свое значение.
— Но денежки-то вы тем не менее взяли и положили на свой берлинский счет! Братья Череп-Спиридоновичи по аналогичному делу расстреляны. Всего-навсего государственная измена, милостивый государь!
— Этого никто не может доказать.
— Вам просто повезло, что Чека до вас еще не добралась. Но ведь дело еще не поздно обновить. Имейте в виду: раньше, чем вы донесете или хотя бы подумаете об этом, я буду знать. И куда бы вы ни побежали — все едино наткнетесь на меня или на моих коллег. И тогда сам господь бог вас не спасет.
Матрос остановился, чиркнул зажигалкой, и Ванда увидела огромную, шикарно обставленную комнату. С потолка свешивались упитанные амуры с луками в руках.
На мгновение ей стало страшно, словно она забралась в чужой дом воровать. Матрос понял ее состояние. Не гася зажигалки, он воткнул штык в мягкий диван, чтобы показать девушке, что все здесь теперь принадлежит не господам, а народу.
Она успокоилась.
Заметила на круглом столике серебряную статуэтку дискобола, в мерцающем свете зажигалки казалось, что атлет уже сбросил с себя серебряное оцепенение и толкнул круглый диск в воздух. Ванда залюбовалась статуэткой. Хотела взять себе, но матрос не разрешил.
— Здесь, — объяснил он, — все наше, даже буржуйское золото в подвале. Но брать ничего нельзя. Даже тебе, люба.
Они присели на канапе.
Мокрая одежда стала в комнате тяжелой и липкой.
Матрос дрожащими от нетерпения руками снял с девушки пальто, потом расстегнул кофту…
15
Встретиться с профессором Решетняком было не так-то просто. Только через несколько дней Коваль дозвонился до него по телефону. Член научных обществ, преподаватель института и исследователь, Алексей Иванович Решетняк физически не мог успеть во все места, где его ждали, и поэтому всячески избегал второстепенных дел. В большинстве случаев занимался ими не он сам, а его жена Клавдия Павловна или даже дочь Надя — молодой научный работник.
В городской квартире профессора параллельные телефонные аппараты стояли в трех комнатах из четырех, и звонок одновременно раздавался и в гостиной, и в кабинете Алексея Ивановича, и в спальне, а порой и в комнате Нади, если она переносила к себе аппарат, оснащенный специальной вилкой для переключения.
Сам Решетняк почти никогда трубки не снимал. Сперва брала ее Клавдия Павловна или Надя, которая передавала эстафету разговора матери. Та, в свою очередь, придирчиво расспрашивала, кто и откуда, зачем нужен Алексей Иванович, и чаще всего отвечала, что дома его нет и неизвестно, когда он придет — где-то в институте, в лаборатории или на опытном участке, в поле.
В обычай это вошло давно. Когда-то Решетняк протестовал против чрезмерной опеки, но Клавдия Павловна сумела убедить мужа, что только так можно уберечь его от разбазаривания драгоценного времени и от всяких глупостей. Последние слова имели особый смысл.
Дело в том, что очень давно, когда Решетняк брал еще трубку сам, как-то позвонила одна экзальтированная студентка и провозгласила сразу на три аппарата, что она, так же как и все остальные девушки их курса, влюблена в профессора Решетняка. После этого возражать против контроля жены стало действительно трудно. Решетняк сдался на милость победителя и навсегда был лишен телефонной самостоятельности.
Ковалю пришлось отрекомендоваться все той же Клавдии Павловне. Сперва она не поверила: действительно, какое дело может быть у милиции к ученому Решетняку?! Подполковник напомнил, что свою трудовую деятельность доктор наук начинал с милиции, намекнул, что речь идет о делах давних и что он надеется на помощь уважаемой Клавдии Павловны.
Решетняк спросила, не может ли она заменить Алексея Ивановича, у которого не только работы по горло, но и больное сердце, и его нужно оберегать от лишних волнений. Коваль заверил, что разговор не будет неприятным, просто небольшая консультация, касающаяся старых милицейских дел, а с Клавдией Павловной он непременно встретится, но отдельно и чуть-чуть позже.
