Галина Романова - Осколки ледяной души
А так все сходится.
— Ну что сходится? Что сходится? — Кирилл занервничал и затеребил подбородок.
Если Верещагин работал по заказу авторитетных конкурентов, то рассчитывал на безнаказанность — раз.
Бояться в этом случае того, что ему на хвост сядут оперативники, было нечего — два.
Пока ребята раскачаются, пока будут строчить отчеты и прочую дребедень, дело затянется. А если расследование кто-нибудь умышленно тормозил, то тут и объяснение тому, почему отголоски возможной кражи стали слышны только теперь.
И к тому же…
Разве оставил бы бандит в живых свидетеля? Да никогда! А тот парень в белых носках ушел, даже пошутив на прощание.
Вывод: человек в черном был мент — это три.
— Все сходится, Кирилл, не хмурься. — Степан вяло жевал кусочек сыра, думая сейчас больше о том, куда навострила лыжи Верещагина. — Этот в черном и белых носках и соседке с первого этажа удостоверение показывал.
— После чего она благополучно скончалась, а следом за ней и еще одна бабулька. Так? — Кирилл оставил в покое свой подбородок, подошел к окну и вдруг без всяких переходов:
— А я бы на ней женился, Степка. Стопудово женился бы.
— На ком? На бабульке? — скривился его друг, тут же представив Верещагину в обтягивающем грудь подвенечном платье.
— Нет, на Танюше. Я, может, такую женщину и искал всю свою жизнь, — мечтательно протянул Кирилл и обрисовал на уровне своей груди предположительный женский бюст. — Нет, ну какая грудь, а?! Точно бы женился, если бы…
— Если бы что? — Степан недоверчиво покосился и, стоило Кириллу повернуться к нему, тут же убрал глаза.
Следующее видение было таким: его друг медленным и утонченным движением расстегивает «молнию» на спине подвенечного платья Верещагиной и целует бледную кожу ее шеи. Стаскивает платье с ее плеч и…
— Если бы не ты, я бы точно женился, — вдруг брякнул Кирюха и, уловив вытаращенный взгляд Степана, довольно заржал. — Молчу! Молчу! Но, Степка, я же не дурак, так?!
— И че? — Он скатал из сыра шарик и запустил его в спутанные волосы друга.
— А ниче! Она тебя… — Он прошелся по кухне, выставляя ноги так, как это делала Верещагина. — Она тебя зацепила, Степа-а! Зацепила, зацепила, зацепила! А может, вы того, а?!
— Ну, чего того, чего того? Отвали, а!
Вино приятно расслабляло, спорить и отстаивать что-то было ему сейчас не по силам. К тому же Кирюха и в самом деле не дурак. Раз что-то уловил, может, так оно и есть. Со стороны, как известно, виднее. Хоть он и хорохорится, а все же чем черт не шутит, когда господь почивает!
— Слышь, Кирюха, — окликнул он его и опасливо оглянулся на дверь. — Ты видишь ее сейчас? Ну, где она?
— Она? — Кирилл снова подскочил к окну. — Дама наших с тобой сердец качается на качелях. Ножкой эдак оттолкнется от земли, потом подожмет их обе, смешно так, как детеныш… А зачем ты спросил?
— Мало ли, вдруг подслушает. — Степан тоже подошел к окну и встал плечом к плечу с другом, рассматривая, как Верещагина комично подтягивает ноги, раскачиваясь.
— Ну? — Кирилл толкнул его локтем. — О чем хотел спросить?
— Раз ты у нас самый умный, ответь за пять секунд… Она как? Я в том смысле… — выговорить то, что вертелось на языке, было Степану так же трудно, как признаться в том, что он проиграл в тот самый момент, когда сунул в ее озябшие пальцы свою визитку.
— Да понял я, Степа, понял. — Кирилл печально вздохнул. — Пожирает тебя глазами, успокойся. Эх, раз в жизни хотел влюбиться, так друг тут же дорогу перешел. Вот вам налицо и классический треугольник. Как будем ее делить, а? И скажи теперь, что не оставишь ее тут!
— Ничего я не скажу, — Степан ни с чего рассвирепел. — Она остается!
И тут же развернулся и, по привычке ударив по двери растопыренной пятерней, ушел на второй этаж вздремнуть.
Это он так Кириллу сказал, что поваляется немного. На самом-то деле долго лопатил в уме, до чего они с ним сообща додумались. И еще о том, что он, вернувшись в город, сделает перво-наперво.
Нужно было пробить бежевую «четверку», хозяином которой были «белые носки».
Осторожно прощупать фирму, на которой трудится господин Верещагин Санечка. Тьфу ты, господи…
И еще навести справки о его лихой подружке. Их отношения являли собой явный мезальянс. Такая дама, как Вероника, не станет довольствоваться одним лишь видом на жительство. Ей подавай этот самый вид посытнее и пошикарнее. И это, возможно, в перспективе. Значит, Верещагина собирались разрабатывать как золотоносную жилу.
Кирюхины доводы в отношении Верещагина-жертвы здесь во второй раз не выдерживали никакой критики.
Верещагин — вор и подлец. И он докажет это его белокурой голубоглазой принцессе. Вор и подлец, который не достоин того, чтобы она его называла Санечкой. Придумает же тоже…
Глава 8
Он уехал рано утром.
Не было, конечно, никакой необходимости подниматься в такую рань. С трудом отрывать голову от подушки и тащиться на ватных ногах в душ, а потом зевать всю дорогу до города. Не было с одной стороны.
А с другой…
Он боялся встречаться с Верещагиной. До наивного смешно! До смешного стыдно! Стыдно перед самим собой, перед таким твердым, непоколебимым и независимым. Все это камушек по камушку, кирпичик по кирпичику возводилось им долгие годы. Выстраивалось, штукатурилось, шлифовалось. Доводилось до совершенной безупречности.
Я — один. Мне — хорошо. И мне — никого не нужно.
И вдруг все начало сыпаться, разваливаться, трещать по всем швам. С чего-то начало раздражать то, что на соседнем сиденье рядом с ним никто не сидит. И настораживало то, что никто ему дверь в квартиру не открывает. И даже то, что на газовой плите не стоят рядком кастрюльки, накрытые для тепла полотенцем в красную и желтую клетку, вдруг стало изумлять.
Быстро привык, получается? Или долго ждал, сам того не понимая?
Весь вечер Степан избегал с ней общения.
Она вернулась из сада немного озябшая, с порозовевшим лицом и хотела о чем-то поговорить с ним. Так он что сделал? Оделся и ушел в сад. И начал там дрова колоть, хотя недостатка в них не было. Махал без устали топором, кроша сухие чурки на ровные полешки и складывая их потом ровным штабелем.
Вернулся и сразу укрылся в спальне, которую занимал всегда. И провалялся там на кровати почти до вечера, бездумно таращась в потолок. Нет, думы-то были, но все больше тревожные и смутные.
А как же это все, а?.. С ним?.. Он же такой весь из себя… А как же каждый день с чистой страницы, а?! Продолжения захотелось?!
Он ворочался, возился, волтузя клетчатый плед. Со злостью расправляя его под собой и снова сбивая безбожно.
Потом захотел есть. Спустился в кухню. Как подросток, обрадовался тому, что там никого нет, и начал воровато таскать макароны по-флотски прямо из кастрюли. Макароны были вкусные даже в остывшем виде. Наверняка она готовила. Кирюха так не умел. Все, на что его хватало, так это купить готовый продукт и подогреть его в микроволновке. С куриными крыльями было, кстати, так же. Хотя Верещагиной наплели с три короба. Она, кажется, поверила.
Степан держал кастрюльку в одной руке, ложку в другой и жадно черпал крохотные макаронные рожки с нанизанными на них мясными крошками. Накладывать в тарелку он поостерегся, боялся быть застигнутым Верещагиной. Но она все равно его подловила.
— Приятного аппетита, Степа, — обронила она тихо за его спиной, появившись непонятно откуда.
Он же караулил вход в кухню, как сумел прозевать?! Наверное, когда ложку уронил и наклонился за ней, Татьяна и вошла. Пробурчав неразборчиво спасибо, он поставил кастрюльку на газ и прошел мимо нее к выходу.
— Степа, — позвала его Татьяна, когда он уже почти благополучно скрылся в коридоре. — Забери меня отсюда, пожалуйста. Я не хочу здесь. Я хочу домой.., к тебе. Ну, пожалуйста!
Такие вот покорно-умоляющие нотки в голосе он уже слышал, когда собирался выкидывать ее на лестничную клетку вместе с ее чемоданом. И не устоял, черт! А надо было выставить ее! Ох, как надо бы! Но не сумел, не устоял.
Поэтому все, на что хватило у него ума сейчас, это удрать. Перепрыгивая через три ступеньки, он летел на второй этаж и снова скрылся в своей спальне. И больше уже не выходил оттуда до самого утра. Ему было слышно, как они в гостиной звенели посудой, явно хрустальной, располагаясь к ужину. Звали и его. Он отказался, даже не выглянув из-за запертой двери. Потом они смотрели телевизор. И смеялись. Громко смеялись, весело и затяжно. Это его раздражало, и он то и дело укрывал голову подушкой. Так и задремал — с подушкой на лице.
Поднялся в пять тридцать и сразу в душ. Кое-как очухался, еле продрав глаза, и направился в гараж.
Дверь в него замыкала длинный коридор первого этажа. В этом же коридоре был и вход в спальню для гостей. Туда Татьяна вносила вчера свои вещи. Там, наверное, и ночевала, если, конечно, не спит сейчас с Кирюхой.
И зачем он так подумал, притормозив?! Зачем?! Шел себе и шел, на ходу застегивая куртку, тут же проверяя карманы и зевая широко и сонно. И ни о чем таком не думал. Не успел еще просто, потому что не проснулся. И тут эта дверь!
