Е. Мороган - Не надо преувеличивать!
— Да, дорогой…
— Ребенок…
— Я слышала, дорогой… Пойдешь успокоишь его?
— Но ведь…
— Спой ему что-нибудь. Он обожает, когда ты поешь.
Поняв, что дальнейшее сопротивление в этом явно проигранном сражении бессмысленно, АБВ с достоинством капитулировал. Габриэлла, отыскивая повод для того, чтобы сесть поближе ко мне, — это поразительно, как на женщин действует мой «грубый» стиль — подошла к Олимпии и зашептала ей что-то о ленте с птичьими криками и шумом волн, которые несомненно усыпят малыша.
— Вы думаете?
— Безусловно! Я сама ставлю ее, когда хочу заснуть… Он будет спать, как ангелочек.
Они ушли, но вскоре Габриэлла вернулась и, сияя, уселась на свободный стул. Полный решимости довести мероприятие до конца, я был по-прежнему непроницаем.
— Вот это хорошо! Вот что я люблю в нашем народе: во всем умеет находить светлую сторону… Что будем пить, товарищи?
— Кто что пожелает: Московская, Турц… жаль, что нет коньяка… Ты что принес, Мирча, румынский ром? Смеешься, что ли?..
— Напрасно сомневаетесь, господин Нае… ром помогает от простуды… я знаю такую смесь — пальчики оближете! И похвалите Мирчу, спасибо скажете!.. Немного лимона… капельку сахару… найдем, как не найти… горячая вода… может, вы согреете, мадам Габриэлла, на своей электроплитке?
С жестами алхимика Мирча мешал что-то в кастрюльке, пробовал и счастливо улыбался, сдвигая на лоб очки. Наконец он приступил к разливанию эликсира.
— Нет, благодарю, мне хватит водки, — отказался Барбу, придвигая к себе бутылку Московской.
— У всех есть? Так… Какое у меня было предчувствие в ту ночь, когда…
— Господин Пырву, может быть, хватит?
— Нервная же вы стали, мадам Габи. Чего тут обижаться? — Сидя вот так, при свечах и глядя на стаканы, я просто не могу не вспомнить…
— Молодец, Мирчулика, добрый шнапс изготовил… Ну, ты этого заслужил, можешь рассказать свою историю из Фокшань…
— Грог, господин Димок! Но почему из Фокшань? Из Бакэу не подойдет? У меня есть там один знакомый, у которого друг вот так же поехал по делам в Яссы. И договорились они, что если один из них умрет…
— Нет, это невозможно, господин Пырву!
— Оставьте, товарищ Барбу, это интересно.
— И вот… неожиданно умирает тот, что в Яссах, а мой друг как раз сидит в гостях и держит в руках стакан…
Я вздрогнул… стакан Габриэллы лежал на земле, разбитый на мелкие осколки.
— Ничего, осколки приносит удачу, — поспешила утешить ее Милика. — Возьми-ка другой стакан, а вы, господин Мирча, наполните его. Вот так, пей, милочка, до дна…
— Я не переношу грозу… И это положение… — причитала Габриэлла, усердно глотая содержимое стакана.
— Бедняга Тити… он был неплохим человеком, — вдруг услышала себя самое Олимпия.
— Испортил нам весь отпуск, — заметил Барбу без тени сочувствия.
— А мне — кассету… — вмешалась ни к селу ни к городу Габриэлла.
— Норок[20], ваше здоровье! Давайте-ка оставим все эти темы, — с отвращением предложил Димок.
— Да будет ему земля пухом… — перекрестилась Милика.
— Брось ты, Милика, эти мистические штучки! Мы не верим в бабские сказки, мы идем в ногу с наукой. Но что нового в связи со смертью Петреску? Обнаружили убийцу?
— Какая-нибудь рикса с односельчанами, — высказался между двумя глотками Барбу.
— Какое-нибудь… что?
— Ссора… это французизм, — кинулась ему на помощь Олимпия.
— Что же, вы не знаете румынского языка? Так и говорите: ссора, чтобы человек понимал, а не коверкайте язык… Да, вот оно как… Мой хозяин, Митран — простой крестьянин, но человек надежный — молчит-молчит, но когда заговорит… так он сказал, что Петреску был отсталым элементом, разругался с половиной деревни:… И на работе у него было нечисто… подрабатывал налево на овцах, на шерсти… Чертовски хитер был этот Петреску! Раз-два — зарежет овцу: мол, заболела или сама сдохла. Все лучшие колхозники на него сердились.
— А мне мадам Танца, жена Митрана, сказала, что это наверняка Дидина. Она его убила… Так вся деревня думает.
— Не может быть, мадам Милика, у женщины на это не хватит силы.
— Трудно, что ли, стукнуть чем-нибудь по голове? Или еще что сделать… Мадам Танца говорила, что Дидину научила одна, Калиопи….
— Деревенская гадалка!
— Да, мадам Олимпия… может, она ей наворожила…
— И ему на голову упала, дубина… — заключил Барбу.
— А я думаю, что речь идет о шпионаже!
— Петреску — и шпионаж! — удивилась Габриэлла.
— Не смейтесь, не смейтесь!.. Я много читал о знаменитых шпионах… Знаете, меня это очень интересует. Так вот, знайте, что настоящий шпион — это тот, кого вы даже и не замечаете… он кажется самым обычным человеком… а что у него там внутри, известно только органам Безопасности.
— У вас в Фокшань был такой случай? — с притворным интересом спросил его Димок.
— Бросьте вы свою иронию, — прервала его Габриэлла. — Как вы заговорите, если окажется, что Мирча и в самом деле прав? Если будет обнаружено какое-нибудь доказательство?..
Димок с сожалением покачал головой и продолжал:
— Я думаю, что его убил какой-нибудь сумасшедший.
— Да, здесь, в Ваме, бродит один сумасшедший, — поддержал его Барбу; можно было подумать, что алкоголь, принятый в нужной дозе, развязал ему язык. — Бродит по пляжу, по берегу, по деревне и выбирает себе жертву, потом преследует ее и ночью, когда его никто не видит…
Габриэлла схватила свой стакан, опустошила его одним духом и кинула на меня длинный взгляд, молящий о капельке сочувствия, понимания… Я, по-прежнему притворяясь, что не замечаю ее, сидел с безмятежным видом.
— Может, это кто-нибудь из нас, — вдруг брякнула Олимпия.
Поглядите-ка, наша малышка Олимпия попала в точку! Я незаметно обвел глазами лица присутствующих. Освещаемые скудным пламенем свечей, они были изуродованы гротескными тенями. Воцарилось тягостное молчание… казалось, что никто не смеет даже пошевельнуться. На лицах застыли самые различные выражения — от удивления до откровенного страха… Неужели?..
— Я товарищи…
— Бросьте, дядя Панделе, вы первый убежали! Что, испугались допроса? — многозначительно заметил Димок.
— Завтра я иду в милицию… У меня ответственный пост в министерстве, солидное положение… Я не позволю, чтобы…
— Бросьте вы этот цирк! Милиция сама разберется. Что еще будем пить? — спросил Барбу, выжимая из бутылки последнюю каплю.
— А ты, Джелу, к какому выводу пришел?
Уловив мой кислый взгляд, Олимпия опомнилась и замерла…
— Правда, ты ведь смотришь со стороны… Тебе виднее, — Габриэлла протягивала мне руку примирения и стакан — чтобы я его наполнил.
Я прочистил горло:
— Хм… представления не имею. Честно говоря, я, как и господин Пырву, люблю детективы. Особенно Агату Кристи… В одной ее книге… запамятовал название… тоже было непредумышленное преступление…
— Теперь вы будете рассказывать истории, как Мирчулика?
— Нет, но видите ли…
— Расскажите, товарищ, что вы прочитали, может, мы придем к какому-нибудь убедительному выводу!
— Преступника обнаружили родичи погибшего. По признакам, которые ускользнули от них в первый момент. А потом, подумав получше, они вспомнили один одно, другой…
— … другое. Дальше? — поинтересовался Димок.
— Кто-то из близких погибшему людей знал, сам того не подозревая, один факт, позорящий преступника. Когда он об этом вспомнил…
— Был… обнаружен… этот… как его? — У Габриэллы, которая отдала должное крепким напиткам, появились трудности в произношении. И все же питье оказалось вещью полезной: казалось, что у нее прошло мрачное настроение и она начинает видеть вещи в более розовом свете.
— Нет, убийца обнаружил свидетеля, — коротко заключил я.
— Господи оборони… — во второй раз за этот вечер перекрестилась Милика. — Пошли, Лика, спать, мадам Танца ждет, чтобы закрыть ворота.
Все задвигались, закашляли, поднялись. Только Барбу раскурил новую трубку. Я отметил про себя, что напиток Пырву оказался более опасным, чем казался на первый взгляд — во всяком случае, у женщин возникли серьезные осложнения с равновесием… Габриэлла, даже не пытаясь подняться, во внезапном припадке веселья безумно хохотала, бросая многообещающие взгляды на всех представителей сильного пола, попадавших в поле ее зрения. Свечки вспыхивали из последних сил. В этот миг, неожиданно, загорелся свет.
— В деревне включили электричество! — воскликнул Цинтой. — Ты права, Милика, пойдем, пусть люди ложатся… Интересно, как там на улице?
Дождь перестал. Только отдельные капли еще скатывались и с коротким всплеском падали на широкие листья. Вся зелень блестела, в воздухе пахло раздавленной травой. Посередине двора тек мутный ручеек.
