Клод Жост - Иллюзии успеха
Бреннер уставился на него, не скрывая иронии.
— Да, конечно же, был, господин комиссар! Неужели вам об этом еще не доложили?
— Кое-что слышал, — скромно признался Тьебо.
— Так я и знал, что вам поспешат сообщить…
— Кто поспешит?
— Молва, если угодно.
— Это он находил вам контракты?
— Нет, только немножко заботился о рекламе.
— По обычному тарифу? Как у всех?
— Я платил ему все время по-разному, в зависимости, от того, что было им реально сделано, если можно так сказать… В профессиональном плане у Шарля были поистине выдающиеся достоинства.
— А в человеческом?
Актер поднял руку.
— Считается, что все люди делятся на тех, кто командует, и тех, кто подчиняется. Он был рожден для первой категории.
— Значит, по вашему мнению, можно сказать, что он — в собственном масштабе, разумеется, — испытывал свою власть над рядом лиц, разумно отобранных в зависимости от их предполагаемой рентабельности?
— По-моему, именно так и было.
Тьебо подозвал официанта, чтобы заказать еще кофе.
— В каких отношениях он был с Шальваном?
— Лучезарных, каких же еще! Он был из самых ретивых добытчиков у нашего дорогого продюсера. И вообще… Надо сказать, правда, выкладывался ради него, как только мог. Ну, за хорошие бабки, конечно… Да, кстати… Не хочу злословить, но, думаю, можно утверждать, что женитьба Шальвана на Мишель не вызывала у него желания прыгать от радости.
Комиссар нахмурился, Бреннер заметил это и поспешил уточнить:
— Всегда неприятно терять источник доходов и видеть свою лучшую, осмелюсь сказать, лошадку у другого владельца и тренера! — Он хихикнул. — Не считая уж того, что Шарль рисковал ослаблением своего влияния на самого Шальвана.
— Почему?
— Мишель, освободившись от опеки, могла бы захотеть совсем устранить с дороги бывшего своего опекуна.
Тьебо подождал, пока отойдет официант, принесший кофе, и спросил:
— Что вы думаете об Элен Мансар?
— Изумительная актриса и при этом отличный товарищ. Сниматься с ней — действительно очень большое удовольствие, просто огромная радость.
— У Шарля с Элен были…
— Никогда! Ничего и никогда! Элен никогда не прибегала к его услугам. Слава Богу, она в этом не нуждается.
Пожалуй, пришло время переходить от общего к частностям.
— Ходят слухи, что вы употребляете наркотики?
Бреннер, вроде бы, принял удар. Но выражение его лица изменилось. Вопрос комиссара одним махом разрушил создавшуюся было атмосферу. Отныне и впредь каждый снова будет только на своем месте.
— Люди — сволочи, господин комиссар. Я имею в виду, разумеется, свое окружение. Я презираю их за эту манеру критиковать всех и вся, распространять клевету о жизни, вкусах, пороках других. Тех других, среди которых и я сам.
— Так это правда или клевета?
Взгляд Бреннера скользил по посетителям у стойки бара, по сидящим за столиками и болтающим… Он явно им завидовал. Наконец, нашел в себе силы ответить:
— Правда.
— Давно?
— Несколько лет.
— Тяжелые?
— Кокаин. — Он покачал головой и тяжело вздохнул. — Мне это необходимо, чтобы играть. Иначе я не смог бы. Кокаин помогает мне победить страх, обостряет мою восприимчивость, благодаря этому я только и могу чувствовать и выражать свои чувства. И потом… Ах, дерьмо, дерьмо, дерьмо! Это касается меня одного, я никому не приношу вреда, только самому себе! — Актер горько усмехнулся. — Согласитесь, далеко не все могут сказать о себе так!
Они помолчали. Потом Бреннер начал снова:
— Но я никак не пойму, что общего между моим пристрастием к наркотикам и вашим следствием…
— Шарль знал, что вы их употребляете?
Бреннер пожал плечами.
— Он столько знал и о стольких!
Тьебо прищурился, взгляд его стал более острым.
— Он не пытался вас шантажировать?
— Нет. — Широкий жест и глухой голос. — Шарль был слишком умен, чтобы баловаться этим. Что он мог предпринять против меня? Поместить заметки в скандальной прессе? Ну и что? Была бы только лишняя реклама. Публика обожает более или менее пикантные подробности из жизни паяцев, коими мы все являемся. Нет, я не убивал Шарля Вале, чтобы избавиться от шантажа. Извините, что разочаровал вас, господин комиссар…
Глава 17
После обеда Шальван узнал о том, что на ближайшие двое суток назначена целая серия допросов в следственном отделе аженской уголовной полиции.
Он злился, жаловался, правда, тщетно и должен был, в конце концов, изменить план съемок, чтобы приспособить его к намерениям комиссара, пожелавшего выслушать, на этот раз официально, актеров и технический персонал — всех, кто имел прямое или косвенное отношение к жертве.
Ламблену и Элен Мансар пришлось взять на себя функции укротителей продюсера, который рвал и метал, грозился «дойти до Парижа», чтобы прекратить то, что он называл «систематическим нарушением условий договора».
Комиссар заканчивал ужин в компании Доверня, когда его пригласили к телефону: вызывал Париж.
Вернувшись к столу, Тьебо ничего не сказал сотруднику. Вскоре Пупсик увидел, что он поднимается с папкой дела к себе в номер.
— До завтра, патрон?
— Вы начнете допросы, как договорились. А что касается меня, я ровно в 8.30 буду у «Якобинцев». Доброй ночи!
Довернь смотрел, как он поднимается по лестнице, смотрел растерянный и заинтригованный содержанием полученной по телефону информации, по поводу которой Тьебо не проронил ни слова.
Но вскоре и патрон, и Красавчик Шарль перестали занимать его: вот-вот должна была появиться Янник!
Ровно в 8.25 утра Тьебо прошел в украшенную портьерой с помпончиками дверь «Приюта Якобинцев».
Величественная лестница с перилами кованого железа и поручнями из мягкого гладкого дерева. Широкие ступени из цельного камня. Все та же прекрасная старинная мебель: на площадке между этажами — комод, а на втором этаже ему пришлось пройти мимо узкого и высокого бельевого шкафа, прежде чем он постучал в дверь шестого номера.
Открыл Шальван. И сразу же вознегодовал, без сомнений, полагая, что нападение — лучший вид защиты.
— Это начинает надоедать, господин комиссар! Обстановка, в которую мы попали из-за вас, глубоко расстроила мадемуазель Ванье. Будьте любезны уважать ее покой, хотя бы в такое раннее время!
— Мадемуазель Ванье еще спит?
— Это дела не меняет!
Тьебо попытался войти, но продюсер перегородил ему проход.
— Оставьте ее в покое, я вам говорю! Она ни при чем в этом деле! Никто из нас никого не убивал. Вы обязаны это понять!
Шальван неверно истолковал молчание комиссара и продолжил еще более агрессивно, считая для себя возможным заняться укреплением своих позиций:
— Имейте в виду, я решил доложить о том, что здесь происходит, прокурору Республики! Глубоко сожалею, но так больше продолжаться не может. Я думал, что дал это вам ясно понять еще в Париже, но вы, видимо, не поняли или не захотели понять. Этот фильм — целый капитал для меня, и я должен сделать его в срок. Увы, можно с большой точностью предвидеть, что если вы станете упорствовать в своих намерениях, нам грозит разорение. — Продюсер выдержал паузу. Комиссар не шелохнулся. — Когда долго злоупотребляют терпением, оно лопается! Я верил, что встречу в вас человека, с которым можно говорить откровенно, человека, способного учитывать обстоятельства, а главное — не способного опуститься до самых легких решений. Однако со времени вашего приезда сюда вы стараетесь убедить меня в обратном. Вот почему, к моему глубочайшему сожалению, я вынужден обратиться в высшие инстанции. Словом… Во вторник вы все время наступали нам на пятки — вы сами, или ваш инспектор, или оба сразу: в Валанс-д'Ажен, на мельнице, потом в больнице… В среду, — он начал загибать пальцы, — опять вы на мельнице. В четверг утром вы допрашиваете здесь, а после обеда снова являетесь в Мулен де Соль, чтобы объявить мне о приглашении в полицию. А сегодня — в половине девятого утра! — опять вы тут как тут! Все-таки у моего терпения есть пределы!
Тьебо стоически продолжал молчать, зажав трубку в зубах.
— Не настаивайте, господин комиссар. Не вынуждайте меня захлопнуть дверь перед вашим носом.
— Не стоит этого делать, господин Шальван. Это была бы ошибка… Кроме того, вы выиграете лишь считанные минуты: время, необходимое для моего возвращения сюда с ордером…
Продюсер побледнел.
— На мое имя?
Тьебо пожал плечами.
— Может быть и такой вариант. Знаете термин: «соучастие в преступлении»?
Шальван встрепенулся:
— Вы блефуете! Вы мелете ерунду!
— Опомнитесь, Шальван. Разве я похож на шутника?
Продюсер попытался заглянуть в глаза комиссару, и тот прочел в его взгляде что-то похожее на мольбу.
