Стюарт Каминский - Ошибка Либермана
— Нашел! — крикнул Хэнраган через всю комнату.
Либерман и рабочие, чинившие кондиционер, посмотрели на него.
— Будь я проклят, если на Ван Бибере не висит нераскрытое преступление, — сказал Хэнраган. — Его жена стала жертвой убийства, удар тупым предметом, семьдесят девятый год. Нашего Жюля не нашли. Он — главный подозреваемый. Штат Мичиган потребует его выдачи.
Рабочие внимательно слушали и перешептывались.
— Почему ты не улыбаешься, Отец Мэрфи? — спросил Либерман. — Мы можем сказать Хьюзу, что дело закончено. Подать Бродягу Жюля в подарочной упаковке.
— Жюль не убивал Вальдес, Ребе, — сказал Хэнраган.
— Не убивал, Мэрфи, — согласился Либерман.
— Я вернусь в ее квартиру, — сказал Хэнраган.
— Я найду боксера, — пообещал Либерман.
Прежде чем уйти, Либерман попросил сержанта Нестора Бриггса узнать имя и телефон человека, который хотел поговорить с ним о вчерашнем случае, если тот снова позвонит.
— Понял, — ответил Бриггс.
Бриггс был примерно того же возраста, что Либерман, грузный, некогда с накаченной грудью — позже, правда, основной вес Бриггса переместился ниже. На лбу сержанта было неприятное багровое родимое пятно, поменьше, чем у Горбачева, формой таинственным образом напоминавшее голову Боба Хоупа в профиль. У Нестора и прозвище было «Боб». Он жил один в квартире в паре кварталов от полицейского участка, работал за двоих и никогда не требовал денег за сверхурочные. Одинокое житье ему не нравилось. У зануды Бриггса не было друзей, но он помнил все и всех и потому служил одним из главных источников информации.
Спортивный клуб «Эмпайр» находился на Чикаго-авеню, достаточно далеко к западу, чтобы на него не распространялась атмосфера дешевого блеска Раш-стрит, и достаточно далеко к востоку, чтобы оказаться за пределами района, где после наступления темноты на улицу выходили только бродяги. Либерман бывал здесь раньше. Он уже проходил через двойные деревянные двери с изображением рукопожатия в боксерских перчатках над ними. Обнаженные кисти на картинке позволяли видеть, что одна рука черная, а другая белая.
Либерман проходил в эти двери, когда отец взял его в «Эмпайр» посмотреть, как тренируется Генри Армстронг.
— Это, — прошептал Гарри Либерман на ухо сыну, — лучший боец, который когда-либо жил на земле. — Конечно, Гарри Либерман сказал это на идише, что смутило его сына. Гарри немного говорил по-английски, и этого было достаточно, когда какой-нибудь гой, осматривавший достопримечательности в еврейском квартале, забредал в его магазин, чтобы купить хот-дог, газировку, пакетик чипсов или просто поглазеть по сторонам. Эйб не любил работать в магазине по воскресеньям. Ему нравились будничные вечера, постоянные посетители из местных жителей, нравился запах жареного лука, горячих булочек и сосисок, но он терпеть не мог пристальных взглядов покупателей и того, как они показывали пальцами на отцовскую ермолку, когда Гарри суетился вокруг гриля в воскресенье.
Эйб Либерман с ранних лет старался выглядеть сдержанным. Он часто смотрел на себя в зеркало, когда мыл руки за занавеской, отделявшей его, Мэйша и их отца от клиентов, покупавших за тридцать центов билет поближе к рингу в еврейском квартале и получавших вдобавок хот-дог, картошку и напиток. Перед зеркалом Эйб отрабатывал выражение приятной скуки. Это выражение он довел до совершенства, не расставался с ним, сделал своим.
Глянув на себя в большое зеркало на площадке у парадной двери в клуб, он увидел лицо далеко не молодого человека, который, казалось, знает жизнь гораздо лучше, чем Эйб Либерман.
Он открыл дверь, почувствовал запах пота и услышал трещотку легкой груши и звуки размеренных ударов по тяжелой. Крупные красные буквы на белом фоне взывали: «НЕ КУРИТЬ!», но Либерман знал, что в мире бокса завсегдатаи могли курить толстые сигары, где им заблагорассудится.
На втором ринге в темном углу клуба чернокожий тяжеловес в шортах и майке вел бой с тенью. На первом ринге, у ряда высоких, от пола до потолка, окон, седой старик в серой фуфайке колотил черенком метлы молодого парня в красном тренировочном костюме, боксерских перчатках и шлеме. Задача молодого человека состояла в том, чтобы руками отводить удары от лица. Он с ней прекрасно справлялся.
— Старик Макконнел насмотрелся «Карате-пацана»[27], — раздался голос рядом с Либерманом.
Либерман обернулся — это был Белый. Свой Белый есть почти в каждом боксерском клубе и гимнастическом зале. Этот обретался в «Эмпайр» с тех пор, как мэр Чермак получил пулю в 1930-е годы. Белый должен иметь плоский нос, невнятную речь и плохую память. Предполагается, что люди относятся к нему с юмором, но этот был не обычным Белым. Он появлялся на ринге с единственной целью — сказать старине Стерджу, как уложить противника. Этот Белый был философом, о котором десять лет назад писал чикагский журнал «Трибюн», бывшим адвокатом, который обожал бокс и, когда похоронил жену, продал свой дом и купил «Эмпайр». Белый знал о боксе все. Знал всех левшей в среднем весе, начиная с ирландца Джимми Моргана. Знал десять лучших боксеров по данным журнала «Ринг» на конец года во всех весовых категориях начиная с 1934 года — года своего рождения. Посмотрев, как боксирует спортсмен на тренировке, он мог сказать, ждет его на ринге победа или поражение. Но самое главное заключается в том, что Белый, который, возможно, сам наградил себя этим прозвищем, обеспечивал честность всех боев и чистоту своего клуба.
— Да это Либерман, — сказал Белый, глядя на Эйба. — Когда я тебя видел в последний раз, ты вел…
— Дело мерзавца, занимавшегося распространением героина, тренера-почасовика Санни Уоршама, — отозвался Либерман.
— Полутяж, — сказал Белый. — Тренер, паршивый тренер. В давние времена спарринговал с Леоном Спинксом. Отбывает пятилетний срок в Джолиете.
На Белом были джинсы, белая рубашка, шелковый галстук. Улыбнувшись, он протянул полицейскому руку. Либерман пожал ее.
— Рад тебя видеть, — сказал Белый. — Ты выбрал неудачное время. Нет хороших ребят.
— Мне нужен Силк. Я звонил примерно час назад, и мне сказали, что он здесь.
— В гардеробной, — подтвердил Белый. — Но и приди ты раньше, ничего стоящего бы не увидел. Эскамильо приберегает это для зрителей.
В клубе «Эмпайр» были и раздевалка, и гардеробная. Они ничем не отличались друг от друга, но гардеробная предназначалась для боксеров, которые считались первоклассными в данный момент, были таковыми в прошлом или имели реальные шансы войти в эту категорию в будущем.
— Каков он? — спросил Либерман.
Белый пожал плечами. Потом ответил:
— Умничает. — Парень на первом ринге застонал, получив удар черенком метлы в живот. — Слишком расчетливый. Гонится за внешним эффектом. Знает, что жизнь на ринге коротка, и ищет способы, как заработать вне бокса. Никакого безрассудства. Талантлив в полной мере. Прекрасно тренируется, но… Что ты собираешься делать?
— Когда и с кем он дерется? — спросил Либерман, наблюдая, как молодой латиноамериканец очень маленького роста с усиками колотит по тяжелой груше.
— Через три недели с самим Стикни Уэллесом на турнире сильнейших. Наш Эскамильо будет греметь какое-то время, но в долгосрочной перспективе… Забудь об этом.
— Спасибо, Белый, — сказал Либерман и направился к гардеробной.
— Есть у нас один в весе пера, на него стоит посмотреть, — крикнул Белый ему вслед. — Еврейский мальчишка, веришь ли? Из России. Яков Битт. Не слишком популярная весовая категория, но этот парень… За ним уже шесть нокаутов и только одно поражение. Он будет на разогреве перед матчем Силк — Уэллес.
Либерман помахал Белому и вошел в гардеробную, где увидел Эскамильо Силка в аккуратно отглаженных брюках, желтой рубашке с коротким рукавом и без единой складочки и в желто-серо-коричневом галстуке. Силк расчесывал волосы перед зеркалом над раковиной. С тех пор как Либерман побывал здесь в последний раз, пол застлали ковром. Либерману это не понравилось. «Эмпайр» превращался в одно из тех мест, которые рекламируют на телевидении.
— Настоящий шелк, — сказал Эскамильо, глядя на отражение Либермана в зеркале. — Ничего кричащего.
Он положил расческу в карман и повернулся к Либерману с безупречной белозубой улыбкой. Силк был примерно такого же роста и веса, как Эйб, однако распределялся вес иначе. Силк был подтянутым и мускулистым.
— Шелк, — повторил Силк, проводя большим пальцем по галстуку. — Фирменная вещь. Понимаете?
— Я видел первые четыре раунда твоего боя с Таем Тернером, — сказал Либерман.
— Да? — протянул Силк, проверяя складки на брюках. — Четыре раунда?
— Я был с парнем, который ушел, — сообщил Либерман, разглядывая комнату.
