Александр Скрягин - Те, что живут рядом
Мафусаил разрезал арбуз на солидные, как колеса от трактора, горизонтальные круги. Ольга Петровна аккуратно поделила их на ровнехонькие алые треугольники. Старый пират с выражением сострадания к медицинскому состоянию друга разлил вино по стаканам.
Вся компания начала дружно говорить о том, что вино с арбузом должны обязательно вылечить пострадавшего. Первым «Ахашени», естественно, отпробовал хозяин. Он со вкусом, не спеша, выпил стакан с соломенным вином, почмокал губами, замер, прислушиваясь к своим ощущениям, выдержал длинную, как полоса невезенья, паузу и, наконец, одобрительно кивнул головой.
Присутствующие восприняли этот жест, как уверение в том, что вино можно использовать в качестве лекарства.
Лев Александрович выпил стакан действительно хорошего, пахнущего спелым виноградом вина, откусил алый арбузный кусок и почувствовал, как окончательно уходит головная боль. На ее место в голову осторожно входил прохладный покой.
– Лева, Искра велела тебе сказать, что Мизимов не скоро оклемается, – сообщил Мафусаил, откусывая арбузный сахарный ломтик, – Болен он очень. Может, месяц пробудет в больнице, может и два. А может и полгода. Да! Вот так. С головой у него не хорошо, – сочувственно поджал он сладкие губы.
«Да, Сереге сейчас без больницы никак не обойтись!» – подумал Лев Александрович. Про Мизимова он уже все знал. Знал и где он в настоящее время находится.
Правым боком Полковник ощущал тепло большого тела Ольги Петровны. Перед собой он наблюдал довольную, алую, как лежащий перед ним арбуз, физиономию старого пирата. В углу с суровым видом поглощали прикаспийский деликатес Эдик и Никита Иванович.
Полковник физически чувствовал излучение громадной массы растительного белка, висящего над ним в тысячетонных колоннах элеватора. От этого мощного незримого потока таяли полученные им синяки и рассасывались гематомы.
За стеной шумела ни днем, ни ночью, не затихающая станция. Звучали гудки электровозов, стук идущих по транссибу вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Женский голос что-то по-учительски строго приказывал, а мужской покорно соглашался.
Это были не чужие ему голоса.
С их обладателями и обладательницами, их друзьями и подругами он лазил через заборы за маленькими сибирскими яблочками, сидел за школьными партами и субботними вечерами прогуливался по главной куломзинской улице, от районного дома культуры до железнодорожного переезда. С ними выпивал, дрался и дружил. В них влюблялся и провожал домой после танцев.
За стеной Мафусаиловой бытовки дышала его маленькая родина.
В его душе проснулось, и начало весело потягиваться особое чувство – чувство доверия к жизни. Ни на чем не основанное ощущение, что ничего плохого с ним ни при каких обстоятельствах не случиться. Он много раз оказывался на краю. И каждый раз каким-то невероятным способом вылезал. Выкручивался. Выползал.
Иногда сам. А иногда вот так, как сегодня. С подаренной кем-то помощью.
В первый раз он почувствовал это необъяснимое доверие к жизни тридцать лет назад.
Они поспорили с Вовой Подолякиным, кто из них быстрее переплывет Иртыш. Конечно, Иртыш – это не Лена и не Енисей, но все-таки пошире, чем африканский Нил. Ему уже приходилось доплывать до фарватера, проходящего примерно по середине реки, а вот до другого берега – нет. Но здесь отступать было нельзя. Перемигивались и томно закатывали глаза самые видные куломзинские девчонки, включая Галю большую и Люську-артистку. В голове вертелось, что уж победитель-то получит все, восхищенные взгляды, поцелуи и, может быть, даже больше.
Мафа плавал не хуже их, но от соревнований решительно отказался. «Не с кем мне тут соревноваться!» – высокомерно заявил он. Попытки раскрутить его, подначивая: «Ну, давай, попробуй, только треплешься, а переплыть слабо!» – успеха не имели.
И Лева с Вовой Подолякиным бросились в воду.
Все оказалось не так уж страшно. В горячке они не заметили, как проскочили фарватер и, не успев, как следует устать, почувствовали подошвами дно противоположного берега. Песка они коснулись почти одновременно и решили не настаивать на персональной победе. Главное, девчонки увидели, какие они мужественные и отчаянные парни.
Беда едва не случилась на обратном пути.
Когда они были на самом фарватере, из-за лежащего посереди реки зеленого острова вынырнула огромная эмалево-белая баржа-нефтеналивник. С невероятной, как им казалось, скоростью она летела прямо на них. Вова каким-то образом, словно у него невесть откуда взялся водометный двигатель, пролетел фарватер и оказался на безопасном расстоянии, а вот у него что-то не получалось.
Огромный, как сошедший с ума девятиэтажный дом, белоснежный корпус баржи неотвратимо надвигался. Он уже различал вмятины на эмалевом борту и рыжие потеки под висящим на носу якорем.
Лева старался изо всех сил, но, словно в страшном сне, оставался на месте. У него мелькнула в захваченном страхом сознании мысль-поражение: прекратить бессмысленно трепыхание, и будь, что будет. Смерть, ну, и пусть смерть, раз уж так вышло.
На корабле их давно заметили. Судно оглушительно по-звериному ревело, будто оповещая всех о грядущем несчастье.
И тогда к нему неожиданно пришла злость. На себя. На эту не кстати появившуюся барж. Могла же она появиться из-за острова на пять минут раньше или позже. На Вову Подолякина, затеявшего дурацкий спор. На судьбу. Он в бешенстве заработал руками, ногами. Всем корпусом, как морской скат. И вдруг заметил, что его положение в пространстве начало стремительно меняться. Ощущая радостное чувство спасения, он удвоил, казалось бы, и так уже предельные усилия, и ракетой устремился вперед. К жизни.
И выплыл.
Проскочил под самым носом баржи. Ее борт уходящей в небо стеной бесшумно проскользил мимо. Его лишь мягко подняло на вздыбившийся водяной холм и тут же ласково опустило.
Тогда он впервые попробовал водку. Ее налил ему сам перепугавшийся до потери речи Вова Подолякин.
Девчонкам они ничего не сказали. А сами зрительницы ничего не поняли из того, что только что происходило перед ними на покрытой сверкающей чешуей реке. И хотя девчонки готовы были восхищаться своими героями, обоим друзьям было не до обниманий и поцелуев.
Леве не понравилась ни водка, ни состояние, возникшее после двух глотков. Ему стало страшно обидно, что он мог вот так глупо, неизвестно для чего, совершенно случайно умереть. Посидев немного, он поднялся, и, не обращая внимания на уговоры, пошел домой спать.
Тогда он впервые по-настоящему ощутил дыхание смерти. Но и обнаружил в себе странную силу, способную вытащить из самой безнадежной ситуации. Ничем непобедимую силу.
Пока Полковник пребывал в прошлом, застолье на складе акционерного общества «Сибхлеб» продолжалось своим чередом.
– Да, Лева, так как насчет встречи с Аравийским принцем? – неожиданно оторвался от сахарного арбузного куска Мафусаил. – Ну не подводи ты старика! Я ж ему обещал!..
– А, что ж ты так спешил, лапа моя? – спросил Полковник. – Мог бы сначала и меня спросить…
– Ну, что спрашивать, что спрашивать? – завозмущался Мафусаил. – Ну, кого бы я еще мог рекомендовать? Лучше тебя никто не справится… Он, все-таки, принц… А ты, так сказать, опыт общения с принцами имеешь…
– Это, откуда же у меня опыт общения с принцами? – удивился Полковник.
Мафусаил удивился в свою очередь:
– Ты ж переводчиком у арабов на строительстве электростанции работал, так? Ты же сам говорил. Значит, можешь с ними культурно общаться.
Полковник слегка потер лоб над глазами. Боли не было.
– Скажи прямо, деньги уже получил, старый интриган, – сказал он.
– Грубо, Лева. Очень грубо, – осуждающе покачал головой Мафусаил. – И это человек, работавший за рубежом! Переводчиком! – всплеснул он руками.
– Получил, говори прямо? – не отступал Лев Александрович.
Пират потупился.
– Ну, получил, – согласился он. – И что? Это мои законные комиссионные. – Он искоса посмотрел на реакцию Полковника, а потом ласково и вкрадчиво продолжал: – Ты же мне не откажешь, а, Лева?
– Откажу, – не моргнув, отрезал Полковник. – И не уговаривай. Не могу. Подписку давал.
«Сильно бы удивился Абдаллах, встретив в Сибири, румынского нефтяника в роли полковника милиции и консультанта по проблемам местного криминального мира…» – подумал Лев Александрович.
– Вот и вся благодарность за спасение! – горестно вздохнул Браткрайс и вылил себе в стакан остатки очень неплохого белого сухого вина.
16. Почему Наполеон пошел на Москву?
Лев Александрович стоял посредине городского сквера.
Зеленую рощу пересекали извилистые пешеходные дорожки. Рядом с ними лежали цветочные клумбы, яркие, как общее собрание академии попугаев. В центре растительной вселенной бил из бетонной чаши робкий фонтанчик.
Гуляющим здесь мамам с колясками и сбежавшим с лекций студентам педагогического университета казалось, что так было всегда.
