Хелле Стангеруп - Эпитафия Красной Шапочке
— И что же? Я возвращаюсь домой, просматриваю старые газеты — их скопилась целая груда, ведь никто не догадался сообщить на почту о моем отсутствии — и, конечно же, натыкаюсь в них на всю эту историю. И вот я здесь.
Во время всего рассказа лицо Йеппсена оставалось абсолютно непроницаемым. Выслушав Шмидта до конца, он сказал:
— Факт вашего пребывания на острове мы, естественно, проверим. Но, кроме этого, у меня к вам есть еще один вопрос. Как вы считаете, мог ли кто-то еще, кроме пилотов, подойти к гардеробу? Например, может быть, одна из стюардесс имела возможность убрать тело?
— Нет, это полностью исключено. Я расположился на переднем сиденье в салоне, и за все это время никто не подходил к гардеробу.
— Значит, это мог сделать только кто-то из пилотов?
— Выходит, так.
— Ну что же, если вам нечего больше рассказать, мне остается лишь поблагодарить вас.
Шмидт молча кивнул и протянул комиссару руку на прощанье.
Йеппсен проводил его до дверей кабинета; на пороге Шмидт замешкался и после минутного молчания сказал:
— Если в вы видели… Тогда бы вы меня поняли — я просто не в состоянии забыть этого. Ее глаза — они были такие нежные, такие красивые…
Он осторожно прикрыл за собой дверь.
Йеппсен порылся в груде бумаг, скопившихся на столе. План самолета «Конвэйр Метрополитен» нашелся в правом верхнем ящике. Изучая его еще раз, он делал на нем какие-то отметки и стрелочки, потом прикрыл глаза и попытался представить себе целиком всю машину изнутри. Значит, так: коридорчик, занавеска, даже две занавески, обе задернуты; здесь — скрытая дверца, запасное багажное отделение; здесь — пилоты, один из которых незадолго перед посадкой выходил из кабины. Он дал волю воображению и представил себе, как тело девушки осторожно извлекают из гардероба и укладывают в плетеный короб. Ничто не указывало на то, что все это действительно было проделано бережно и аккуратно, но в воображении Йеппсена вся процедура выглядела так, будто заботливая мать поудобнее укладывает в колясочке свое дитя. Чрезвычайно осторожно, стараясь не ушибить, — все это походило на последнее проявление человеческой заботы об убитой.
Или же просто это был хладнокровный расчет? Не хотел суетиться, знал, что в спешке можно оставить ненужные следы.
Рядом с планом самолета лежала схема шведского отеля. Здание в форме тетраэдра. Два изолированных номера на третьем этаже. Три смежных — на втором.
Телефонный звонок, которого в действительности не было.
Красное платье, которого никто не видел.
Йеппсен попытался выстроить все в систему.
Да, и прежде всего тщательно закрытое окно. Окно, на котором и жалюзи и шторы должны быть открытыми.
А фрекен Хансен?
На столе не было ни схемы, ни плана — ничего, что было бы связано с этим убийством. Просто ее нашли в собственном номере с размозженной головой. У нее не было таких привычек, которые могли бы объяснить столь поздний визит к ней в номер постороннего человека; ничего, что хоть как-то могло бы помочь полиции напасть на след того, кто взял в руки тяжелую лампу и раскроил ей череп.
Йеппсен на мгновение представил себе, как она открывает дверь и впускает убийцу — наверное, при этом еще и вздохнула с облегчением, что это он, а не кто-то другой.
И никаких следов. Да-а, случай с фрекен Хансен — прямо-таки классическое убийство. А тут еще и третье — этот Матиессен. Маленький, никому не известный пенсионер, который чем-то помешал убийце, встал на его пути и расплатился за это своей жизнью. Наверное, он и не подозревал, что однажды его имя может оказаться на первых страницах всех газет. Йеппсену на миг даже захотелось, чтобы Матиессен сам смог полюбоваться на это — то-то порадовался бы.
А может быть, именно это убийство послужит ключом к разгадке всех остальных? Может, именно в случае с этим слегка тронутым стариком человек, на совести которого уже три жертвы, допустил какую-нибудь ошибку?
Комиссар внимательно прочел составленный португальской полицией протокол допроса молоденькой горничной, которая в тот день после полудня побывала в номере Матиессена. Многое из того, что пенсионер говорил ей, она не поняла. Он хотел, чтобы она выпила с ним на прощанье стаканчик вина, а когда она отказалась, он вручил ей небольшой сувенир и чаевые. Однако кое-что в номере она все же заметила; небольшая деталь, на которую в общем-то можно было и не обратить внимания, но в определенных обстоятельствах, особенно если сравнить ее рассказ с показаниями другой горничной, также побывавшей в номере, она могла стать важной уликой. Та тоже ее увидела, однако, по ее словам, эта деталь выглядела несколько иначе; за время, прошедшее между посещениями обеих горничных, она изменилась.
Кроме этого, в кармане убитого была найдена записка — крошечный клочок бумаги; на нем изящным, почти каллиграфическим почерком были скорее даже нарисованы, чем написаны шесть букв, которые — сколько их не переставляй — никак не складывались в слово. Что они означают? Понять это на первый взгляд было абсолютно невозможно. Но если принять во внимание показания горничных, значение их могло стать решающим. Загадочные буквы прекрасно укладывались в схему того, что произошло тем вечером в гостинице португальского городка Фуншал.
Всю вторую половину дня Матиессен провел у себя в комнате. В половине первого он пообедал, а в час с небольшим одна из горничных видела его идущим по коридору в направлении номера. Незадолго перед этим он приглашал ее к себе, уговаривал выпить с ним и вручил сувенир.
Да, и еще бокалы. Матиессен попросил принести в его номер семь бокалов. На всех сохранились отпечатки пальцев: на одном — Кока, на другом — Нильсена, на третьем — Анны, на четвертом — Кари. На трех остальных были собственные отпечатки пальцев Матиессена.
Все детали встали на свои места и все вместе образовывали теперь вполне связную картину. Маленький пенсионер, поджидая гостей, прохаживался по комнате. Один за другим его гости приходят; он благодарит их за чудесные деньки, проведенные в их приятной компании на этом красивом острове, подводит их к столику с уже наполненными бокалами; они чокаются, выпивают, и в заключение он дарит каждому на память маленький сувенир. Йеппсен аккуратно собрал все бумаги в стопку, взял чистый лист и написал краткое резюме.
Внизу написанного он поставил шесть букв: П.К.А.К.К.Н.
Глава 19
Кок окинул взглядом уже знакомый кабинет и, не дожидаясь приглашения, развалился в кресле. Достав сигареты, он вытащил из пачки одну, прикурил и снова спрятал пачку в карман, не предлагая комиссару. Лицо его приняло уже знакомое Йеппсену нагловатое выражение.
Несколько мгновений оба с презрительно-ироническими улыбками, застывшими в углах губ, смотрели друг на друга. Комиссар достал бутылку, плеснул немного в свой стакан и, также не предложив Коку, убрал ее обратно в шкаф.
Дуэль глаз продолжалась еще какое-то время, затем Йеппсен нарушил затянувшееся молчание.
— Чрезвычайно любезно с вашей стороны, господин Кок, что вы сумели найти время и заглянуть ко мне в столь поздний час.
— Что вы, мне доставило бы большое удовольствие, если бы я чем-то смог вам помочь.
— Я просто-таки убежден, что это в ваших силах.
— Боюсь, что не разделю вашей уверенности.
— Ну, уж об этом позвольте судить мне. Первое, что мне хотелось бы у вас выяснить, кто из вас, вы или капитан Нильсен, покидал кабину в те роковые пятнадцать минут?
— Ни я, ни он.
— Может быть, договоримся так: что касается капитана Нильсена, то тут я с вами согласен. А вот вы — вы выходили, чтобы спрятать труп и попытаться помешать расследованию совершенного вами убийства. Вы убили Гуниллу, поскольку ей стало известно, что вы занимаетесь контрабандой героина в Швецию. Вы проследили ее до аэропорта, где она собиралась установить ваши контакты в Бромме, заманили ее в самолет и там убили.
— Здорово придумано! Только вот с героином — это что-то новенькое. Откуда вы это взяли?
— Абсолютно убежден, что наглости в вас поубавится, когда вы посидите шестнадцать лет за решетной.
— По-моему, вы все же не ответили на вопрос. Пока что все ваши утверждения представляются мне довольно-таки легковесными.
— Мне кажется, вы забываете, что есть три свидетеля вашей ссоры с Гуниллой Янсон. Речь у вас с ней шла как раз о контрабанде, и вы позволили себе пообещать во всеуслышанье, что убьете ее. Правда, свидетели не знали, что имеются в виду наркотики, но это уже второй вопрос.
Было заметно, что Кок испуган и сбит с толку. Тщательно подбирая слова, он сказал:
— Олл райт, мы действительно с ней поругались, однако ведь это же еще ровно ничего не значит. Я хочу сказать, что это не то же самое, что…
— Не кажется ли вам, что нам следует начать с самого начала? С удовольствием выслушаю вас, конечно, при условии, что вы будете более правдивы, чем до сих пор.
