Екатерина Островская - Мертвая жена и другие неприятности
– Меня, если честно, эти люди мало интересуют. Скажите лучше, как идет расследование убийства моей жены.
Пименов помолчал, а потом признался:
– В общем-то, я не в курсе: дела по убийству в юрисдикции прокуратуры. Я занимаюсь им из любопытства. Просто приехал как дежурный следователь на место преступления, когда была застрелена молодая красивая женщина, бизнесвумен. Потом я выяснил, что у дамы темное прошлое, а муж – видный экономист. И чем дальше копаю, тем все интереснее становится…
– Что же вы узнали?
– Я вам говорил, что вы теперь обеспеченный человек?
– Да. Ну, что при определенных условиях я смогу им стать, – вспомнил Валерий Борисович.
– Так вот, я обманул вас: вы – не обеспеченный человек, а богатый, причем не в ближайшем будущем, а прямо сейчас. Возможно, даже очень богатый.
– Это шутка? – не поверил Валерий Борисович.
– По той информации, что у меня есть, убитая скупала ценные бумаги и оформляла их на ваше имя. Акции, банковские векселя… Общий объем вложенных ею средств мне неизвестен. Мне удалось поговорить с бывшей работницей ее фирмы, и та сообщила то, что узнала случайно. Но я, как уже говорил, этим делом не занимаюсь. Удивительно только, что вас еще ни разу не вызывали в прокуратуру. Вероятно, кто-то хочет спустить все на тормозах.
– Кто?
Следователь пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, тот, кому очень не хочется, чтобы вы узнали, чем владеете. Ведь полноправным владельцем акций вы можете не стать, даже если они именные и выписаны на ваше имя…
– Хотите сказать, что до тех пор, пока я не внесен в реестр акционеров, пока не заявил свои права на собственность, кто-то может устранить меня физически, а потом переоформить бумаги задним числом?
Часть третья
Глава 1
Николай Михайлович решил все взвесить. На одну чашу весов он мысленно положил достоинства Юли, а на другую – недостатки. Он представил себе эти весы: вроде старинных аптечных, только побольше, какие изображают в руках богини правосудия Фемиды. Богиню Храпычев тоже представил – светловолосую, с повязкой на глазах и с обнаженной грудью. Грудь небольшая, как у всех богинь, но исключительная по форме. Божественная грудь! Стоп, что-то не о том он начал думать…
Итак, достоинства: красивые волосы, длинные ноги, хорошая фигура, мило улыбается, когда захочет. А когда смеется от души, то получается не очень обаятельно. Впрочем, это уже минус… Но от души смеется крайне редко, следовательно, скрытна. А это плюс. Далее. Хороша в постели. Обходится не очень дорого – оплата съемной квартиры, духи, белье, подарки ко дню рождения, к 8 Марта, к Новому году. Итого: перстенек, сережки, браслетик с бирюзой… Ах да, рестораны еще. Новый огромный диван в арендованную квартиру, плазма на стену. К отпуску ей пятьсот евро подбросил… Хм, вообще-то недешево получается! Но все равно плюсов больше.
В принципе можно было бы терпеть ее и дальше, но вчера Юля пришла с какими-то нелепыми требованиями: якобы он обязан развестись. Выходит – дура. В некоторых обстоятельствах это, конечно, плюсик, но в целом – огромный минус. Хуже всего, что девчонка попыталась шантажировать. Заявила: что если он не уйдет от жены, то все узнают, что никакого ректорского списка не существует, и тот листок с фамилиями абитуриентов, которые должны быть зачислены на факультет, попадает в приемную комиссию не из ректората, а составляется лично деканом, которому родители недоумков отстегивают по десять тысяч евро… Юля, конечно, ничего не докажет, но ведь звон пойдет…
Значит, секретаршу надо менять. Хорошо бы найти молоденькую, скромную в жизни и распущенную в постели. Желательно худенькую – такую девушку-подростка с невинными глазами и с блеском похоти на пухлых губах. Конечно, не посадишь в приемную котенка с косичками или ласточку с дредами, но в принципе…
В дверь постучали, и в кабинет вошла Юля с листком бумаги в руке.
– Николай Михайлович, к вам студентка Хакимова со второго курса.
– Что ей надо?
– Сами спросите. Она еще на той неделе записалась на прием.
Храпычев попытался вспомнить студентку, но не смог. В сознании промелькнуло что-то серенькое. И он удивился – ведь должен помнить. Недели три назад именно Хакимова приносила донос на Ладейникова, якобы тот ее домогается. Ясно было с самого начала, что это ложь, но он сказал ей, чтобы отнесла свою писульку в ректорат. Потом звонил проректор, спрашивал, была ли проверка по заявлению студентки Хакимовой. Пришлось ответить, что факты подтвердились, но сор из избы решили не выносить, так как доцент Ладейников написал заявление по собственному желанию. Проректор вроде даже обрадовался…
– Я хочу уволиться, – вдруг сообщила Юля, – вот мое заявление.
– Положи на стол.
Храпычев взял заявление и пробежался глазами по тексту. А затем подписал.
– И вы можете вот так запросто со мной расстаться? – тихо произнесла Юля.
– Это ты хочешь расстаться. А я не держу: у тебя, видимо, свои планы на жизнь.
Секретарша не успела возразить, потому что Николай Михайлович приказал:
– Пригласи Хакимову.
Юля рванула к двери быстрее, чем обычно. Храпычев посмотрел ей вслед и отметил: «Точно потолстела. А я думал, мне показалось».
Дверь не прикрылась плотно. И тут же в щель протиснулась совсем юная студентка. Как это у нее получилось, Храпычев не понял поначалу, но, когда студентка вошла, удивился – такая худенькая! На вид ей было лет четырнадцать.
– Что вы хотели? – спросил он, разглядывая ножки-спички, обтянутые серыми джинсиками. И маечка у нее была серенькая, с вышитыми белыми буковками «sexy».
Потом поднял глаза и увидел лицо – спокойное и наглое.
– Дело в том, что у меня не сдан экзамен. Меня отправили на комиссию…
– Подождите, – остановил ее Николай Михайлович. – Какой экзамен? Что-то я не пойму. За летнюю сессию, что ли?
– Угу, – кивнула студентка и посмотрела ему прямо в глаза. – Но у меня уважительная причина, справками подтвержденная. Я хочу сейчас сдать, а поскольку доцента Ладейникова теперь нет…
Храпычев неотрывно смотрел ей в лицо, и девица не отводила круглые кошачьи глаза, над которыми зависала редкая челка. Он представил ее худую спину и то, как змейкой извиваются позвонки, убегающие к невесомой, почти детской попке. Представил, как она стонет, как хрипит от страсти… И не мог прогнать наваждение, не мог оторвать взгляда от ее кошачьих глаз.
– У меня тяжелое положение, – растягивая слова, мяукала Хакимова. – Я снимаю квартиру, оплатила за год вперед. Если придется оставить институт, то поеду домой, а деньги за квартиру мне не вернут. Вообще-то я учусь и работаю…
– Где вы работаете?
– В ночном клубе помощником менеджера.
– Не высыпаетесь, значит?
– Я привыкла.
Николай Михайлович отвернулся к окну. Потом посмотрел на столешницу и подвинул к себе ежедневник.
– Ладно. Экзамен у вас я приму сам. Когда вы будете готовы?
– Как скажете.
– И еще. Работа в клубе не к лицу будущему дипломированному экономисту. Хотите быть у меня секретарем? Работа несложная, да и лекции пропускать не придется. Есть, конечно, своя специфика. Зато я гарантирую окончание вуза и устройство в аспирантуру.
– Ой! – обрадовалась девица, словно ждала от него именно этого. – Я согласна.
Николай Михайлович начал листать ежедневник, ставил какие-то закорючки на пустых страницах и продолжал говорить:
– Посмотрим, что у меня со временем. Так-так… Сегодня вызывает ректор посовещаться… завтра тоже – никак… И до конца недели вряд ли найдется хотя бы минута… Вот только если сегодня вечером после восьми? Но факультет-то уже закроют…
– Можно у меня дома, – сообразила Хакимова.
Храпычев помолчал, словно обдумывая ее предложение.
– Хорошо. Заодно приму у вас экзамен. Адресок черкните. В девятнадцать тридцать заеду. Подготовьтесь как следует.
Она подготовилась: накрыла стол на кухне, поставила вазу с цветами и бутылку шампанского.
Кухня была тусклой, с крашенными охрой стенами, розы, приунывшие в стеклянной вазе, осыпались потемневшими лепестками, а шампанское оказалось полусладким. Но все же Николай Михайлович сделал глоток. И не стал задерживаться – за дверью, в комнате с погашенным светом, белела постель на разложенном диване…
Поморщился, вернул бокал на стол и спросил:
– Зачетку приготовила?
И, ослабляя узел галстука, пошел в душную комнату.
У нее не было ни комплексов, ни чувства стыда, ни сомнений – она знала на что шла. Девица считала, что использует его, и в душе, вероятно, гордилась собой, а Храпычев, сжимая тонкие ребра новой любовницы, презирал ее – глупую и наглую. Но его тянуло к ней, он хотел, чтобы это продолжалось и продолжалось. Даже вдруг представлял ее за столом секретаря в приемной – нагой, прикрытой лишь монитором компьютера.
Уходя, декан увернулся от ее поцелуя и сказал холодно:
