Татьяна Степанова - Девять воплощений кошки
Катя посмотрела на свои руки – охранники не позволили их даже вымыть. Это чтобы полиция видела, что и как.
Анфиса, сидящая рядом, боялась на себя в зеркало смотреть. Весь ее корреспондентский жилет спереди – бурый, и брюки тоже, и даже на объективе камеры кровь, потому что она камеру уронила прямо туда, на пол.
Катя посмотрела на часы – половина второго. Ночь в музее. Вот и дождались.
Из разговора охраны она поняла, что как только обнаружили труп и вызвали полицию, музей закрыли. То есть те, кто находился в здании на момент начала репетиции ночи музеев, все еще здесь. Но дело-то в том, что музей изначально уже был закрыт, когда его покинули посетители. Что же, они закрыли его вторично, более надежно?
Катя подумала: о чем это я? Что за ерунда вертится в голове? Разве сейчас об этом надо?
Не об этом. А о чем?
– Извините, – Анфиса шепотом обратилась к Арине Павловне Шумяковой, сидевшей на стуле у стены. – Вы ее знаете?
– Кого? – тоже шепотом спросила Арина Павловна.
В комнате техников кроме них никого, можно говорить в полный голос, но они уже шептались как заговорщики.
– Эту женщину. Убитую. Она сотрудник музея, да?
– Нет, она не сотрудник музея. Она у нас всего несколько дней. Я ее видела в буфете вчера. У нас тут все шушукались… ну, наши бабы, мол, большая проверка…
Арина Павловна умолкла, многозначительно глянув на дверь, и не зря.
В комнату техников вошел оперативник МУРа.
– Вы, да, вы, вы ведь очевидец? – он обратился к Кате. – Пройдемте со мной. А вы, пожалуйста, подождите здесь, – он жестом осадил начавшую подниматься со стула Анфису. – С вами позже будут беседовать.
Катя догадалась, куда ее «препровождают», – нет, пока еще не на казнь, очевидцев, даже с очевидными следами-уликами на одежде, ведут сначала на допрос к…
– Алексей Петрович, добрый вечер.
– Ночь на дворе. Меня с постели подняли вот. А я снотворное, между прочим, сегодня принял. Реланиум.
Начальник МУРа генерал Елистратов всегда нравился… или не нравился Кате тем, что он – полная противоположность полковнику Гущину, хоть и друг его по жизни.
– Это не снотворное, – сказала Катя. – Это мышцы расслаблять. У вас спина больная.
Даже поднятый по тревоге среди ночи с постели, подкрепленный таблетками, Елистратов одет просто с иголочки. Он маленького роста и похож на пингвина, даже ходит вперевалочку пингвиньей походкой. Но страшный щеголь и модник. В отличие от коллег-оперов, одевающихся в скучном офисном стиле и носящих в основном дешевые костюмы, он любит брендовую одежду и даже доходит до того, что по осени поверх черного пальто «Прада» наматывает на шею изящнейшим образом шерстяной синий шарф от Кензо.
Злые языки на Петровке, 38 и в министерстве поговаривают, что прежде Алексей Елистратов одевался вполне обычно, затрапезно. Но потом жена его вдруг стала очень богатой, купила два ресторана, завела в новом доме новомодные «европейские» порядки.
Однако все эти обстоятельства – и богатую жену тоже, коллеги Елистратову и на Петровке, и в министерстве прощают, потому что он профи высшего класса. И возглавляет столичный МУР вот уже много лет.
– Это я на тренажере перезанимался, – говорит маленький толстенький Елистратов. И потом уже совсем другим тоном: – Все-то вам известно, коллега из области. Так что тут произошло?
– Я так понимаю, что убийство.
– Да это я сам понял, потому и приехал и группу свою привез. Вы-то почему в таком виде? И эти ваши, которые с вами, две кекелки – на них тоже ведь следы крови.
Катя сразу обиделась, что он обозвал Анфису и эту музейщицу вот так пренебрежительно.
– Подозревайте нас в убийстве, если хотите, – сказала она сухо. – Если вам так легче работается.
– Капитан Петровская, доложите обстановку.
А вот это уже лучше. Катя вытянулась в струнку и начала свой доклад.
С самого начала, как они с Анфисой явились в музей на репетицию ночи музеев, как увязались за смотрительницей к техникам, и как свет погас. И как она дверь пыталась открыть, и как Анфиса, оступившись, сверзилась с лестницы и сбила ее с ног.
Последнее прозвучало как-то жалко…
Но Елистратов слушал очень внимательно и не перебивал.
– Так они тут в музее не знают, что вы сотрудник ГУВД, что вы из органов? – спросил он.
– Нет, я никому не говорила. Я здесь с подругой, она фотограф профессиональный. А на работе я взяла отгул.
– Чудненько, – Елистратов поскреб свой подбородок, покрытый сизым налетом щетины. Побриться перед срочным вызовом он, поднятый с постели, не успел. – А вот это может нам помочь.
– В чем помочь? – не поняла Катя.
– Однако обстоятельства таковы, что… ладно, эксперты сейчас вас осмотрят, возьмут образцы на анализ. И вашу одежду придется изъять. Таковы правила.
– Ладно, хорошо. У меня тут в гардеробе мой костюм, я для этой самой ночи в музее переоделась.
– Вот как? Вы взяли с собой другую одежду? Планировали переодеваться? А для чего?
Тон Елистратова снова изменился. После «чудненько» – снова не тон, а сплошные колючки.
Катя начала объяснять и запуталась – взяла другую одежду, потому что хотела прийти в музей одетой официально, чтобы выглядеть хорошо, красиво, а потом переоделась, так как на каблуках бегать по музею из зала в зал за неугомонной Анфисой трудно, лучше балетки. И джинсы тоже удобнее, чем брючный деловой костюм, и вообще…
Она сама чувствовала, как опять-таки жалко и неубедительно звучат все эти ее объяснения.
То, что казалось обычным и само собой разумеющимся, логичным, полным смысла, теперь таковым не выглядело.
Ее застали возле трупа со следами крови на одежде. И вот она сама призналась, что принесла с собой в музей запасную одежду, чтобы переодеться!
Вот они, голые факты.
Вот что такое разом попасть под подозрение.
И надо благодарить судьбу, что с ней там, на лестнице оказались Анфиса и смотрительница.
– Ладно, я понял вас, коллега, – Елистратов кивнул. – Сейчас с вами поработают мои эксперты.
– Хорошо, я не возражаю, – Катя чувствовала себя плохо, скверно.
– А потом вы поприсутствуете на месте происшествия. Мы там еще не закончили осмотр.
Это он произнес уже тем самым тоном, который Катя не раз слышала от него на месте других происшествий, когда судьба сталкивала их прежде.
– Будет полезно, если вы все увидите сами, прежде чем…
– Прежде чем что, Алексей Петрович?
– Прежде чем я решу, как дальше будет построено наше расследование в этом музейном бардаке.
Подошли эксперты криминалистического управления, и Катя стала на какое-то время объектом для сбора улик.
Много раз она наблюдала за такой работой экспертов со стороны. А теперь вот самой пришлось быть в качестве… да что там, надо говорить себе правду – одновременно очевидца и подозреваемой.
Эксперты принесли из гардероба ее пластиковый чехол с костюмом, и Катя беспрекословно переоделась (эксперт великодушно разрешил это сделать в туалете, а не на глазах у сотрудников) и хотела отдать все – футболку, джинсы и балетки.
Эксперты изъяли только футболку.
Затем ее попросили подождать. Катя гадала – где Анфиса? И где эта смотрительница из Египетского зала? Наверняка их сейчас тоже допрашивают порознь и изымают у них вещи со следами крови. И еще она искала глазами среди мелькавших в деловой суете по коридорам оперов и экспертов того человека, который явился с фонарем. Он ведь тоже очевидец. Когда прибежала охрана и зажгли свет в секции, он какое-то время находился там, вместе со всеми возле трупа. А потом исчез.
Подошел оперативник и сказал, что генерал Елистратов ждет ее на месте происшествия. Повел ярко освещенным коридором туда, к двери на служебную лестницу. В коридоре – только сотрудники следственно-оперативной группы, никого из музейщиков, даже охранники удалены. Никого из посторонних. Со свидетельской базой начнут работать, когда закончат полный осмотр.
Елистратов вышел из-за угла коридора навстречу.
– Ну вот, вы теперь наконец-то похожи на сотрудника полиции инкогнито, а не на маньячку, заляпанную кровью, – хмыкнул он. – Между прочим, я всегда вам хотел сказать, Екатерина, что ваше неуемное репортерское любопытство до добра не доведет. Вот и получили. Ешьте теперь на здоровье.
– Спасибо, сыта по горло. А я хочу вам сказать, что не было никакого репортерского любопытства. Я пришла в музей с подругой в мой законный выходной.
– Ну да, ночью вас принесло. И тут как раз убийство.
– Я же объяснила, у Анфисы такой проект – фотовыставка к столетию музея, называется типа «Фантомы ночи»… и легенды, она музейных призраков хотела поснимать. Ей тут не по себе одной, поэтому она меня попросила пойти с ней. И мне тоже не по себе, потому что…
– Гущин вас хвалит, – по тону Елистратова никогда не поймешь, что он заявит в следующую минуту. – Да и я помню по нашим прошлым совместным делам Москвы и области, неплохо вы со своими обязанностями справлялись. Хотя часто и выходили за рамки своих служебных полномочий. Дело это – уже сейчас ясно, особое. Во-первых, убийство в музее. Это ж надо, где уже убивать стали – в стенах музея! Это дело, попомните мои слова, войдет во все анналы. Убийство в музее.
