Фридрих Незнанский - Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова
Совершенно опустошенный, Семен устало посмотрел на сержанта.
— Хуже… все гораздо хуже.
Он замолчал, разглядывая начинающего подавать признаки жизни Сохатого, сплюнул и повернулся к сержанту:
— Ты это… старшина, вот чего. Отправь меня в ваше отделение. Заявление хочу сделать.
Не скрывая своего удивления, сержант покосился на Семена:
— Ну, это, положим, всегда успеется… — И вдруг спохватился запоздало: — Документы!
— Чьи?
— Твои, естественно.
Семен вышел в прихожую, снял с вешалки куртку, достал из внутреннего кармана паспорт, вернулся в комнату и молча протянул его сержанту.
— Ага, — протянул сержант, раскрыв паспорт на страничке, где стоял штамп прописки. — Поселок Стожары. А в Хабаровске чего отираешься?
— Я ж тебе твержу — бичую, — огрызнулся Семен и устало добавил: — Я ж говорю тебе, отправь в отделение. Заявление важное мне надо сделать.
— Насчет этого можешь не волноваться: будет тебе дудка, будет и свисток, — успокоил его несколько обиженный сержант, пролистывая странички паспорта. Наконец-то наткнулся на фамилию Семена и в его памяти сработал какой-то клапан. — Семен Кургузов… Кургузов…
Он прищурился было на Семена, припоминая, где бы мог слышать эту фамилию, но в этот момент заворочался, застонав, Сохатый, и он вынужден был переключиться на него.
— Вась, — кивнул он своего напарнику, — вызывай «скорую». Может, с головой что? Все-таки бутылкой по черепушке прошлись.
Он наклонился над мычащим мужиком, подхватил было его под мышки, пытаясь перевернуть его, перехватился поудобнее и вдруг удивленно вскинул брови.
— Погодь-ка, Вася…
Профессиональными движениями прощупал Сохатого и, вытащив из-под него окровавленный край ветровки, вытащил из внутреннего кармана пистолет.
— Господи… — зажав рот ладонью, простонала Зинка, с ужасом уставившись на Семена. — Ты… ты знал все это?
Семен молчал, лихорадочно соображая, что все это могло значить…
Глава 11
Вячеслав Иванович Грязнов вновь впрягался в привычное для себя сыскное дело, в котором ему когда-то не было равных. Его запрос относительно некогда «замазанного» ствола, из которого стреляли в Стожарах, Александру Борисовичу Турецкому говорил о многом. Но в первую очередь о том, что его друг вновь возвращался в строй, хотя, казалось, на то уже не было никаких надежд.
И теперь, хотел того Турецкий или нет, но он ловил себя на мысли, что главное сейчас — даже не окончательный итог раскрутки всего того, что было связано с этим проклятым тигром, будь он неладен, а сам процесс раскрутки, в результате которого понемногу оживал Грязнов, возможно даже начиная заново понимать свое истинное призвание и назначение в этой жизни.
Он, Вячеслав Грязнов — сыщик от Бога. И этим сказано все…
Заручившись поддержкой следователя прокуратуры, на котором висело нераскрытое уголовное дело по факту убийства директора вагона-ресторана Гельмана, Турецкий созвонился со старшим оперуполномоченным линейного отделения милиции Смолиным и, договорившись с ним о встрече, ровно в четырнадцать ноль-ноль поднялся из метро в зал ожидания Курского вокзала. Он уже забыл, когда приезжал сюда в последний раз, кажется, это было еще во времена вечной перестройки и столь же вечного ремонта вокзала. И теперь он невольно подивился той чистоте и сравнительной немноголюдности, что наблюдалась в зале ожидания. Здесь не было привычных глазу москвича затраханно-замызганных бомжей и бомжих, от которых, казалось, уже стонала Москва.
«М-да, — хмыкнул Турецкий, оглядываясь. — Судя по всему, Москва очищается не только на словах, но и на деле. Глядишь, еще пара-тройка лет, и настоящий грязный бомж на московских вокзалах станет экзотической достопримечательностью…»
Припоминая, где находилось в былые времена линейное отделение внутренних дел, Турецкий без особого труда нашел довольно просторный кабинет, в котором кучковался оперсостав уголовного розыска, и вскоре Смолин уже предлагал ему чай или кофе на выбор.
Капитану было не менее сорока лет, в силу каких-то причин он явно засиделся на своих четырех звездочках, однако это был один из последних могикан старомосковской гвардии оперов, которая работала или же, в крайнем случае, была наслышана о «важняке» Генеральной прокуратуры Турецком, и, вероятно, поэтому между ними тут же пролегла невидимая постороннему глазу ниточка взаимопонимания, которая присуща только настоящим профессионалам.
— Выходит, всплыл все-таки тот ствол, из которого Гельмана пришили? — усмехнулся Смолин, выслушав Турецкого, и непонятно было, то ли удивлен он этим фактом, то ли сказанное было подтверждением тому, в чем он был искренне уверен.
— А что, мог и не всплыть? — решил уточнить Турецкий, которому показалось, что старый опер, до сих пор помнящий все нюансы убийства пятилетней давности, все-таки склоняется ко второму варианту.
— Исключено! — подтвердил его догадку Смолин. — Во-первых, то убийство было не заказным, а скорее ситуационно-спонтанным, когда сам киллер решает, доставать ствол или все-таки спустить это дело на тормозах, а во-вторых, что тоже не менее важно, такие знатные стволы, как немецкий «Вальтер», абы просто так не сбрасываются.
Он разлил по бокалам кипяток из электрического чайника, добавил в каждый бокал по две ложки растворимого бразильского кофе, сахару, передал чайную ложечку знатному гостю и, негромко откашлявшись, спросил:
— С коньячком или без? Кстати, есть самый настоящий рижский бальзам. Ребята с Рижского вокзала бутылочкой расщедрились.
— Что, неужто тот, настоящий? — хмыкнул Турецкий, проникнувшись уважением к опальному капитану.
— Ну!
— В таком случае, бальзамнику десять капель. В кофе.
По кабинету разлилось ни с чем не сравнимое амбре рижского бальзама с кофе, и явно взбодрившийся капитан вернулся к воспоминаниям пятилетней давности:
— Если, конечно, не очень большой секрет, тот «Вальтер»… где он всплыл?
— Какой там секрет! — отмахнулся Турецкий. — Хабаровский край, поселок Стожары.
— Стожары… Далеко от Амура?
Турецкий удивленно покосился на опера.
— Да вроде бы недалеко. А что?
— А железная дорога там есть?
— Ну, имеется.
— И это та ветка, которая уходит на Совгавань?
Теперь уже Александр Борисович не скрывал своего удивления.
— Слушай, ты можешь не ходить вокруг да около и толком сказать, в чем дело?
— Толком… сказать…
На лице Смолина отобразилось нечто, похожее на язвительную усмешку, и он с силой ударил кулаком по столу.
— Я еще тогда, тогда говорил, что убийство Гельмана замешано на дальневосточной икре и его кончики надо искать на Амуре.
— Так, и что? — насторожился Турецкий.
— Что, что… Будто сам не догадываешься. Мне быстренько указали на место, а убийство Гельмана списали на покушение из ревности. Он как раз на ту пору шуры-муры с молоденькой официанточкой из привокзального ресторана водил, вот и получил пулю в лоб, чтобы не зарился на чужое сало.
— Та-ак… с официанточкой, значит, из привокзального ресторана?.. — пробормотал Турецкий. — А теперь давай-ка с этого места, да поподробнее.
Впрочем, ничего такого, что можно было бы отнести к категории «поподробнее», Смолин рассказать не смог.
Труп директора вагона-ресторана поезда «Москва — Симферополь» нашли неподалеку от его родного состава, который уже готовили подать для посадки пассажиров, причем незадолго до этого две проводницы видели его с каким-то рассерженным мужчиной и слышали довольно громкий хлопок, похожий на пистолетный выстрел.
Зачем и с какой целью он забрел в эти привокзальные катакомбы, в которых на ту пору роились сотни, если не тысячи бродяг и бомжей, оставалось загадкой. Но как бы там ни было, Гельмана нашли у станционного столба, с дыркой во лбу, но при деньгах, при довольно дорогом мобильном телефоне и при столь же дорогих часах, что сразу же отсекло версию вооруженного ограбления.
У старшего оперуполномоченного, капитана милиции Смолина, который раскручивал это убийство, появился целый ряд вопросов, и когда были опрошены повара и официантки вагона-ресторана, а также те проводники и проводницы, которые хорошо знали ухватистого ресторатора, то выяснилось, что в его хозяйстве, помимо того, что значится в меню, всегда найдется дальневосточная икорка и свежайшего копчения кета, которые ему регулярно поставляли с берегов Амура. Что же касается Москвы, то здесь была как бы перевалочная база рыбных и прочих деликатесов.
Также особо любознательные доброжелатели показали, правда не под протокол, что незадолго до последнего рейса в Москву, когда был убит Гельман, у него случился конфликт с дальневосточным поставщиком и тот вроде бы даже пообещал Гельману «намылить холку», если тот не расплатится сполна за полученный товар.
