Керен Певзнер - Смерть пилигрима
Мы с Анжеликой зашли в сувенирный магазинчик, центр местного бизнеса. Со всех сторон на нас смотрели Марии Магдалины Тициана и Веронезе. Некоторых Марий я знала, но определить, кисти кого они принадлежат, не могла — уж больно копии были аляповаты. Здесь предлагались брелки и алебастровые шкатулки, подсвечники и фаянсовые чашки и на всех — портрет знаменитой раскаявшейся блудницы с рукой, прижатой к пышной груди. По магазину бродило несколько очумелых туристов, прицениваясь к товару. Мария и сейчас шла за презренное серебро, как и во времена своей древнейшей профессии.
Выбрав чашку, на которой взгляд Магдалины был особенно умоляющим (я решила подарить ее Денису, присовокупив: «Не пей, козленочком станешь»), я расплатилась с хозяином магазинчика и спросила:
— А что, дом, в котором жила Мария Магдалина, сохранился?
— Ну конечно! — воскликнул хозяин. — Пройдите направо за угол, а потом еще раз направо. На нем вывеска.
Мы поблагодарили хозяина и вышли из магазина. Чашка была упакована в пакет с той же фотографией.
Когда мы завернули за угол, Анжелика схватила меня за руку.
— Что такое? — недоуменно спросила я.
— Ты на себя посмотри! Можно ли в святое место идти в таком виде?
— А какой у меня вид? — я осмотрела себя со всех сторон, но ничего особенного не увидела. Помню, как я в школу однажды пришла в домашних тапочках, так первая же учительница, встреченная мною, выговаривала мне так же, как сейчас Анжелика.
Она порылась в своей объемистой сумке.
— На, надень, — моя спутница протянула мне какое-то тряпье.
Это оказались длинная юбка на резинке и платок.
— Как? — удивилась я. — На джинсы?
— Что ж такого? — пожала она плечами. — Женщина должна юбки носить. В нее благодать снизу входит.
— Не знала, что это сейчас называется благодатью, — проворчала я, влезая в юбку, как в штаны, снизу.
— Теперь платок, и чтобы ни одного волоса не было видно!
— Ты чего раскомандовалась? — пыталась я сопротивляться, но Анжелика сама завязала мне платок и подоткнула пряди, норовящие вылезти наружу.
— Вот теперь самое то! — удовлетворенно заметила она, оглядывая меня со всех сторон.
— Ага, такое же чучело, как и ты, — огрызнулась я. — Пошли.
Мы подошли к дому. Это был ничем не примечательный двухэтажный особняк. От других домов его отличала лишь высокая каменная стена с укрепленной на ней вывеской. На ней по-английски было написано:
«Частное владение. Просьба соблюдать тишину. Вход для паломников с 15.00 до 17.00, кроме воскресенья.»
Посмотрев на часы, я увидела, что до трех осталось всего ничего и решила подождать. Но Анжелика была другого мнения. Она решительно нажала кнопку звонка.
Долго никто не отвечал. Наконец, приоткрылось окошечко в калитке и кто-то произнес на иврите недовольным голосом:
— Еще рано, приходите в три.
— Что он говорит, Валерия? — спросила моя спутница.
— То, что и следовало ожидать — еще рано.
— Послушайте, — Анжелика обратилась к хозяину на английском, — мы не туристы.
— Какое мне дело, кто вы? — перешел он тоже на английский. — Я открываю дом в три, тогда и впущу.
— Мы пришли забрать то, что положено нам по праву! — голос Анжелики стал торжественным и она произнесла знакомую мне фразу на арамейском. Натра! Теадэр нутар!
Признаться, я опешила. Мне и в голову не приходило, что Анжелика знает эти слова, которые Денис расшифровал в компьютере Ильи. Хотя, почему бы и нет? Илья вполне мог посвятить жену в секреты своей миссии. И то, что не удалось ему, продолжила Анжелика.
Ворота заскрипели и отворились. На пороге стоял пожилой человек, небритый, одетый в домашние брюки и шлепанцы. Он с сомнением оглядел нас.
— Заходите…
Мы вошли в небольшой тенистый дворик. Вдоль стен стояли деревянные, грубо сколоченные скамейки. Посередине двора расположился небольшой бассейн с краниками в виде золотых рыбок. Несколько рыб плавали в зеленой воде. Рядом с бассейном из земли торчал толстый обрубок оливкового дерева, весь покрашенный известкой. Из него тянулись свежие побеги. На обрубке висела табличка: «Этой маслине — 2000 лет. Она ровесница Иисуса и Марии Магдалины». Видимо, здесь все было предназначено для туристов.
В доме царил прохладный полумрак. В большой гостиной пахло ладаном и все напоминало небольшую молельню. Свечи, правда, были погашены, но как я поняла, до трех оставалось еще время, чтобы привести все в рабочее состояние. На стене висела большая икона. На ней была изображена все та же Магдалина, но более строгого рисунка. Под стеклом, в открытых ящиках, лежали пожелтевшие рукописи и предметы старины. Впечатляло.
Но старик не задержался в этой комнате — видимо, здесь все было на публику. Он открыл небольшую дверь, спрятанную за бархатным занавесом и пригласил нас следовать за ним. Мы вошли и очутились в обыкновенной израильской комнате с квадратной мраморной плиткой на полу и пластмассовыми жалюзи на окнах.
— Присаживайтесь, — сказал хозяин. — Меня зовут Шимон.
Мы сели за стол и не знали о чем говорить.
— Я знал, что это произойдет скоро, — Шимон глотнул, как будто ему трудно было говорить. — Но думал, что у меня в запасе есть еще немного времени…
— Вы знали, что мы придем? — спросила я.
— И даже знал, когда, — ответил он совершенно серьезно. — В одном из посланий святого Петра сказано: «Когда сравняется имя твое, Магдалина с годами твоими…»
— Что это значит? — мы с Анжеликой переглянулись.
— Каждого первенца в нашей семье называют Шимоном, в честь святого Петра, изменившего свое имя с Шимона на Петра. И ему, по достижении совершеннолетия, открывают тайну хранения.
— Не рано ли, в тринадцать лет? — с сомнением покачала я головой.
— Нет, — твердо ответил хозяин. — В тринадцать лет мальчик допускается к Торе. Он достаточно умен, чтобы читать священную книгу.
— Так вы иудей? — спросила изумленная Анжелика.
Шимон кивнул, а я не понимала, чему она так удивилась. Христос тоже не эфиопом родился…
— Что обозначали слова святого Петра? — напомнила я Шимону.
— Год 2000 от рождества Христова обозначается двумя латинскими буквами ММ — то есть инициалами Марии Магдалины. Значит за хранимым пришли бы только в этот год. А вы оказались здесь раньше.
— Ну и что? — возразила я. — Погрешность на две тысячи лет в несколько месяцев — очень небольшая. Ну так как, вы отдаете нам цисту?
— Я не могу противиться тому, чего ждали все поколения нашей семьи. — И добавил совсем другим тоном. — Как вы обе похожи на Марию и сестру ее Марфу!
Значит, не зря Анжелика напялила на меня этот идиотский наряд!
Шимон подошел к шкафчику, утопленному в стену и поэтому практически невидимому, достал из кармана ключ и открыл его. Потом вытащил какой-то предмет и аккуратно положил его на стол.
Больше всего это походило на армейскую фляжку. Только размером побольше и всю изукрашенную гравировкой. Металл подернулся зеленоватым налетом, но циста смотрелась на все сто — то есть на все две тысячи лет.
— А что внутри? — спросила Анжелика?
— Не знаю, — ответил Шимон. — Хранителям запрещено под страхом смерти открывать ее.
— И за все это время никто из вашей семьи не поинтересовался, что там?
— Нет, конечно! — испугался он. — Мы только хранители!
Раздался звонок. Шимон посмотрел на часы и увидел, что уже три.
— Мне нужно открыть ворота сказал он и исчез за дверью.
— Знаешь, Анжелика, нам надо уходить отсюда, — сказала я ей. — Сколько можно здесь торчать.
— Да ты что? — возразила она. — Уйти и не узнать, что внутри? А вдруг это подделка? Вдруг там ничего нет? Хотя она тяжелая…
Из своей сумки она достала крепкий нож и стала поддевать им пробку.
- Анжелика! — взмолилась я. — Не лучше, если это сделают специалисты? Барбара, например?
- Моя несносная подруга ковыряла старинный металл с завидным упорством. Все-таки две тысячи лет не шутка. Мне показалось, что она сейчас возьмет и откусит зубами пробку, залитую окаменевшей смолой. А Шимон все не возвращался.
- Я снова принялась взывать к ее совести, но Анжелику охватил азарт золотоикателя.
— Отстань, у меня уже получается…
Пробка поддалась под ее усилиями и отлетела прочь. Я нагнулась за ней, а Анжелика тем временем вытащила из цисты нечто длинное, пропитанное маслом с резким запахом. Нашим глазам предстала черная прядь волос примерно длиной тридцать сантиметров с завитками. А циста была наполовину заполнена этим маслом.
— Это они, святая книга не соврала! Волосы Иисуса! В мирровом масле, которым Мария умастила его ноги! — воскликнула она и благоговейно поцеловала прядь.
Вдруг в комнату ворвался Шимон. Увидев содержимое цисты, он инстинктивно закрыл глаза руками и проговорил:
