Екатерина Лесина - Лунный камень мадам Ленорман
Мефодий пытался, но для отдыха ему требовалась тишина. А от него требовали участия в жизни чужой, какой-то слишком большой семьи. Он отказывался. Леночка огорчалась.
– Мама тебя ждала, – говорила она позже, возвращаясь с этих посиделок. – Неужели так сложно раз в неделю заглянуть к ней?
– Сложно. – Мефодий устал.
Не от Леночки, а от ее семьи, от звонков, что утренних, что вечерних. От гостей, которые заглядывали в его дом, словно в собственный. От желания видеть в гостях его, втянуть в проблемы дядек и теток Леночки, их великовозрастных детей… от неспособности Леночки вырваться из этого родственного круговорота.
Не было ссор с битьем посуды и истериками, но были тлеющие угли обиды, закушенная губа и глаза, полные слез. Всхлипы в ванной, дверь в которую Леночка притворяла плотно. Она сидела там часами, и чувство вины, терзавшее Мефодия, разрасталось до невиданных размеров. Он пытался мириться. Покупал цветы и золотые безделушки, она же принимала подарки хмуро.
– Я не продаюсь, – буркнула однажды, и в этом прорезались знакомые ноты матушкиного голоса.
– Не продаешься, – согласился Мефодий, чувствуя, что еще немного, и он сорвется, просто по-хамски наорет на нее, выскажет все, что думает о ней и ее безумной семейке.
Надо было успокоиться.
– Давай уедем? – Он вернулся с рекламными проспектами, вспомнив уютную тишину тропического рая. – Мы в отпуске не были уже два года.
Он не был, Леночка училась.
– Отдохнем. Приведем нервы в порядок.
И глаза ее знакомо вспыхнули. Она завизжала от радости и бросилась Мефодию на шею. А он закружил ее по комнате, думая о том, что еще пара недель, и увезет жену прочь от родни.
Радость длилась недолго.
– Мама, – в тот день Леночка надолго задержалась в гостях у родителей и вернулась какой-то тихой, поникшей. – Мама считает, что тебе не следует так тратить деньги.
– Так – это как?
Его деньги, заработанные, пусть и не при разгрузке вагонов, но Мефодий имеет полное право сам решать, когда и на что их тратить.
– Бездумно, – повторила Леночка, отводя взгляд. – Лететь в Гоа… это ведь очень дорого.
– Мы можем себе позволить.
– Турция дешевле… особенно если оптом… и ничуть не хуже.
Она повторяла чужие слова о том, что можно приобрести семейную путевку, на пятерых, и мамина хорошая подруга работает в туристическом агентстве. Она бы скидку неплохую сделала, сугубо по-дружески…
– Почему на пятерых? – Мефодий чувствовал, как закипает гнев внутри.
– Ты, я, – Леночка отвернулась и очень тихо добавила: – Мама, папа и Витя.
Ну конечно, как отдыхать без семьи? Особенно умилила необходимость тащить с собой Леночкиного старшего брата, который, безусловно, был очень талантливым экономистом и даже диплом имел об окончании университета, да вот беда, работу найти не мог. Те места, которые предлагались, были Витька недостойны. А те, которые достойны, по странному выверту судьбы, заняты… и Мефодий отказался участвовать в устройстве Витькиной судьбы.
Тогда он едва не сорвался.
– Послушай, – он постарался говорить спокойно, хотя больше всего ему хотелось схватить вазу с пышными пионами – мамин подарок – и швырнуть о стену. – Я не хочу отдыхать с ними. Если нужно, я куплю им путевку.
В конечном итоге нервы дороже.
– Пусть едут в Турцию. А мы с тобой отправимся в Гоа. Ты и я. Как раньше. Хорошо?
Леночка робко кивнула, но…
– Мама никогда не была за границей… и папа тоже…
И лететь пришлось впятером. Как можно бросить родителей в чужой незнакомой стране? А Витенька с его превосходным знанием английского, которое, подозревал Мефодий, преувеличено, как преувеличены и прочие Витенькины заслуги, не в счет. Он же робкий…
…и нищий.
Сидя в самолете, Мефодий смотрел на проплывающие за иллюминатором облака и думал о том, что сказала Грета.
Так продолжаться не может. И Леночке придется решить, какая из семей ей нужна. Вот только… она любит его, но и их тоже. Кого выберет?
– Ты сердишься? – робко спросила она.
Леночка была тихой, виноватой. Она и сама устала, измоталась вся, потускнела. И, верно от нервов, заедая расстройство, набрала с дюжину килограммов. При ее птичьем весе, быть может, и не так уж плохо немного поправиться, но килограммы эти, осев главным образом на заднице, изуродовали хрупкую Леночкину фигурку.
– Сержусь, – Мефодий не стал лгать.
– Из-за…
Ее мамаша громко выговаривала отцу, что тот, взяв чай, пролил его на рубашку. А Витек, развалившись в кресле, хихикал.
Безумие.
– Давай поговорим позже? – предложил Мефодий.
Наедине. Если им вообще позволят уединиться.
Был перелет. И суета аэропорта. Машина, которая встречала дорогих гостей. Сумки, баулы и тещин громкий голос, который взрезал гомон толпы. Духота. Пыль.
Отель в хваленые пять звезд.
Номера.
И тут же стук в дверь.
– Надо идти осмотреться, – решительным тоном заявила Леночкина мамаша.
– Идите, – Мефодий упал в кровать. – У меня болит голова.
Ложь, которая в любой момент грозила стать правдой.
– Я таблетку дам, – теща нахмурилась: прогулка подразумевалась семейная, следовательно, присутствие Мефодия было обязательным. – И все как рукой снимет!
– Не надо.
Он не имел сил спорить. И не желал видеть эту женщину, которая с тупым упорством пастушьей овчарки сгоняла свою семью в стадо. Вот только Мефодий – не баран. Он отвернулся к окну, чтобы не видеть тещу: ее голос, ее наряд – шифоновое платье какой-то невообразимой расцветки – вызывали у него приступы злости. Но Мефодий не мог позволить себе сорваться.
С прогулки Леночка вернулась, едва сдерживая слезы…
– Что опять?
Он спросил устало, уже понимая, что нормального разговора не выйдет.
– Почему, – она всхлипнула, и слезы хлынули потоком. – Почему ты не можешь вести себя нормально?
– Нормально – это как?
– Это… – Леночка вытирала слезы ладошками. – Это чтобы они не чувствовали себя… ненужными… лишними… бедными родственниками, которых из милости…
– А они и есть бедные родственники. Прекрати.
– Что?
– Цирк этот. – Пытаясь справиться с головной болью, Мефодий выпил немного, но хватило, чтобы гнев, столь долго сдерживаемый, выплеснулся. – Жизнь на две семьи. Ты пытаешься угодить и тут, и там…
Он говорил, и слова, обидные, злые, выплескивались на Леночку. Она же стояла, сжимая и разжимая кулачки, всхлипывая, но уже не плача. И влажные ресницы вздрагивали. А на шее все быстрее дергалась жилка.
– Если тебе меня мало, – Мефодий устал от притворства, от лжи, которой как-то вдруг накопилось слишком много, – роди ребенка.
– Мама говорит, что я еще слишком молода, – тихо возразила Леночка. И это вмешательство стало последней каплей.
– Ты будешь жить или со мной, или с мамой. Решай.
Она посмотрела в его глаза, судорожно выдохнула и выскочила за дверь.
Наверное, следовало пойти за Леночкой, догнать, схватить, переждать истерику, которая непременно случилась бы, вытереть слезы и утешить. А потом переговорить о наболевшем не с Леночкой, но с ее мамашей…
– Я ведь знал, что ей нужно. Не только ей, но всем им. – Мефодий сидел в кресле, закинув ногу за ногу, и разглядывал коньяк в бокале. – Деньги, и только.
Машка слушала его рассказ, боясь шелохнуться, прервать его.
– Они хотели сохранить гордость и добраться до денег… через Леночку.
Он покачивал ногой, и шлепанец, самый обыкновенный, резиновый, со стоптанной на одну сторону подошвой, почти съехал.
– Отсюда эти разговоры про семью. Тянули жилы и из меня, и из Леночки. Мне следовало бы сразу вмешаться, переговорить с ее мамашей, поставить условия. Я бы платил. Ей. Ее муженьку бесхребетному. Витьку… только бы не лезли. Но нет, я хотел быть хорошим…
Мефодий тряхнул головой.
– Я решил, что она к мамаше и двинула. Жаловаться. И не особо беспокоился, когда она не вернулась… даже нет, я снова выпил. Потом опять накатил. И как-то вдруг плевать стало что на Леночку, что на родню ее… я уснул. А утром меня подняли.
Он отставил бокал и сдавил виски ладонями.
– Стучали долго, я спросонья не мог понять, чего хотят. А оказалось, Леночку нашли. В бассейне. Мертвой. Утонула она…
– Мне жаль.
Машку не услышали.
– Леночка не пила. Разве что иногда пара коктейлей, не больше… а в баре сказали, что она заказывала виски и водку… ей дали. Совершеннолетняя ведь. Напилась и полезла купаться. Несчастный случай.
Он произнес это так, что стало ясно: в несчастный случай не поверили.
– Они обвинили тебя?
Леночкина мать голосила, заламывая руки, громко, с подвываниями, служащие суетились, пытаясь успокоить ее, совали валерьянку и водку, уговаривали присесть, подносили платки. А Мефодий стоял, разглядывая синий круг бассейна. Неглубокий ведь. И служба безопасности работает круглосуточно. Вот только где эта служба ночью была?
