Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации
Проводник скрылся в коридоре. Один из офицеров вошел в купе, второй, не вынимая руки из кармана, стоял, прислонясь к дверям плечом.
Игорь немедленно отметил их профессионализм. Лейтенант, вошедший в купе, огня не перекрывал. Никитин взял полевую сумку, достал документы.
- Вы потише, ребята, - попросил он, - а то наш подполковник спит.
Офицер просмотрел бумаги, вернул.
- Товарищи, - сказал лейтенант, - если что, сами смотрите.
- Будем по обстановке действовать.
- Счастливо.
- Удачи вам, ребята.
Потом поезд остановился и долго пережидал чего-то у выходной стрелки. Игорь вышел в тамбур. Морозный пар клубился, врывался с улицы через открытую дверь. Проводник стоял на насыпи, пыхтя самокруткой.
- Почему стоим? - спросил Игорь.
- Да какая нынче езда, - плюнул проводник, - сплошные нервы. Ни графиков, ни расписаний. Пропускаем эшелон. Не жизнь, а чистое конфетти.
Игорь высунулся из дверей. В сумерках тревожно горел красный круг семафора.
- Простудитесь, - сказал проводник, - идите в вагон да спать ложитесь.
Муравьев так и сделал. В купе уже спали, и он тоже лег. Мимо окон с грохотом промчался эшелон, и через несколько минут поезд тронулся. В Ярославль приехали к вечеру. У соседнего перрона разгружался санитарный поезд. Бинты, носилки, стоны раненых. Они прошли сквозь военное горе, немного стесняясь своей формы, которая точно определяла их положение в тылу. Мимо них пробегали усталые санитарки, спешили куда-то женщины в военных шинелях, надсадно кричал военный комендант. В отделе милиции они выяснили, что поезд на Волховстрой уходит ночью.
- Вы пока по городу погуляйте, - сказал дежурный, - город у нас красивый очень. В кино сходите. Новый заграничный фильм демонстрируется "Три мушкетера". Веселый фильм.
Дежурный улыбнулся.
Что оставалось делать? Они пошли на продпункт, где по карточкам их накормили супом и кашей, и вышли в город. Он был приземистым и широко разбросанным, этот город. Двухэтажные каменные дома словно осели под тяжелыми снежными шапками. Сквозь сугробы пробирались смешные маленькие трамваи, в Москве таких уже давно не было.
- Я в Брянске из реального училища домой на таких ездил, - засмеялся Данилов, - смотри-ка, бегают пока.
И, словно в подтверждение его слов, трамвай проехал мимо них, нещадно треща, не звеня, а треща сигналом.
- Чего он не звонит? - удивился Игорь.
- Старый. Раньше на них стояли трещотки.
Они спустились к набережной. Во льду намертво застыли буксиры и еще не потерявший веселой белизны речной трамвай, напоминающий покинутую дачу.
Муравьев глядел на широкую ленту льда и думал о том, как тяжело было в Сталинграде переправляться через эту реку под огнем немцев. Потом они опять гуляли по городу. Мимо кремля, по центральной улице, по бульвару у драмтеатра.
- Иван Александрович, - сказал Никитин, - клуб шинников.
- Ну и что?
- "Три мушкетера" идут.
Данилов вспомнил начальника, прижимавшего к груди книгу, и зашагал к клубу. Нет, это были не те мушкетеры. Умелая рука сценариста превратила элитарных солдат Людовика в поваров.
Но в фильме много музыки, и женщины на экране были необычайно хороши. Данилов и Никитин от души смеялись, следя за немудреными приключениями поваров.
А Муравьев сидел насупившись и не улыбнулся ни разу. Они вышли из кино, и Никитин засвистел веселую мелодию, которую пел гасконец по дороге в Париж.
- Ты что такой мрачный? - спросил Игоря Данилов.
- Разве можно такую ерунду показывать?
- Можно, Игорь, и даже нужно. Людям сейчас смеяться надо.
- Я не об этом. "Три мушкетера" - любимая моя книга.
- Считай, что это музыкальная пародия на нее. Запомни, консерватизм в твоем возрасте опасен.
Потом они вернулись на вокзал. Начальник транспортного отдела напоил их чаем и устроил отдохнуть в маленькой комнате для приезжих. Данилов и Никитин уснули сразу, а Муравьев вышел на темный перрон. Где-то в ночи перекликались паровозы. Свет семафоров на фоне черного неба казался огромными звездами. Вдалеке простучал по рельсам поезд. Звук его удалялся все дальше и дальше, пока не растаял совсем.
Темный вокзал жил непонятно и суетливо. Перекликались какие-то люди, долетали обрывистые слова команд, с грохотом катились по обледенелому асфальту тележки.
Бесконечная ночь, а за ней неизвестное утро.
ДАНИЛОВ
- Товарищ подполковник! - Его кто-то тряс за плечо.
- Да. - Данилов вскочил, автоматически нашарив пояс с кобурой.
- Пора.
Они быстро оделись, взяли вещи и вышли на улицу. После сна, дивного ощущения теплой комнаты ночной ветер показался холоднее и злей.
- Лучше маленький Ташкент, чем большая Сибирь, - зевнув, изрек Никитин.
Что правда, то правда. По перрону гуляла февральская метель. Скользя сапогами по обледенелому бетонному покрытию, они шли вдоль длинного темного поезда, составленного из теплушек и дачных вагонов.
- Здесь, - сказал провожатый. - Вагон, правда, дачный, но ничего, к утру будете на месте.
В вагоне было темно и душно, отвратительно пахло чем-то горелым.
- Располагайтесь, - провожатый осветил фонарем две покрытые облупившимся лаком скамейки.
Они попрощались.
- Ну что ж, будем спать по очереди, - сказал Данилов.
- Вы спите, Иван Александрович, - ответил Никитин, - а мы с Игорем ночку разделим. Давай, Игорь, ложись, ты не спал совсем, а я покараулю вас.
Поезд дернулся. С грохотом посыпались вещи, кто-то выругался вполголоса. Поезд опять дернулся и, медленно набирая скорость, пополз к выходной стрелке. Данилов, подложив под голову вещевой мешок, лежал, прикрывшись шинелью, на твердой вагонной скамейке, пытаясь заснуть.
Вагон немыслимо мотало, и Данилову приходилось держаться рукой за угол спинки, чтобы не упасть на пол. Наконец не выдержал и сел, прислонясь плечом к стене вагона. Сквозь полудрему он слышал чьи-то голоса, до него долетали обрывки фраз. Потом это все отдалялось куда-то и снова возвращалось. И вдруг сквозь стук и топот он услышал обрывистый шепот:
- ...Ты не кричи... Слышь, тихо... Дура... я тебе сала дам...
И придушенный девичий голос:
- ...Не надо... Дяденька, не надо... Миленький...
- ...Молчи... Молчи...
Никитин пружинисто вскочил со скамейки. Вспыхнул электрический фонарь.
- А мне ты сала дать не хочешь, гад? - рокотнул баритон Никитина. Потом послышался глухой удар. И кто-то завыл просяще и жалобно:
- Пусти... Слышь, пусти...
- Документы! - резко скомандовал Никитин. - Мешки чьи? Твои мешки? Сейчас проверим, что ты в них везешь.
- Ты чего?.. Ты чего?.. - заговорил кто-то быстрой скороговоркой.
- Ты, гнида, - с ненавистью выдавил Никитин, - чего к женщине пристаешь? А? Документы!
- Есть... Есть документы...
Данилов не вмешивался, он знал крутой нрав Никитина, его обостренное чутье на всякую мразь. И раз уже лейтенант взялся за этого мужика, то он дело доведет до конца.
- Что случилось? Что случилось? - по вагону бежал проводник.
- Как же это так, папаша? - спросил Никитин строго. - Сажаете человека без всяких документов?
- Так разве уследишь за всеми, товарищ начальник?
- Патруль едет в поезде?
- Едет.
- Зови. Пусть они сдадут его куда следует.
Через полчаса в вагоне появился офицер и два сержанта. Они вели мешочника по проходу, и он причитал, бил на жалость:
- Инвалид я... В окопах грудь застудил... Совести у вас нет.
- Вот паскуда, - выругался Никитин, усаживаясь, - все нынче инвалиды, все из окопов. Вы бы, Иван Александрович, на его морду посмотрели. Да на нем гаубицы можно возить.
А потом наступило утро. И было оно солнечным и ярким. Даже грязный вагон в его лучах стал наряднее.
- Волховстрой, - крикнул проводник, - подъезжаем.
Мимо окон плыли разбитые дома, стены, глядящие на мир пустыми глазницами, груды кирпича, сожженные доски.
- Бомбит город фашист, - сказал проводник, - хочет связь с Ленинградом нарушить.
- Папаша, - поинтересовался Никитин, - где здесь горотдел милиции?
- Так кто его знает, сынок, центр-то весь разбомбили.
Они спрыгнули с подножки и пошли в сторону развалин. В этом городе не было привычного вокзала, привокзальной площади. Да и домов почти не было. Только развалины и пепелища. Но тем не менее город жил. Даже киноафиши висели на разбитых стенах.
Нет, не сломлен был город, потому что мужественные люди жили в нем.
Они вышли на какую-то улицу, и закричала, завыла сирена. Данилов взглянул на небо и увидел шесть самолетов, заходящих от солнца.
Забухали зенитки. Разрывы, как фантастические цветы, распустились в воздухе, четко заработали счетверенные пулеметы. Самолеты, перевернувшись через крыло, с воем пошли к земле.
- Ложись, - крикнул Никитин, и голос его утонул в грохоте первого взрыва.
Они лежали на земле, вжавшись в снег, будто он мог защитить их от ревущей над головой смерти. Тяжелый грохот авиабомб больно давил на уши, низко стелился по улицам дым, рушились стены домов, летела земля, обломки бревен и кирпичей.
