Мария Спасская - Кукла крымского мага
Отец присел за стол, глотнул горячего чаю и с воодушевлением продолжал:
— Ты не поверишь, какие таланты у людей открываются! Ведь правда, красивую легенду ребята придумали? Значит, Алика Николаевна от меня беременна?
— Ну да, она так сказала, — поддакнула я.
— И все свое имущество я завещал именно ей?
— Угу.
— Потрясающе! — восхитился отец. — Я сразу понял, что ей нужно Илюшино заявление, когда эта гордячка вдруг воспылала ко мне трепетной страстью. А я возьми да так ее подставь! Переспать-то переспал, а бумагу не отдал. Скоропостижно скончался. Но перед тем как умереть, как бы случайно проговорился, что документ храню на даче в стенке. Здорово придумано, а?
— Так ты знал, что они сюда приедут?
Отец почесал мизинцем кончик носа, забавно вскинув бровь. Лицо его сделалось птичьим.
— Не то чтобы знал, но очень на это рассчитывал. — Протяжный вздох и новый бросок салфетки. — Со вчерашнего дня ожидал их визита.
Он отодвинул чашку, встал и принялся кружить по кухне. Поджарая фигура его мелькала то там, то здесь.
— В принципе Алика Николаевна меня не разочаровала. Достойное поведение для любящей женщины. Между прочим, это она настояла на том, чтобы тебя отпереть, прежде чем уехать с дачи. Илья-то хотел тебя бросить прямо так. Запертой.
— Вот гад.
— Согласен. Но в любом случае они мне сильно облегчили задачу. Как только они уехали, я покинул свое убежище на чердаке и выложил специально для тебя свои тетради, а в спальню принес ноутбук. Я хотел, чтобы ты сама догадалась, как на самом деле обстоят дела. Ты уже поняла, кто пишет детективы?
— Ты? — хрипло вырвалось у меня.
— Я, — приосанился отец, застыв в наполеоновской позе посреди кухни. — Я един в двух лицах. Элла и Эд — все я.
— Но почему?
— Понимаешь ли, малыш, — протянул отец, разглядывая меня таким взглядом, точно прикидывая, стоит ли пускаться в долгие объяснения, или все равно не пойму. — Я начал писать много лет назад и безуспешно пытался раскрутить хоть один из своих романов. Нет, мои книги печатали, но смешными тиражами. Поверь, я неплохо писал, но романы задвигали на самые дальние полки магазинов, и они не доходили до читателя. Работая в глянцевом журнале, одном из самых популярных изданий Петербурга, я каждый день встречался с писателями гораздо хуже себя, брал у них интервью и должен был расхваливать их бездарные книги. А все потому, что они платили нашему журналу за пиар. У меня же таких денег не было, и я прозябал в безвестности. И вдруг я понял формулу успеха без особых затрат. Загадочный автор способен вызвать не меньший интерес публики, чем навязчивая реклама. И я создал загадку, которая до сих пор будоражит умы людей. Грефов вблизи мало кто видел, а еще меньше тех, кто с ними говорил. Литературная загадка, писатели-фантомы, о которых подробно и регулярно писал только один приближенный к ним журналист — Максик Мерцалов, до того никем не принимаемый всерьез.
Отец прошелся по кухне и, остановившись у печи, иронично усмехнулся:
— Правда, журналист Мерцалов тоже не остался внакладе. Он сделал на Грефах имя. Знала бы ты, малыш, как хотели мои коллеги заручиться дружбой Грефов! Тимур Гасанович даже предложение Элле делал, обещал носить ее на руках и врал, что сказочно богат. А сам, скотина, мухлевал с рекламодателями, о чем своевременно сигнализировал в прокуратуру сообразительный Илюша.
— Как это — мухлевал?
— Очень просто. Наш журнал довольно популярен, расходится большими тиражами, и дать в него рекламу всегда есть масса желающих. Но этих желающих гораздо больше, чем рекламных площадей. И Караджанов придумал аукционный способ взимания денег с рекламодателей — кто больше даст, того и напечатают. Но разницу он не сдавал учредителям, а оставлял себе.
— Ловко!
— Да, шеф наш молодец. Все, кажется, продумал, а на племяннике прокололся.
— С ними понятно, давай о тебе, — я нетерпеливо тронула отца за рукав.
Он усмехнулся и самодовольно потер руки.
— А что обо мне? Довольно успешно я несколько лет изображал то брата, то сестру. Но издалека и исключительно по одному. На похоронах ты имела возможность увидеть меня в образе Эллы.
— Но если у тебя все так замечательно, не жалко было умирать? — полюбопытствовала я.
— Надоело быть Максиком, — скривился он, усаживаясь за стол. — Только и слышишь — Максик то, Максик се. А я, между прочим, хороший писатель! Ты читала?
Я кивнула.
— Тебе понравилось?
Ожидание в его глазах сменилось уверенностью.
— Знаю, что понравилось!
Я молчала, не отвечая. Глаза. Глаза у отца на снимках в Интернете темно-синие. Теперь они светло-серые. Почти белые.
— Что? — насторожился папа, заметив мой изучающий взгляд.
— У тебя совсем светлые глаза. А на снимках они синие.
Рывком поднявшись со стула, отец выкрикнул на ходу: «Я сейчас», и устремился прочь. Я доедала намазанное вареньем печенье, когда на пороге кухни появился бритый наголо незнакомец в белых брюках и малиновой шелковой рубахе, в расстегнутом вороте которой белел шейный платок. Прищуренные глаза глядели жестко и насмешливо.
— Пара дней, и отрастет дивная щетина, которая придаст мне недостающей брутальности, — проговорил он голосом отца. И, изменив голос, хрипло продолжил:
— Позвольте представиться, милая леди. Эдуард Греф. Именно так я выгляжу на обложках книг.
— Ух ты, — не могла не восхититься я. — Тебя невозможно узнать!
Он был артист от Бога и умело пользовался своим даром. Перевоплощение стопроцентное. Другая стать, походка, повадки. Совершенно иной человек.
— Видела бы ты меня в образе Эллы! — с довольным видом заметил отец, усаживаясь на стул и закидывая ногу на ногу. Он поскреб льняную коленку. — Ах да! Ты же была на кладбище! Значит, имела такую возможность.
Меня не покидало ощущение, что я либо сплю, либо брежу. Неужели это правда? Только что со мной разговаривал покойный Максим Мерцалов, и вот уже сидит Эдуард Греф! А мой отец отчаянный человек! Редкий авантюрист отважится играть в игры с перевоплощением и фальшивыми похоронами без опасения быть уличенным во лжи. Но у него получилось! Он же смог! Смог умереть так, чтобы никто ни о чем не догадался.
— Подожди, пап, а кого же похоронили вместо тебя? — озадаченно протянула я, рассматривая его гладкий череп, еще больше выступивший нос, четко обозначившиеся скулы и крупный алый рот.
— Не зря же я имею соседа, который работает патологоанатомом, — заметил он, по-особенному, по-грефовски, поджимая губы и прищуривая глаза.
— Патологоанатом? Я слышала, что Сирин таксидермист.
— И это тоже. Но больше все-таки патологоанатом. Кеша привез чье-то невостребованное тело. Ну а там уже дело техники. Снял с меня силиконовую маску и загримировал мой фальшивый труп так, что мама родная не узнает. Парики, цветные линзы — все для смены образа имеется на Луталова.
— Я вроде осматривала комнату, ничего такого не нашла…
— А в комнате ничего и нет, — хмыкнул папа. — Для этого существует кладовка. Маленькая такая кладовочка со стороны комнат Сирина. Кстати, ты уже познакомилась с Викентием Палычем?
— Да, видела твоего соседа. И его сына тоже видела, — осторожно ответила я, наблюдая за отцовской реакцией. То, что человек он необычный, я уже поняла, и мне было интересно узнать его мнение насчет чудачеств его приятеля.
— Ужасное несчастье, — покачал головой отец, на глазах теряя жизнерадостный вид. Лицо его сделалось скорбным, глаза наполнились влагой, кожа обтянула играющие на скулах желваки. Редкое умение в считаные секунды менять выражение лица подтверждало мои выводы о его незаурядных актерских способностях. — Такое несчастье с Алешенькой! — помрачнев еще больше, продолжал он. — Как Викентий это пережил? Он так любил сына! Прямо души в нем не чаял. И Татьяну свою любил. А она с ним вон как поступила.
— Как поступила?
Тяжелый взгляд из-под насупленных бровей, удар ладонью по столешнице.
— Предала, как последняя сволочь, вот как! Когда Алеша утонул, я был в командировке. Кеша остался один на один со своим горем! И некому было его поддержать. Татьяна сразу же сбежала, бросив мужа в трудную минуту. Я бы все отдал, чтобы только быть рядом с Викентием. Мы же как братья. Даже больше, чем братья. Он мне жизнь спас.
Отец снял с шеи платок и указал на едва заметный шрам на горле.
— Я в детстве на забор напоролся, а Кешка мне помог…
— Я знаю про подвиг Викентия Павловича, — смущенно проговорила я. — Про ребят знаю. И про подвал.
— Вот как? И про подвал? — удивился отец. И, широко улыбаясь, осведомился: — Не иначе как Илья просветил?
— Угу, Илья. А что, нельзя было мне рассказывать?
— Да нет, отчего же, знай себе на здоровье! — отец состроил уморительную рожицу. — В общем, ты понимаешь, что Кеша Сирин для меня практически родной человек. Он мне всегда помогал. Организовал похороны, вызвал тебя из Москвы…
