Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня
– Совершенно не случайно неуспех актера и неуспех разведчика обозначают обычно одним словом. – Длительная, выразительная пауза – «люфтик», как называл ее преподаватель спецкурса актерского мастерства. – Да, вы правы, товарищи. Это – ПРОВАЛ! – «Люфтик» меньшей продолжительности, но большей выразительности. – Но если провал актера означает лишь то, что в самом худшем случае в него полетят тухлые помидоры, то в человека нашей профессии обычно при провале летят пули. – Еще одна осмысленная пауза. Аудитория покорена. – Вот почему сфальшивить вам нельзя. И сыграть недостоверно – тоже… А кроме того, следует иметь в виду, что актер приходит на сцену на готовенькое. Драматург для него пишет роль. Режиссер разводит мизансцены. Костюмер его одевает. Художник готовит декорацию. И даже на тот случай, когда он забывает роль, есть суфлер… Но! Разведчик – не актер!.. Ему приходится самому себе быть автором, режиссером, костюмером и декоратором. И придумывать роль, ее рисунок и набирать статистов, и управлять массовкой. И еще одно обстоятельство, возможно, для людей с настоящей актерской жилкой самое важное и неприятное: разведчик никогда не слышит аплодисментов. Он порой даже сам не знает: удачно ли сыграл в тот вечер? Или чуть сфальшивил, был недостаточно убедителен, и, значит, вскоре последуют разоблачение и арест?
…Из всех возможных масок особенно удавалась Валерию Петровичу маска недалекого, слегка сумасшедшего неврастеника-склочника. В рубежах нашего отечества она к тому же являлась ролью наиболее эффективной. Всем недовольному бузотеру даже самые чугунные чиновные рожи вываливали, распалившись, те заветные факты, что держали обычно в глубочайшей тайне от жены, начальства и налоговой инспекции.
Вот и теперь дверь в кабинет главного врача, Афанасия Матвеевича, распахнулась без стука – чего он решительно не позволял никому из персонала поликлиники, не говоря уже о посетителях. Он поднял голову от отчета и приготовился выдать невеже гневную тираду – однако в кабинет вошел, чуть приволакивая ногу, человек в военной рубашке и с растрепанными седыми волосами. Плечи его пиджака были усеяны перхотью.
Перхоть – деталь, которой Ходасевич особенно гордился. Ее изображали несколько крошек нафталина, они придавали облику правдоруба совершенно непередаваемый дух. Теперь любой, с кем он вступит в контакт, охарактеризует его, если вдруг будут спрашивать, просто: «Да, заходил тут один… Старичок с грязными волосами». Пожалуй, в полковнике в отставке не только актер умер, но и костюмер.
Однако завершающим и самым внушительным аккордом в его внешности был ряд орденских планок на груди, а также на лацкане гражданского пиджака – орден Боевого Красного Знамени. Определенная пикантность ситуации заключалась в том, что ордена и планки были настоящими, законно полученными полковником Валерием Петровичем Ходасевичем.
Главврач был немолод и потому воспитан в почтении к героям-фронтовикам. Отставник же оказался столь убедителен в своем образе, что у Афанасия Матвеевича ни на секунду не шевельнулось сомнение, что незваный гость – хоть и в летах, но несколько все-таки моложав для героя Великой Отечественной. Не совершал же он свои подвиги на фронтах в возрасте четырех-пяти лет! Впрочем, визитер тут же обыграл ситуацию, отрекомендовавшись:
– Добрый вечер, я полковник в отставке, ветеран Афганистана Карасунов. – Фамилия была из тех, которую ни на слух, ни на взгляд не запомнить и потом не воспроизвести. Затем он подошел вплотную к столу и задушевно спросил: – Ну, и что за разврат вы себе позволяете?
– Вы о чем, гражданин? – холодно поинтересовался главврач, откинувшись в кресле.
В ответ странный визитер достал из кармана красную книжицу с гербом России, раскрыл паспорт ближе к концу и издалека продемонстрировал главврачу.
– Видите, что тут написано? Женат. Женат на гражданке Юлии Николаевне Садовниковой. Она – моя жена. Понимаете, моя! Не ваша и не какого-нибудь иностранного хлыща. Моя!
И еще одному учил их некогда старик Бруно (и Станиславский): врать нужно близко к тексту. Если играешь, удобней играть себя в предлагаемых обстоятельствах. Коли ощущал Валерий Петрович при мысли о Юлии Николаевне нечто похожее на ревность, то и выказать данное чувство ему будет легче всего. К тому же – известное дело: если переосмысляешь собственную боль или напряженность средствами искусства – она, боль (или напряженность), в определенной степени да избывается.
Голос главврача стал ледянее льда.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, гражданин?
– Простая вещь. – Ходасевич играл этюд «Плохо сдерживаемый гнев». – В вашей поликлинике моей жене дали путевку в санаторий. Да не просто в санаторий – а в Карловы Вары! Я, конечно, чрезвычайно счастлив, что программа оздоровления нации столь успешно финансируется. Я также весьма горд, что бремя этой заботы выпало именно на нашу семью. Но все-таки позвольте узнать: почему именно она? И почему в Карловы Вары?
Только уважение к сединам, а также к орденам посетителя мешало главврачу снять телефонную трубку и немедленно вызвать охрану.
– По-моему, вы ошибаетесь, уважаемый, – стараясь сохранять спокойствие, молвил Афанасий Матвеевич. – Никаких путевок, тем более в Карловы Вары, наша поликлиника не распространяла. Ни платно, ни тем паче бесплатно. Мы не турфирма и не благотворительная организация.
– Позвольте вам, уважаемый, не поверить!
– Верить мне или нет – ваше личное дело. И прошу вас немедленно покинуть помещение.
– Да? Покинуть? А это что?
И жестом игрока, предъявляющего флеш-рояль или, по меньшей мере, каре тузов, посетитель выложил на стол главврача бумагу.
– Вот написано черным по белому: Карловы Вары, отель «Village», две недели. Выдано поликлиникой номер *********. Номер медучреждения – ваш. И печать – ваша.
– Ну-ка, дайте-ка сюда, – главврач был заинтригован. Он потянулся взять бумагу, однако визитер проворно схватил ее и в дальнейшем демонстрировал только из своих рук.
Афанасий Матвеевич изучил документ и ошеломленно молвил:
– Этого не может быть.
– Не может! Вольно же вам говорить! Моя жена, между прочим, по данной путевке, фьюить, и отбыла согласно купленным билетам в город Карлсбад. Или, по-современному, Карловы Вары.
– Не могла она этого сделать!
– Как не могла, если взяла и сделала?! Смотрите: номер поликлиники точно ваш?
– Положим, наш.
– А печать?
– Без специальной экспертизы не могу ничего определенного утверждать.
– Хорошо, а подпись чья?
– Откуда ж мне знать! Тут нет ее расшифровки!
Однако Валерий Петрович готов был поклясться: закорючку хозяин кабинета узнал.
– Сейчас мы все проясним. Минутку! – Афанасий Матвеевич снял телефонную трубку, набрал номер из трех цифр. Раздраженно спросил в стиле начальников средней руки: – Кто это?.. Ах, Зульфия. Вот что, Зульфия. Немедленно принеси мне медицинскую карту…
Полковник охотно подсказал:
– Садовниковой Юлии Николаевны.
– Да, запиши. Са-дов-ни-ко-ва. Ю-лия Ни-ко-ла-ев-на. Поняла? Прямо ко мне в кабинет. Да, и еще. Немедленно – это значит очень быстро. Очень быстро, ты поняла?
Пока неведомая Зульфия, не от хорошей жизни (и ее, и поликлиники) приехавшая трудиться в далекий северный город, искала медкарту Садовниковой-старшей, полковник продолжал, что называется, ездить по ушам главврачу – мешая тому осмыслить странный визит.
– Нигде не принято, – гундел он, – чтобы тайком от мужа такие дела делались. И чтобы человека и, откровенно говоря, женщину на курорт отправить, должны быть у нее хотя бы диагнозы соответствующие. Язва, к примеру, желудка. Или как минимум острый гастрит. Или, допустим, холецистит. А холецистит, между прочим, не у нее диагностирован, а у меня. Но мне почему-то не дали путевку в Карловы Вары. Ни здесь, ни в том медучреждении, к которому я прикреплен. А у Юлии Николаевны нет ни язвы, ни холецистита. У нее – высокое давление, гипертония и, предположительно, ишемическая болезнь сердца. Сахарный диабет по второму типу. Показано ли ей вообще пребывание на водах? Не повредят ли они ее состоянию?..
Тут прозвонил телефон, главврач как за спасительный круг схватился за трубку и раздраженно в нее бросил:
– Да, Марья Петровна… Да, я поручал Зульфие.
Видимо, в регистратуре Зульфию не оставили один на один с заданием. Выполнять поручение главного врача бросились все наличные силы, и теперь докладывала более опытная и знающая (и язык, и главврача) регистраторша.
Что она говорила в трубке, можно было домыслить по репликам Афанасия Матвеевича:
– Не нашли карты? Вы лично искали? И Зульфия тоже? А в списке пациентов Садовникова значится? Тоже нет?.. Минуту, – он прикрыл трубку ладонью и обратился к Ходасевичу: – Адрес какой у вас?
– Ташкентская, дом *********, квартира *********.
Афанасий Матвеевич ретранслировал адрес в трубку – и даже полковнику стало слышно, какой радостью взорвалась в ответ невидимая Марья Петровна на противоположном конце провода:
