Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня
Упреки Татьяны – мол, на старости лет совсем потеряла голову – тоже не хотелось выслушивать. Не тайно сбегать с любовником, а вернуться в Москву, спокойно собраться, всем сообщить, что отправляюсь в новую жизнь.
Планировала именно так, однако Мирослав (за то его и полюбила!) все решил за меня. Когда обедали в милой пиццерии и я попросила десертное меню, вручил мне плотный конверт. Улыбнулся:
– Вот тебе на сладкое!
В конверте оказался ваучер на круиз (каюта люкс на седьмой палубе, с балконом). А какой музыкой звучали города на маршруте: Савонна, Малага, Кадис, Лиссабон, Виго, Гарвич, Амстердам…
Отплывал корабль уже завтра.
Я, конечно, сказала, что это невозможно.
– Почему? – удивился Мирослав.
– Ну… хотя бы…
Мне неудобно было признаваться, что я просто боюсь столь круто, в один день, изменить свою жизнь, потому придумывала на ходу:
– Гарвич, насколько я помню, находится в Англии? А британской визы у меня нет.
– Ерунда, я все уже выяснил. На один день англичане к себе русских и по Шенгену пускают. А тебе наверняка чехи поставили многократную визу. Какие еще сомнения? Тебе нечего надеть на капитанский вечер?
Я понятия не имела, о чем он – однако Мирослав ответа не ждал. Продолжал разглагольствовать:
– Юлечка, купить на твою идеальную фигуру коктейльное платье – совершенно не проблема. Тем более что корабль наш отплывает из Савонны. Она от Милана, если не знаешь, всего в ста километрах. Лететь нам все равно до столицы моды. Задержимся там на пару часов, заскочим на улицу Монте Наполеоне…
Про эту улицу бутиков (и про цены в них) я знала от дочери, потому лишь головой покачала:
– Ты сумасшедший.
Он же лукаво произнес:
– А ты, прости, до сих пор женщина из социалистического времени. Стремишься жить во благо других и совсем забываешь про себя.
Взял мою руку в свои, коснулся губами ладони. Шепнул:
– Юлечка! Я прошу тебя! Поехали со мной! Завтра. Клянусь: ты не пожалеешь.
Как я могла устоять?
А Танюшка… Зачем я ей? Только обуза. Вижу ведь, она тяготится моим обществом. Моими рассказами «о былом». Моими немодными костюмами и робким, из двадцати слов, английским…
Но я ведь тоже хочу получить свое счастье. И времени мне отпущено – в сравнении с дочерью – куда меньше.
* * *Наши дни. Москва
Выбить из колеи отчима, всегда считала Татьяна, – задача невыполнимая. Он даже в самых сложных ситуациях (а их ему падчерица устраивала с завидной регулярностью) всегда оставался абсолютно невозмутим. Не ругал ее, уж тем более – не заламывал руки, не восклицал, как мама: «Какой кошмар!» Искал – спокойно, взвешенно – единственно возможный правильный выход.
А уж чтобы Юлия Николаевна поколебала его спокойствие – вообще нереально. Валерий Петрович никогда не воспринимал свою жену (теперь уже с приставкой «экс») всерьез. Тане даже казалось, что он ее, девчонку, считает более взрослой и зрелой, нежели взбалмошную, порывистую Юлечку. На любые мамины наскоки-наезды с неизменной улыбкой отвечал: «Да, дорогая. Конечно». Но поступал всегда, как сам считал нужным.
И тут вдруг – откровенно, неприкрыто огорчен. Таня, несмотря на всю комитетскую выучку отчима, это заметила. Вроде обед к приезду падчерицы приготовил – как всегда, сытный и вкусный, и улыбается ей, но в глазах – грусть. А уж вопрос, едва поели, задал – вообще упасть:
– Танюшка, у тебя ключ от маминой квартиры есть?
– Валерочка, – в преувеличенном ужасе округлила глаза Садовникова, – что я слышу?! Неужто ты, подобно тривиальному ревнивому мужу, проберешься в квартиру жены и станешь рыться в ней, выискивая улики ее преступной связи?!
– Ох, Таня, – молвил отчим, – во-первых, Юлия Николаевна мне не жена, а бывшая жена; дьявольская разница, не так ли? А во-вторых, – тут он вдруг перешел на язык Шекспира, и не просто на английский, а на тот идеальный оксфордско-кембриджский, на котором, по его разумению, должен был изъясняться мистер М. из бондианы. При этом скорчил гримасу, сделавшую его чрезвычайно похожим на мистера Черчилля: – А во-вторых, юная леди, я совершаю это не в личных интересах, а в интересах родины, мэ-эм!
Таня, глядя на его зверское лицо, прыснула. А когда отхохоталась, сказала:
– Ох, Валерочка, уморил! А я думала, ты старенький уже. На авантюры не способен!
На что отставник ответствовал на том же языке, с тем же акцентом и той же миной:
– Но это вы – необыкновенно красивая, утонченная и прекрасно образованная молодая леди! – подвигаете меня на необыкновенные поступки.
Она зарделась от удовольствия и легко подхватила игру. Ответствовала с тем же прононсом:
– Так возьмите же ключи от ее апартаментов, полковник! Но смотрите! Не попадайтесь!
– Есть, мэм. Слушаюсь, мэм!
* * *Было бы интересней, конечно, проникнуть в квартиру безо всяких ключей. Его учили и этому, и он сумел бы, но… В разведшколе ему сорок лет назад вдолбили, что при планировании операции следует двигаться наиболее простым путем, как течет вода – по естественным впадинам. Зачем создавать себе лишние сложности? И если есть возможность достать ключи – какой смысл пробираться в жилище тайно?
Конечно, Татьяна, великая провокаторша, доложит Юле «о его поведении». Ну и пусть. Да, признается он, ездил к бывшей жене на квартиру – потому что волновался. «Ваше поведение, синьора, давало повод для опасений».
…Квартира Юли пахла Юлей. Несмотря на то что она отсутствовала уже десять дней, полковник сразу это заметил. То был запах ее духов и дезодоранта, в который вплетались, однако, отчетливые нотки корвалола – валерьяны – валокордина. «Господи, и с таким букетом предаваться любовной страсти!» – подумалось экс-полковнику с горькой иронией.
Ходасевич до сих пор не сформулировал для себя, исходя из чего он в большей степени осуществлял свой негласный обыск. Из ревности? Или от того, что заботился о Юле и хотел уберечь ее от возможных неприятностей? Или, может, ему не сиделось на месте, и мозг его так же, как и тело, нуждался в тренировке и подзарядке? Наверное, все вместе, подумал Валерий Петрович – хотя, конечно, даже самому себе спокойнее отвечать, что на первом месте находятся интересы бывшей супруги.
В квартире все находилось там, где он помнил. И документы лежали, как при нем, в ящике секретера в полиэтиленовом пакете. Когда тебе, мягко говоря, за пятьдесят, трудно менять привычки.
В искомом пакете первым, как нарочно, помещался конверт. На нем написано ясным Юлиным почерком, крупно и подчеркнуто: ПУТЕВКА В КАРЛОВЫ ВАРЫ. А внутри и впрямь лист, на котором лазерным принтером отпечатаны параметры путевки: и сроки, и место назначения (отель «Village»), и вид обслуживания (европейский завтрак), и стоимость – всего-то пятнадцать тысяч рублей.
Татьяна с неприкрытым ехидством рассказала ему, что «Village» представлял собой совершеннейший сарай в пригороде Карловых Вар. («Разве от государства нашего чего хорошего дождешься?!») И, конечно, она – любящая дочь – не могла допустить, чтобы мама отправилась на отдых в столь непрезентабельное место. Заказала на те же даты номер в нормальном отеле, «Империале». С питанием, лечением, перелетом в бизнес-классе. А социальная путевка так и осталась невостребованной – хотя Юлия Николаевна пыталась пристроить ее «в хорошие руки». Но выяснилось, что переоформить ее на другого человека, к сожалению, невозможно.
В путевке имелась графа: плательщик. В ней действительно значилось: «Государственное унитарное предприятие, городская поликлиника номер *********». И даже штамп медицинского учреждения. И под ним – чья-то закорючка-подпись.
Все выглядело настолько убедительно, что полковник в недоумении потряс головой: неужели в самом деле обычная городская поликлиника занимается раздачей пенсионерам путевок, да на заграничные курорты? И не в Белоруссию, а в Карловы Вары?
Ну и ну. И все-таки Ходасевич чувствовал подвох. Он еще раз просмотрел написанное – теперь уже внимательнее. Да, вот оно.
Чтобы проверить себя, взял телефонный справочник – тот лежал на том же самом месте, что и при нем. Пролистал.
В бумаге упомянуто, что путевка выдана поликлиникой номер *********. Она действительно находилась в относительной близости от Рязанского проспекта. Однако дом, где проживала Юлия Николаевна, не обслуживала.
* * *«Ах, какой актер умирает во мне!» – порой думал о себе, усмешливо подражая Нерону, Валерий Петрович.
Из различных методов получения информации, которым их в разведшколе обучали, любимейшим у Ходасевича был: сыграть роль. Или, как говорил их преподаватель Бруно Карлович, прикинуться. Да, до сих пор у Ходасевича не выходил из головы образ старого Бруно – как он расхаживает по импровизированной сцене в аудитории и с актерской аффектацией вещает:
