Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня
И Ходасевич сразу приставил к затылку хирурга баллонный ключ. Холодок металла на коже головы заставит несчастного дополнительно нервничать. Генетическая память россиянина всегда особенно остро реагирует на нацеленный ему в спину пистолет.
И тут же, чтобы не дать врачу собраться, последовала угроза:
– Если ты, сволочь, мне хоть одним словом соврешь – получишь пулю. Без разговоров. Понял меня?
Растерянный кивок.
– Скажи вслух!
– Да, понял. – Голос тихий-тихий.
– Если ответишь все честно, поедешь спокойно домой и забудешь нас, как сон, мы тебя никогда больше не потревожим. Понял?
– Да.
– Ты передавал путевку в Карловы Вары женщине по фамилии Садовникова? Да, нет?
– Да.
На душе у Ходасевича отлегло. Слава богу, Обыденнов виновен. И сам сознался. Впрочем, как говаривали циничные представители его ведомства, полностью невиновных у нас нет: от хирурга Обыденнова попахивало алкоголем. Да так сильно, что даже сидящий позади него Валерий Петрович учуял. Наверняка хватил коньячку из подношений больных. Или спиртяшки медицинского. Поэтому, допрашивая его сейчас, полковник, может, жизнь ему спасет. Или какому-нибудь безвестному пешеходу, которого тот мог задавить. Да, после подобного разговора объект, пожалуй, протрезвеет. Не может не протрезветь.
Ходасевич продолжал допрос:
– Ты платил за путевку?
– Нет.
– Кто тебе приказал?
– Мне никто не приказывал!
– Значит, ты все-таки сам?
– Нет, меня попросили.
– Попросили? Кто?
– Мой друг. Старый.
– Кто он?
– Его зовут Мирослав Красс.
– Адрес его есть?
– Точного нет. Он живет за границей. Уже очень давно.
– Откуда ты его знаешь?
– Мы на конференции познакомились.
– Какой?
– По торакальной хирургии. В Венгрии. Давно. Но отношения поддерживали.
– Он сам на тебя вышел?
– Да-а.
– И он сказал тебе, зачем ему нужна Садовникова?
– Он говорил, что был в нее влюблен…
– Дальше!
– Раньше влюблен, тридцать лет назад. А теперь хочет с ней повидаться.
– Зачем?
– Нахлынули прежние чувства.
– А при чем тут ты? И путевка?
– Он позвонил мне…
– Позвонил – откуда?
– Из-за границы, откуда точно, не знаю.
– И…
– И сказал, что если он просто выйдет на Садовникову, она может отказаться с ним встречаться. А если та увидится с ним как бы случайно, на отдыхе, в том месте, где у них все начиналось, тогда она его вряд ли пошлет. Он не мог ей напрямую сказать: вот, я покупаю тебе путевку, дорогая. Поэтому попросил меня помочь. Вроде поликлиника ей выделила. Она и поверила. Я не сделал ничего плохого!
У Ходасевича отлегло от сердца. Судя по всему, хирург говорил правду и за поездкой Юлии Николаевны не лежит ничего криминального. Может, и впрямь всколыхнулись старые чувства? Но… Так вообще-то разве бывает? Женщина еще может поверить в сказку про любовь, пронесенную сквозь многие десятилетия. Мужик – вряд ли. Уж не полковник Ходасевич – точно.
– Что ты еще знаешь о Мирославе? Где он проживает постоянно?
– По-моему, в Испании.
– Точнее!
– Не знаю.
– Когда ты видел его в последний раз?
– Лет пятнадцать назад.
– Где?
– В Москве. Он приезжал как турист. Ну, и позвонил мне.
– И он тогда попросил тебя помочь с Садовниковой?
– Нет, что вы! Потом просил, совсем недавно.
– Когда?
– Месяца полтора прошло, как он звонил.
– Ты от него брал деньги?
– Ну да, он перевел мне их на счет. Две тысячи евро.
– Зачем?
– Я покупал для Садовниковой путевку! Здесь, в Москве. Платил наличными.
– Как Мирослав тебя вознаградил?
– Он сказал мне: купи путевку примерно за семьдесят тысяч рублей. А разницу – оставь себе. За труды. Я так и сделал. А что случилось?
«Путевка стоила пятнадцать тысяч. Высоко же ты оценил свои труды!» – мелькнуло у Ходасевича. Но поднимать этот вопрос он не стал. Молвил:
– Сколько раз ты встречался с Садовниковой?
– Один.
– Всего один? Где?
– Я приехал к ней домой.
– До-мой? Зачем? Мирослав тебя об этом просил?
– Нет!! Просто ей так было удобней. Да и мне тоже.
– Ты докладывал своему заказчику о результатах визита? Рассказал, есть ли в квартире Садовниковой антиквариат, картины? Какая обстановка, какие замки?
– Нет!! Он меня даже не спрашивал об этом!
На секунду Ходасевичу стало стыдно. По сути, он нарушил если не присягу, то боевое наставление и устав – точно. Использовал свои очень специальные навыки и приемы против гражданского лица. И, главное, с личной целью. Движимый – уж признайтесь хотя бы самому себе, товарищ полковник! – банальным и мелочным чувством: ревностью.
– Ладно, – сказал Валерий Петрович, – я тебя отпускаю. Сам понимаешь, никому о нашей встрече говорить нельзя. Езжай себе с миром.
И он вышел из автомобиля в холодный осенний вечер.
* * *В ту ночь полковник долго не мог заснуть. Ходил на кухню, шаркал, курил. Пил горький чай, от которого становилось еще горше и совсем не спалось. Потом принял с лекарственными целями семьдесят капель коньяку, но совесть все равно не унималась. «Черт бы меня побрал со всеми моими старыми потрохами! Куда я полез? Что я творю?! Кто мне позволил – да и как я мог! – свои знания и навыки, данные мне, чтобы защищать Родину от главного противника, применять для допроса ни в чем не повинного человека?! На кого он работает? – спрашивал у него я. – А на кого, прах меня побери, работал сегодня я? На мое жалкое, ничтожное, старое эго? Почему я уподобился сегодняшним моим коллегам? Почему я решил, что и мне тоже закон не писан?»
Ходасевичу хотелось забыть эту историю с Юлей. Как говорят молодые, забить на нее. Но… Если вдруг забить, тогда получится, что он зря позорился сегодня вечером. И напрасно мучил непричастного, похоже, человека.
* * *Дневник Юлии Николаевны
Я никогда в жизни не была такой счастливой.
Теплоход оказался сказкой совершенно невиданной. Помню, в советские времена путешествовали мы с маленькой Танюшкой – из Одессы плыли в Батуми. Каютка крошечная, койки в два яруса, туалет – в конце коридора. Оконце-иллюминатор выходило прямо в море, а кормили, хоть называлось это рестораном, но совершенно по-столовски: сосиски, картофельное пюре, сырники, котлеты с подозрительным запашком.
А тут настоящий рай. Зеркала кругом, ковры, цветы, музыка, улыбки. Каюта огромная, хоть танцуй, со своим балконом – до чего хорошо дышать на нем морским воздухом, расслабляться с коктейлем в шезлонге. В ресторане – хрусталь, фарфор. Еда – сплошные изыски. На закуску, к примеру, на серебряном блюде приносят французские сыры, а к ним – мед и орехи. Обаятельный официант знает всех по именам (я у него «Мадам Джулия»).
Но даже не столько окружающая роскошь поражала – другое. Дома-то я привыкла, смирилась, что свой век отжила. Женщине моего возраста в России положено находиться в тени молодых, о комплиментах, заинтересованных мужских взглядах – даже не мечтать. Одеваться в бесформенные, тусклые тряпки и смиренно ждать смертного часа. Сколько раз, если мы шли вместе с Татьяной, меня задевало, что встречные мужчины ее глазами раздевают, соблазняют, ласкают. А меня – будто не существует.
Здесь же я себя снова желанной почувствовала. Причем не только для спутника моего, Мирослава. Поглядывали и другие мужчины – не только импозантного вида господа, молодежь – тоже! Веселый – не старше тридцати! – аниматор меня всегда широчайшей улыбкой встречал, постоянно норовил похлопать пониже спины и называл «Прекрасная калинка-малинка». Понятно, конечно, что у него работа обеспечивать пожилым туристкам хорошее настроение, но все равно приятно.
В мини-юбках походить, на шпильки (давно забытое ощущение!) встать! Когда на пресловутой Монте Наполеоне оказались, все тянулась к спокойным расцветкам да туфлям на платформе. Мирослав же меня тащил к яркому, молодежному. Я сопротивлялась, а он хохотал: «Никуда не денешься! Кто платит, тот и выбирает!»
Настоял на своем: платье коктейльное купили с открытой спиной, несолидные топики, сарафаны, капри, с ума сойти, шорты!
Я сначала даже обиделась, когда поняла: Мирослав несет на кассу лишь то, что нравится лично ему. А потом, уже на корабле, поняла, что прав он был. Долой все тусклое! Да здравствует красное, оранжевое, желтое!..
Он меня и с прической – давней, устоявшейся – уговорил расстаться. Я носила волосы одной длины, чуть ниже плеч. Скучновато, не спорю – зато можно уложить их как хочешь, если надо, в пучок сколоть, а на выход по плечам распустить. Но у Мирослава на все есть собственное мнение:
– Юлечка, прости, но, когда женщине чуть за сорок (ох, а мне-то больше, куда больше!), единственный выход – короткие стрижки. Сразу визуально помолодеешь лет на пятнадцать!
