Джадсон Филипс - Запятнанный ангел
- Как был одет Пол Фэннинг? - спросил я.
- Во что-то темное и разлетающееся. Предполагалось, что он пилигрим в поисках Святого Грааля. На мне был костюм придворного шута - приличествующая мне униформа, сказали бы вы. Что-нибудь еще, мистер Геррик? За дополнительные вопросы мне следует дополнительно налить, вы так не считаете?
- Наливайте! - ответил я.
Он налил, выпил и облизал губы.
- Так что в положенное время и Пол, и я были на посту, но Джон, который должен был прибыть минут за десять до полуночи, не появился. Я начал нервничать. Люди, собравшиеся в амфитеатре, станут беспокоиться, если мы не начнем с первым ударом часов. Понимаете, фестиваль к полуночи уже вовсю разгорелся - выпивка, отчаянный флирт, никаких приличий. Они пришли послушать Джона, потому что это был его праздник, сказали бы вы. Но они не стали бы ждать слишком долго ради удовольствия послушать классическую музыку. Я знал, что Джону будет очень больно, если они все разбегутся. Я решил, что меня могут обвинить в том, что я не привел его вовремя. Опять же, мистер Геррик, это цвет страха. Маленького, мерзкого страха. И вот я отправил Пола Фэннинга на поиски Джона. Пол не нашел его, и Джон опоздал на десять минут и ничего не объяснил. Итак, концерт начался, и я занялся светом. Потом - бах! Жуткий грохот на краю сцены, и вспышка пламени, осветившая на миг кулисы.
Я ощутил в затылке легкое покалывание.
- Но вы ничего не видели?
Выдерживая паузу, О'Фаррелл пригубил жидкости. Его маленькие глаза хитро заблестели.
- Той ночью я сказал им, что ничего не видел, - проговорил он. - Я повторял им это снова и снова, каждый день, что я ничего не видел. Я не так давно сказал вашему другу мистеру Броку, что я ничего не видел. Если хотите, я встану на этот самый табурет и здесь и сейчас прокричу это на весь мир. Я ничего не видел!
Я вытащил сигарету из кармана и постучал ею по стойке бара, не сводя глаз со странного маленького человека, который вцепился в бутылку "Джеймисона" так, словно от нее зависела его жизнь.
- Вы видели вспышку пламени на противоположной стороне сцены?
- О, это я видел. Это я действительно видел.
- Но больше ничего?
- Я повторяю, хотите, чтобы я встал на табурет и прокричал это на весь мир?
Вспышка пламени при выстреле из дробовика длится всего лишь долю секунды. Чтобы заметить ее, нужно смотреть в ту сторону, где она случилась, а не смотреть на световой пульт перед тобой. Но если вы видели вспышку, вы почти наверняка видели и кое-что еще.
- Цвет страха, - сказал я спокойно. - Если человек заметил не только вспышку огня, он в опасности, мистер О'Фаррелл, даже если не рассказал об этом сразу. Убийца будет следить за вами, гадая, видели ли вы его, гадать, не стоит ли ему подстраховаться.
- Будет, это точно, - сказал О'Фаррелл.
- Но если человек заметил не только пламя, почему он сразу об этом не рассказал? - спросил я. - Почему он колебался и все же не сказал ничего?
- Возможно, - произнес О'Фаррелл, - он боялся чего-то другого. Мы только предполагаем, разумеется.
- Разумеется.
- Ну так продолжим, - сказал О'Фаррелл. - Если человек заметил не только вспышку, это значит: один на один с обвиняемым. Мгновение: было и нет. Я думаю, что видел; я уверен, что видел. Дальше, если у обвинителя репутация не самого правдивого человека - как, например, у меня, - и он не может доказать свое обвинение, он не будет желанным гостем в этих местах. Лучше ему сказать, что он ничего не видел, и держаться этого. И теперь ему уж точно хватит мозгов держать язык за зубами, потому что убийца ясно дал понять, что его не остановишь.
- Послушайте, мистер О'Фаррелл...
- Мы всего лишь предполагаем, мистер Геррик, - резко сказал О'Фаррелл. Капельки пота выступили у него на лбу. Может быть, из-за выпитого, а может быть, нет. Он понизил голос: - Но все равно прислушайтесь к теме, что за мелодией скрипача. После смерти Джона Уилларда мое будущее находилось и всегда будет находиться исключительно в руках Роджера Марча. И я ничего не видел!
- Вы рассказали Эду то, что сказали мне? - спросил я.
- Что я ничего не видел? Да, я сказал ему это.
- Исполнили ли вы для него свою симфонию, мистер О'Фаррелл?
Это я сделал.
Мгновение я молчал, изучая это морщинистое, озорное лицо. О'Фаррелл отчаянно пытался дать мне понять, что он видел убийцу Джона Уилларда, но все эти годы молчал, потому что рассказать - означало бы вызвать недовольство Роджера Марча. Из рассказа Келли очевидно следовало одно. О'Фаррелл не видел Роджера Марча за кулисами, потому что Марч находился среди публики в обществе губернатора. Значит, это кто-то, кого, по мнению О'Фаррелла, Марч наверняка станет защищать. Лора, его дочь? Пол Фэннинг, его зять? Я не знал больше никого, кто был близок Марчу. Необходимо было узнать о нем больше.
Я положил сигарету в пепельницу, которую бармен для меня поставил, и стал продолжать беседу в стиле О'Фаррелла.
- Я слушаю тему, мистер О'Фаррелл, - сказал я, - и она волнует меня. Я слышу тему Лоры и тему Пола, но я недостаточно образован, чтобы услышать еще что-то.
Лицо О'Фаррелла превратилось в смеющуюся таинственную маску.
- У вас явные способности к музыке, мистер Геррик. Будет ли мне позволено продолжить? - Он показал в сторону бутылки.
- Продолжайте.
- Наилучшего вам здоровья, - сказал он, наливая себе стакан.
- Теперь, коль скоро вы ничего не видели, мистер О'Фаррелл, я полагаю, что нет смысла задавать вам прямые вопросы. Например, была ли это Лора? Например, был ли это Пол?
- Абсолютно никакого смысла. Я ничего не видел.
- Тогда зачем исполнять передо мной эту музыку, мистер О'Фаррелл? Не понимаю. Я для вас посторонний человек. Зачем указывать мне направление после всех этих лет молчания? И, насколько я понимаю, вы указали направление Эду Броку.
Старичок шаловливо улыбнулся:
- Я должен был заинтересовать вас, мистер Геррик.
- Если бы я счел, что вы рассказываете мне сказки, дабы продолжать подливать себе из бутылки, я разбил бы ее о вашу голову, мистер О'Фаррелл.
Старик ничего не признавал и ничего не отрицал.
- Я обещал описать вам, мистер Геррик, состояние души, у которой цвет страха. Страх заставляет человека держать рот на замке, если заговорить для него означает опасность. Если - и, заметьте, я говорю "если" - у меня была бы причина стремиться покончить с этим узлом, я думаю, что я стал бы с вами говорить по той же причине, по какой и с вашим другом Броком. Вы хотите разрешить эту загадку. Вы здесь новичок. Ваши мозги не забиты предрассудками, жизненными аксиомами и неудачами. У вас нет никаких личных связей в обществе, которые помешали бы вам видеть. Вам конкретно, мистер Геррик, продемонстрировали, что вы окажетесь в опасности, если останетесь, а вы все равно остались. Стало быть, у вас для этого достаточно мужества. Да, я думаю, что говорил бы с вами, будь у меня на это причина.
- Но такой причины нет?
- О, абсолютно никакой. Я не сую руку в чужую кормушку, если не собираюсь завтракать. Но хоть я и вышел в запас, у меня тоже есть чувства.
- Например?
- С вашего позволения? - Старик снова потянулся за бутылкой.
- Если ваши чувства будут мне интересны, О'Фаррелл.
- Ну, мне они, во всяком случае, интересны.
- Тогда наливайте.
О'Фаррелл налил себе, но на этот раз не стал тут же подносить стакан к бескровным губам. Танцующие глаза в морщинистых глазницах были спокойны, в них появилась какая-то печаль.
- Я говорил вам, мистер Геррик, когда открылось, что я мошенник и обманщик, я стал здесь чем-то вроде придворного шута. Вы знаете, какова была судьба шута в старые времена, мистер Геррик? Пока ему удавалось смешить, ему бросали кости. О его горб терлись, чтобы привлечь удачу. Но стоило ему попросить о любви, и он тут же получал подзатыльник или пинок, потому что это не считалось забавной шуткой. Неужели вы думаете, что за двадцать с лишним лет, что я провел здесь, мне никогда не хотелось любви, мистер Геррик? Неужели вы думаете, что легко не просить ее, когда она все время вокруг тебя и даром, как в Нью-Маверике? Но если бы я попросил, мне ответили бы: "Только не для тебя, Шон, мой мальчик. Мы знаем, что ты обманщик и мошенник, и то, что другие получают даром, ты не сможешь даже купить". Моя попытка взять что-то выглядела бы кражей: ее заклеймили бы, как безнравственную. - Он поднял стакан, проглотил выпивку и снова поставил его на стол. - Но есть кое-что еще, если вы пожелаете выслушать.
- Пожелаю.
- Я не мог просить о любви, мистер Геррик, но я получил ее от человека, на которого никто не обращал внимания. Я получил ее от ребенка - одинокого и жаждущего узнать обо всем, что она потеряла. А она потеряла весь мир - мать и отца.
- Пенни Уиллард?
- Господи, благослови ее и сохрани, - прошептал чуть слышно О'Фаррелл. - Ей было лет пять, когда она пришла ко мне. Им пришлось ей рассказать часть правды, потому что она собиралась идти в школу. Она не могла понять, что к чему, но знала, что я единственный человек, бывший на сцене с ее отцом, когда он умер. Она спросила, было ли ему больно, и я смог сказать ей, что он даже не успел понять, что с ним произошло. Она хотела говорить о нем, и о своей матери, и о том, какие они были. Что мог я поведать ей в те дни, кроме того, что отец ее был смелым и сильным, а мать доброй и прекрасной? Позже, конечно, пришло время для более реалистических подробностей. Девять лет подряд она каждый день приходила в мой маленький домик, чтобы повидаться со мной. Я умею рассказывать истории, мистер Геррик. Мне удавалось рассмешить ее и превратить чтение вслух в настоящий спектакль. Я мог играть с ней в разные игры, потому что сам отчасти ребячлив. И эта прелестная девочка любила меня, мистер Геррик. И я ее любил.
