Себастьян Жапризо - Дама в автомобиле
Ее довезли до небольшого кафе у поворота на шоссе, ведущего к Марселю. Рассыпаясь в благодарностях перед своими попутчиками, она заставила себя улыбнуться. В кафе она выпила стакан минеральной воды у стойки, потом дала официанту счет из ресторана под Балансом, где они обедали с Филиппом, и попросила соединить ее по телефону с этим рестораном.
Будки не было, и ей пришлось разговаривать при посетителях, которые даже понизив голоса, прислушивались к ее словам. К телефону подошла, видимо, сама хозяйка. Да, она помнит даму в белом костюме и молодого человека с нею. Да, она помнит, что к концу обеда молодой человек вышел позвонить. Он вызвал Касси, департамент Буш-дю-Рон, но бумажка, на которой был записан номер, где-то затерялась. Она очень сожалеет.
Повесив трубку, Дани попросила список телефонов департамента Буш-дю-Рон. В Касси не было абонента под фамилией Филантери.
Она спросила официанта, не едет ли кто-нибудь из посетителей в Марсель. Мужчина без пиджака, со светлыми усами предложил ей место в своей малолитражке и всю дорогу перечислял знакомые ему бистро в Париже: он провел там три месяца во время прохождения службы. В Марселе, в этом, наверное, приветливом и приятном для жизни городе, в котором она пока видела только грязные предместья, он высадил ее на большой, залитой солнцем площади, сказав, что эта площадь называется Рон-Пуан дю Прадо. За площадью начинался парк, от нее же в разные стороны тянулись длинные, обсаженные деревьями улицы. Он объяснил ей, что здесь она сможет сесть на автобус, идущий в Касси. Когда он уехал, Дани на автобусной станции прочитала вывешенное на столбе расписание и увидела, что ей предстоит ждать полчаса. Она перешла площадь, неся чемодан и сумочку в правой руке, и села в такси. Шофер, огромный краснолицый мужчина в кепке, посетовал: «Бедняжка, вам это дорого станет», — но, увидев, что она не расположена к разговорам, включил мотор.
За одним из поворотов на извилистой дороге, ведущей на Жинест — название она прочла, когда они поднялись на перевал, — она впервые в жизни увидела Средиземное море. Голубое, как на открытках, переливающееся, раскинувшееся до самого горизонта, который был чуть бледнее его, оно оказалось еще прекраснее, чем она ожидала. Дани заставила себя смотреть в другую сторону.
В Касси, небольшой приморский курортный городок, она приехала в половине седьмого, через два часа с небольшим после поцелуя Иуды, полученного на холме над Беррским прудом. По обе стороны длинной улицы по тротуару густой рекой двигались люди — босиком в шортах или купальных костюмах. Такой толчеи не бывает даже около универсального парижского магазина «Галери Лафайет». Шофер сказал: «Бедняжка, здесь и в будни не протолкнешься, а в воскресенье просто сумасшедший дом».
Дани попросила остановиться у пристани, неподалеку от разукрашенных разноцветными флажками лодок и яхт. Расплатившись за проезд, она вышла на шоссе, поставила чемодан у ног, да так и застыла, ничего не соображая от солнца и гама, но шофер, разводя руками, сказал певучим голосом:
— Да вы не огорчайтесь, все устроится, это уж закон.
Он еще не успел договорить, как Дани, оглядевшись и поняв, что это и есть центр Касси, сразу же увидела волнующее знакомое белое пятно «тендерберда». Он стоял метрах в двухстах от нее, у пляжа, среди других машин, но Дани узнала бы его среди тысячи подобных ему, хотя бы уже по тому, как при взгляде на него забилось ее сердце. У нее так сжало горло, что она не могла дышать, ее охватило какое-то прелестное чувство благодарности ко всему: к Касси, к морю, к солнцу, к толстому шоферу такси и к себе самой за то, что она не пролила ни слезинки и приехала прямо туда, куда следовало.
Ничего не видя вокруг, она шагала к своей Стремительной птице. Не чувствуя усталости, она, как в замедленной съемке, продвигалась сквозь толстый слой пустоты. Машина стояла с опущенным верхом. Филипп Филатери так и не поднял его. Судя по всему, он оставил машину не из-за того, что с ней что-то случилось. Дани положила чемодан на заднее сиденье и наконец внимательно осмотрелась.
В замке зажигания ключей не было. Открыла ящичек: там лежали все ключи и документы на машину. Она села за руль и несколько минут мучительно размышляла, пытаясь понять этого парня из Меца. У него не было денег, но он оставил ей сумочку. Он угнал машину, но бросил ее через какие-то пятьдесят — шестьдесят километров. Нет, она решительно отказывается что-либо понимать. Возможно, в его поступках и есть какой-то смысл, но это уже больше не интересует ее. Может, он сейчас где-то здесь, в Касси, в своем полотняном костюме и черном галстуке, может, он еще вернется, но это тоже ее не интересует больше. Внезапно в ней спало напряжение, словно мягко отошла какая-то пружина в ее груди, и она вдруг увидела себя как бы со стороны, такой, какова она есть: воровка, угнавшая машину, одинокая дура, вдали от дома, с неподвижной рукой в лубке. Дани заплакала.
— Хочешь сыграть в карты? — услышала она чей-то голос.
На ней были темные очки, и маленький мальчик, стоявший у дверцы, показался ей особенно загорелым. Ему было лет пять. Белокурый, с большими глазами, очень красивый, в синих эластичных трусиках в широкую белую полоску и красной майке из эпонжа, он стоял босой, держа в одной руке ломтик хлеба с маслом, а в другой — маленькую колоду карт. Дани вытерла слезы.
— Как тебя зовут? — спросил мальчик.
— Дани.
— Хочешь сыграть в карты?
— А тебя как зовут?
— Титу, — ответил он.
— А где твоя мама?
Он неопределенно махнул рукой, в которой держал хлеб.
— Там на пляже. Можно, я сяду в твою машину?
Она распахнула дверцу и подвинулась, уступая ему место у руля. Это был очень серьезный, степенный человечек, отвечавший на вопросы коротко и сдержанно. Однако она все же узнала, что у его отца тоже есть машина, голубая — и уж она то с крышей! — что в воде он нашел морского ежа и положил его в банку. Он рассказал ей правила своей игры («Это очень сложная игра»). Каждый получал по три карты, и тот, у кого оказывалось больше «картинок», выигрывал. Первую партию они сыграли просто так, без ставки, и выиграл мальчик.
— Поняла? — спросил он.
— Кажется, да.
— На что играем?
— А надо обязательно, что-то ставить?
— Без этого неинтересно.
— А ты что поставишь?
— Я? — переспросил он. — Ничего. Ты должна ставить. Хочешь, поставь свои очки?
Тщательно, отобрав, он дал Дани три карты: две семерки и одну восьмерку. Себе он взял трех королей. Она сказала, что так, конечно, выиграть легко и теперь сдавать будет она. Однако он все-таки опять выиграл. Она сняла свои очки и надела их ему, придерживая за дужки, чтобы они не сползли на нос. Он сказал, что в очках все получается какое-то сломанное, ему это не нравится. Она дала мальчику вместо очков пятьдесят сантимов.
— А теперь доешь свой бутерброд.
Он куснул два раза, не сводя с Дани внимательных глаз. Потом спросил:
— А кто этот мосье у тебя в машине?
Она невольно оглянулась на заднее сиденье.
— Никакого мосье нет.
— Нет, есть. Там, куда кладут чемоданы. Ты же знаешь.
Она рассмеялась, но сердце у нее дрогнуло.
— Какой мосье?
— Который спит.
— Что ты несешь?
Мальчик ответил не сразу. Откинув голову на спинку сиденья, он жевал свой бутерброд и меланхолично смотрел вперед сквозь ветровое стекло. Потом вздохнул и сказал:
— По-моему, он спит.
III. Очки
Мамуля.
Однажды вечером, в Рубе, я посмотрела на ее морщинистое лицо сквозь фужер, наполненный эльзасским вином. Мы сидели в кафе, неподалеку от вокзала. Слышались гудки паровозов.
Убейте меня.
Цюрих, восьмое октября. С тех пор восьмое октября скоро наступит уже четвертый раз. Тогда тоже были поезда. И комнаты в гостиницах. И много света!
Как это мы говорили, когда я была маленькая? Светлы мои волосы, черны мои глаза, темна моя душа, и холоден ствол моего ружья. Господи, что я несу…
Со вчерашнего дня я повидала столько кипарисов. Прованс — сплошное кладбище. Покончив со всем счеты, я буду покоиться здесь, вдали от мирской суеты.
Гостиница «Белла Виста», недалеко от Касси. На одной из улочек капля воды упала мне на лицо. Автобусная станция в Марселе. Высокие стены с бойницами в Вильневе. Боже, сколько же я металась, чтобы оказаться снова один на один с собой.
Стекла моих очков, и без того темные, запотели, и я ничего не увидела, когда открыла багажник. Вечернее солнце, стелясь вдоль эспланады, светило прямо мне в лицо, и внутри багажника, который оказался против света, было темно, как в пропасти. Чудовищный запах ударил мне в нос.
Я вернулась к мальчику по имени Титу, попросила его дать мне сумочку и переменила очки. Я держалась на ногах, и если у меня и дрожали руки, то самую малость. Я ни о чем не думала. Мой мозг словно парализовало.
