Марина Серова - По секрету всему свету
— Ты?..
Ирка Гаджиева перестала хлюпать носом и всмотрелась в меня зареванными темно-карими, как у матери, глазами.
— А, это вы… «При пожаре звоните ноль-один». Только я с удовольствием сама подпалила бы этот проклятый дом, вот было бы классно! — Она усмехнулась затравленно, но в расширенных зрачках полыхнула настоящая ненависть. — Пустите, я пойду.
— И куда же ты такая пойдешь?
— Все равно… Вам-то что?
— А вот что, Ирина Гаджиева: пойдем-ка со мной! — Я схватила ее за руку и решительно потянула за собой.
— Откуда вы знаете, как меня зовут? Куда вы меня тащите? Отпустите!
— И не подумаю, а будешь брыкаться — пристукну. Какая тебе разница — куда, если ты только что сказала «все равно»? Не бойся: хуже, чем есть, тебе уже не будет.
Должно быть, этот довод подействовал: Ирка смирилась и покорно тащилась за мной. Минут через пять я втолкнула ее в свою квартиру и заперла дверь.
— Раздевайся.
Она все так же молча и равнодушно повесила шубку на вешалку и расшнуровала ботинки.
— Теперь иди умойся. — Я направила ее в ванную. — А потом поговорим.
Ирина исполнила и это и вскоре появилась у меня на кухне, покорная судьбе. Глаза и нос у нее по-прежнему были красные, но чувствовалось, что истерика миновала.
— Садись, сейчас будем обедать. Хотя вообще-то я еще не завтракала… Есть хочешь?
— Н-нет. Не знаю…
— Как это — не знаешь? Ты сегодня ела?
— Нет, — прошелестело после паузы.
— Ясно, эту тему закрываем. Через десять минут будет яичница.
Я стала метать на стол все, что нашлось в холодильнике: сыр, ветчину, масло, маринованные грибочки, зеленый лук, пакет апельсинового сока… При появлении последнего потухший взгляд гостьи, которая равнодушно следила за моими манипуляциями, немного оживился. Я молча налила оранжевый напиток в стакан и поставила перед ней.
— Спасибо… — Девчонка схватила стакан обеими руками и залпом осушила его.
— Что, дорогая моя, головка-то — «бо-бо»? Перебрала ты вчера малость, да?
Она поперхнулась и вытаращила глаза.
— Откуда вы знаете?!
— Я, брат, все про тебя знаю. — Я невозмутимо разбивала яйца в миску. — Возьми-ка вот, нарежь пока ветчину.
Ирина не пошевелилась. Она смотрела на меня все такими же вытаращенными глазами.
— Что вы знаете?
— Ну, например, чем ты занимаешься со своим «папочкой», когда вы остаетесь одни… Ладно, вижу, мне придется самой резать ветчину. Знаю, что вчера между вами вышел небольшой скандальчик. И еще знаю, — я взглянула на девушку в упор, — что вы с Джафаровым делали в субботу двадцать третьего января. Напомнить? Или, может быть, сама расскажешь?
Девчонка хотела вскочить с табурета, но вместо этого без сил привалилась к стенке.
— Вы… кто?
— Да уж не «при пожаре звоните ноль-один», это точно! — я усмехнулась. — Частный детектив, Ирочка. Слыхала про таких?
Несколько секунд она беспомощно хватала ртом воздух, прежде чем из него вырвалось короткое и хриплое «нет!». Закрыв лицо ладонями, моя гостья трясла головой.
— Нет, не может быть…
— И все-таки именно так. Постарайся успокоиться, Ирина. Пойми, что для тебя единственный выход — честно и откровенно рассказать мне все. Даже если это ты убила. Но мне очень хочется, чтобы это оказалась не ты, слышишь?
Очень медленно она отняла руки, но ее глаза были закрыты.
— Вы расскажете милиции?
— А ты как думаешь? В конце концов придется! — Я старалась, учитывая ее состояние, говорить помягче. — Но сначала я должна сама выяснить все детали. А потом погляжу, как действовать. Итак: это ты или не ты?
— Нет, я не убивала! Это правда! — Она через силу подняла на меня глаза, но все же ей это удалось. — Никто его не убивал. Он сам…
«Он»?! «Его»?.. Догадка возникла внезапно и поползла вниз по спине холодными мурашками.
— Подожди, подожди. Ты мне зубы не заговаривай! Кто это — «он»? Кто «сам»?!
— Как — кто? — Теперь оторопела моя юная гостья. — Карен, конечно! Манукян. Вы же все знаете, зачем спрашивать?
Силы оставили меня, и я шлепнулась на табурет по другую сторону стола. От плиты потянуло горелым, но судьба яичницы с ветчиной сейчас волновала меньше всего. Боже мой, какая я дуреха! Какая упрямая, самонадеянная дура… Впрочем, этой сопливой девчонке знать о твоем позоре вовсе ни к чему.
— Разумеется, знаю. — Я заставила себя встать и спасти остатки главного блюда. — Это я тебя проверяла, извини. Расскажи-ка мне все по порядку, со всеми подробностями.
И Ирка, уписывая яичницу с отменным аппетитом, рассказала мне свою криминальную историю — только совсем не ту, какую я жаждала узнать! Я слушала ее, и оба моих «я» не переставали горько усмехаться злой шутке, которую сыграла со мной судьба. Имя этой шутки было — совпадение.
В субботу двадцать третьего января Ирина и ее любовник Теймури Джафаров действительно совершили преступление. Но не вечером, а средь бела дня. И не в пятиэтажке номер пятьдесят два на моей улице, где живут одни пенсионеры, а в элитном доме на Староказачьей, с двухъярусными квартирами и домофоном, где в неприличной роскоши обитают четыре семьи «новых русских». Вернее, семьи — в полном смысле этого слова — живут в трех квартирах. А четвертую занимал до того самого январского дня пятидесятитрехлетний вдовец Карен Манукян по прозвищу «Туз» — владелец видеосалонов, ночных клубов и казино, жуир и большой любитель молоденьких девочек. Его-то и наметили себе в жертву наши «Бони и Клайд».
Идея ограбления принадлежала, разумеется, Джафарову. Манукян вел какие-то дела с хозяином «Гюльчатай», и охраннику без труда удалось разузнать кое-что о привычках и вкусах этого «денежного мешка». Так, было известно, что армянин не боится хранить у себя дома довольно приличные суммы в твердой валюте, так как, будучи человеком старой закваски, привык расплачиваться наличными. Многие знали и о так называемых «субботних обедах» в квартире номер четыре дома на Староказачьей. Каждую субботу — если Манукян проводил ее в Тарасове и она не была посвящена бизнесу — он обедал у себя дома исключительно в женском обществе. Иногда он приглашал целую компанию девочек, чаще приходила одна гостья, но всегда эти обеды были весьма пикантного свойства. И всегда перед такой оргией Манукян отсылал охрану — часа на три-четыре, а то и до самого ужина.
Друзья и телохранители не раз предупреждали Карена об опасности, которую таят в себе эти субботние обеды без «прикрытия». И подобные предупреждения звучали тем более актуально, что в городе Тарасове очень многие желали бы, чтоб Манукяну никогда не исполнилось пятьдесят четыре… Среди его «доброжелателей» особенно выделялся криминальный авторитет Сема Ухарь. Между ними стояла старая незавершенная «партия», в которой Сема рассчитывал отыграться — «побить Туза», одним словом. Однако хозяин игорного бизнеса не собирался из-за подобной мелочи отказываться от своих маленьких прихотей. Во-первых, он верил, что «кому суждено быть повешенным — тот не утонет», во-вторых, вообще был, как я уже сказала, человеком традиций.
План Джафарова был прост, как все гениальное: подсунуть Тузу свою Ирку, которую он приручил почти год назад, добиться приглашения на субботнюю пирушку, дождаться, пока подействует снотворное, подсыпанное хозяину юной гостьей, и очистить его квартирку от лишних денег и ценностей. При этом, разумеется, Тимурчик не посвящал свою сообщницу в детали, не объяснял ей, каким образом ему удастся «кинуть» и милицию, и манукяновскую «секьюрити», сбыть с рук добытые драгоценности и пустить в дело доллары, номера которых — чем черт не шутит? — могут быть у кого-то зафиксированы. Да девчонка и не стремилась ни к каким деталям и объяснениям. Долгое время она вообще слышать не хотела об ограблении. Но куда бы она делась, если успела влюбиться в черноглазого восточного негодяя как кошка? Он навешал на уши своей «сладкой девочке» такой лапши, что в конце концов Ирка поверила во все: что он ее любит, что делает это ради нее и что денежки «козла Манукяна» — их ключ к счастью и независимости…
Мне пришлось выслушать еще немало подробностей этой отвратительной операции. Как ни странно, поначалу все у этих двоих шло как по маслу: с дилетантами это, по иронии судьбы, случается. Подвело их снотворное, а может быть, крепкий организм Манукяна. Но факт тот, что, когда Ирина впустила в квартиру Джафарова, прятавшегося во дворе за гаражом, хозяин неожиданно очнулся от дремы и с воплями кинулся в кабинет!
— Никогда не забуду, как он кричал и ругался по-армянски… — Ирина, обессиленная собственным рассказом, откинулась к стене и затянулась моим «Бондом». — Это был такой мрак! Я подумала, что теперь-то уж точно сбегутся все соседи, и нам с Тимурчиком кранты.
— Зря боялась: у крутых это не принято — кидаться на помощь, когда кричат. Да и стенки в той хате наверняка звуконепроницаемые, не то что в наших гадюшниках… Но неужели тебе совсем не было его жалко, Ирина?
