Джудит Кук - Смерть служанки
Домой он вернулся на следующий день рано утром. Там он застал не одного, а целых двух посыльных, слоняющихся по дому со срочными посланиями для него. Бросив плащ и меч в угол, Саймон направился в кухню и потребовал завтрак, во время которого он ознакомился с посланиями. Первое — скорее приказание, чем приглашение, — было от сэра Томаса Монктона, настаивающего, чтобы он навестил его как можно скорее в суде. Затем он обратил свое внимание на второе послание, и сердце его упало, когда он разглядел печать Королевского колледжа врачей. Их приказ он никак не мог оспорить. Они повелевали ему явиться на специальное заседание Совета, которое состоится сегодня же в три часа, и дать объяснения по поводу серьезного обвинения.
Кто-то трудился не покладая рук. Ему трудно было поверить, что эти два требования не связаны, но, каким образом сюда впутался Королевский колледж, он не мог себе представить, хотя ничуть не сомневался, основываясь на прошлом опыте, что они найдут повод устроить ему обструкцию. Ему в голову пришла ужасная мысль. Что, если это как-то связано с пропавшим маковым сиропом?
* * *Он отправился на первую встречу, с сэром Томасом Монктоном, в подавленном настроении. Он пришел, назвался и вынужден был прождать за дверями более получаса или даже дольше. Когда его наконец впустили, Монктон не стал терять времени и сразу перешел к делу.
— А, доктор Форман, я тут получил письмо от сэра Уолфорда Барнеса, на которое, как мне кажется, вам следует обратить серьезное внимание. В письме он пишет, что его дочь рассказала ему, будто ее горничная завела себе буйного любовника, который несколько раз нападал на нее. Несмотря на увещевания хозяйки, девушка отказывалась его прогнать. Что вы на это скажете?
Значит, вот в чем дело.
— Тогда странно, почему леди Оливия Такетт не сообщила эту информацию на следствии сама или не послала мистер Дауна, который, по-видимому, тоже был свидетелем.
Монктон снова взглянул на письмо.
— Сэр Уолфорд пишет, что леди Такетт была очень расстроена смертью горничной и не считала свою информацию важной, пока не узнала о приговоре. Она ведь полагала, что девушка утопилась сама. Скорее всего, этот ее любовник моряк и сейчас находится уже далеко, если он понимает, что ему грозит. Таким образом, дело можно считать законченным, как вы считаете?
— Возможно. Хотя я думаю, что вряд ли у девушки был буйный любовник, да и вообще, вряд ли у нее был любовник, за исключением самого последнего времени.
Монктон раздраженно вздохнул.
— То, что вы думаете, доктор Форман, вряд ли имеет значение. Мы имеем логичное объяснение, так что я предлагаю на этом дело закончить. Мы и так огорчили сэра Уолфорда и его семью, впутав их по вашей инициативе и…
— Он никак не мог этого избежать, ведь девушка была горничной его дочери, — перебил его Саймон.
— Пожалуйста, не перебивайте меня, доктор Форман. Повторяю, вы рассердили и обидели сэра Уолфорда, который больше не желает ничего слышать на эту тему. Ведь он, — продолжил Монктон, воодушевляясь, — очень влиятельный человек в Сити и должен заботиться о своей репутации. Что касается меня, то я ставлю в этом деле точку.
— Тогда мне следует уйти, — заметил Саймон. — У меня встреча в Королевском колледже врачей, мне не хотелось бы опаздывать.
Итак, сэр Уолфорд вмешался лично. Пока Саймон шагал мимо доминиканской церкви в сторону зала Совета на Найтрайдер-стрит, он раздумывал, не вызван ли новый поворот событий его поездкой в Стратфорд-Сен-Энн, о которой узнал купец, или он просто выполняет просьбу своей дочери. В последнем он сильно сомневался. Оливия Такетт казалась ему женщиной, способной самой разобраться со своими делами. Еще он размышлял, удастся ли ему узнать, где живет Селия Уинтер, и сможет ли она подтвердить, что Оливия действительно провела у нее тот вечер, когда умерла Элайза, и как поздно она там засиделась. Он прекрасно понимал, что добиться этого ему будет трудно: придется придумать какой-то повод, причем достаточно убедительный, чтобы сразу не показали на дверь. Он не должен вызывать никаких подозрений, иначе о его визите немедленно доложат Оливии. А это будет некстати.
Он думал о своей встрече с Советом врачей с неприятным чувством. Он каждый день благодарил судьбу за то, что ему, хотя и с огромными трудностями, удалось добиться желаемого и стать врачом с полной квалификацией, что было практически недостижимо для такого деревенского парнишки, как он. Он был невероятно горд тем, что его называли «доктором», что великий Кембриджский университет признал его заслуги и он получил лицензию Королевского колледжа.
Профессия помогла ему достичь определенного положения в обществе, среди его пациентов были молодые лорды королевского двора, богатые семьи из Сити, а также ремесленники, игроки и беднота Бэнксайда. Он мог запросто начать практиковать в каком-нибудь маленьком городке вроде Сэлисбери, но твердо решил добиться успеха в Лондоне и пока вполне преуспевал.
Саймон также гордился той широтой знаний и новыми идеями, которых нахватался в Италии, и считал своих английских коллег консервативными практически во всех отраслях медицины и астрологии. Вне сомнения, именно это и послужило основанием для обвинений его в некромантии, и, безусловно, некоторые члены будут рады сыграть на этой сплетне. Но за его уверенностью в собственных способностях и гордостью достигнутым положением все еще скрывался мальчишка, который провел двенадцать месяцев в грязной тюрьме за то, что нагрубил местному сквайру. Может быть, сэр Уолфорд пожаловался не только коронеру, но и Королевскому колледжу?
Он прибыл в Зал врачей примерно через пятнадцать минут, и слуга, сообщивший, что его ждут, провел его в палату Совета. Слуга постучал, открыл дверь, и Саймон предстал перед полным составом Совета в длинных мантиях, сидящих вдоль длинного полированного стола, на дальнем конце которого восседал президент.
— Вас снова пригласили сюда, доктор Форман, — сказал президент, — чтобы рассмотреть обвинение вас в грубом нарушении правил поведения. Вы можете сесть.
Саймон сел. Президент порылся в листах пергамента и продолжил:
— Доктора и надзиратели Королевского колледжа врачей, я напомню вам о предыдущих нарушениях, допущенных доктором Форманом.
— Он впервые был призван на наш суд за сочинение о еретике Парацельсе, тогда как наш колледж единодушно придерживается ортодоксальных взглядов Галена в области анатомии. Я верно излагаю, доктор Форман?
Саймон подтвердил, что это в самом деле так, и добавил, что колледж сейчас настолько отстал от времени, что его обогнала вся Европа, которая ныне цитирует Везалия в вопросах анатомии.
— Изучение Галена не способствовало прогрессу в искусстве врачевания, — добавил он.
Ничего удивительного, что ответом ему была самая холодная реакция президента, который продолжал, не удостоив замечание Саймона своим комментарием:
— Далее, господа, доктора Формана призывали сюда, чтобы он пояснил свой метод лечения тяжелых больных кашкой из ароматных роз в растворе полыни и затем отмечал прогресс при лечении этих больных с помощью астрономических альманахов. Те, кто присутствовал на том заседании, наверняка помнят, что доктор Уильям Джилберт, бывший тогда нашим президентом, устроил доктору Форману экзамен по принципам астрологии, в котором доктор показал себя крайне неадекватным. В результате на него наложили штраф в пять гиней.
— В третий раз, уже когда он каким-то образом заполучил признание и поддержку Кембриджского университета, — с презрительной ухмылкой продолжил президент, — он снова был проэкзаменован, на этот раз по физике, которой он якобы обучался у пресловутого доктора Кокса, и повторно по астрологии. Что касается последнего, то он оказался невеждой в том, что мы в нашей стране почитаем основополагающими принципами. На этот раз колледж наложил на него штраф в десять гиней. Поступали также предложения засадить его в тюрьму как шарлатана и, возможно, некроманта, но по непонятным причинам этому помешало прямое вмешательство государственного секретаря, покойного сэра Фрэнсиса Уолшинхэма. Вы желаете что-нибудь сказать, доктор Форман?
Присутствующие зашумели, когда Саймон встал.
— Я не знаю, господа, почему вы снова послали за мной. Но я могу по крайней мере высказаться по поводу предыдущих обвинений. Вы сочли меня виновным в этих трех случаях, потому что ваши методы и знания устарели. — В ответ послышались гневные возгласы. — Пожалуйста, выслушайте меня, джентльмены, хотя я не сомневаюсь, что вам не терпится обвинить меня в каком-то другом, неизвестном мне деянии. Во мне вам не нравится не противопоставление Галена Парацельсу или не тот метод астрологии, который я предпочитаю, — вся беда в том, что мы с вами расходимся по основным принципам медицины. Например, я против непрерывного кровопускания, которое, по моему разумению, только ослабляет пациента, равно как я считаю невозможным следить за течением болезни, разглядывая бутылки с мочой.
