Нил Гейман - Череп Шерлока Холмса
Между тем мы сделали довольно приличный крюк, пройдя два квартала от дома, в котором, по предположению Холмса, еще недавно обитал преступник, а затем вернулись по другой стороне почти на то же место.
— Вот в этом доме, насколько мне известно, снимал квартиру убитый, — сказал Холмс, прервав рассказ. Подойдя к двери квартиры, где проживал покойный Раковски, он оглянулся, быстро осмотрел улицу, после чего молниеносно срезал печати, которыми была опломбирована квартира, и отмычкой открыл дверь. Пройдя вслед за Холмсом внутрь, я лишь подумал, что давно уже не удивляюсь столь вольному отношению моего друга к закону. Напротив — меня удивило то, что я вообще вспомнил об этом.
Холмс нащупал у двери выключатель, зажег электрическое освещение и приступил к осмотру. Едва я двинулся на помощь, как он повернулся и с улыбкой сказал:
— Ватсон, оставайтесь, пожалуйста, в центре и следите за тем, чтобы я ничего не пропустил. Вы же знаете мою рассеянность!
Я молча подчинился, хотя и прекрасно понимал: Холмса смущала не его рассеянность, а моя неловкость. Таким деликатным способом он решил обезопасить себя от помех с моей стороны. Прежде чем приступить к настоящему обыску, Холмс окинул комнату цепким взглядом.
— Обратите внимание, Ватсон, — сказал он, — в этой квартире тоже царит идеальный порядок. Не хуже, чем в той, что мы осмотрели ранее.
Я вынужден был согласиться. Действительно, комната покойного Раковски выглядела гак, словно ее убирали не раз в день, а, по меньшей мере, раз в час. Ни одного случайно оставленного предмета, мебель расставлена прямо-таки с математической аккуратностью.
— Да, порядок, — повторил Холмс. — Потому тем более странно, что кое-что не соответствует общему представлению.
— Например?
— Например, корешки книг на полках. Обратите внимание, Ватсон, линия, по которой они стоят, не очень ровная. Некоторые выступают больше, некоторые — меньше… Такой аккуратный и пунктуальный человек, каким представляется мне обитатель этого жилища, обязательно бы их подровнял. Впрочем, пока это всего лишь предположение. Но оно может свидетельствовать о том, что здесь после смерти хозяина кто-то побывал и что-то искал. Вот только что именно?
Я молча пожал плечами. Впрочем, великий сыщик и не ожидал от меня ответа. Он приступил к детальному обыску, начав с кабинета. Тут находились только письменный стол, украшенный чернильным прибором с медным двуглавым орлом, да множество книжных шкафов. Я пробежал взглядом по книжным полкам. Здесь стояли книги на английском, французском, немецком и русском языках. Русского я не знаю, но остальная библиотека представляла собой причудливую смесь исторических исследований с самыми современными работами по физике и химии.
— Ну, точно! — вдруг воскликнул Шерлок Холмс. — Здесь был кто-то не менее тщательный, чем мы, Ватсон.
На мой безмолвный вопрос великий сыщик продолжил:
— Смотрите, что я нашел в корзине для бумаг!
И он потряс листком отрывного календаря, на котором было написано «31 августа».
— Что же здесь удивительного, Холмс? — спросил я.
— Этот листок лежал сверху! А под ним — листок за 1 сентября. Значит, кто-то не поленился заглянуть даже в мусорную корзину. Какие выводы можно сделать? Искомой вещью, скорее всего, являются какие-то бумаги. Или бумага. Документы, письма… — Холмс бросил календарный листок в корзину и покачал головой. — Боюсь, пока мы не поймем, что именно искал здесь убийца, нам ни за что не раскрыть причину этого преступления.
Покинув квартиру Раковски, мы направились домой. Стоял короткий период «индейского лета», и мы решили не брать кэб, а насладиться ласковым теплым солнцем и свежим воздухом. Я надеялся услышать продолжение рассказа о приключениях в Тибете. Главное, что меня интересовало, — это связь между узлом в квартире преступника и тибетским амулетом.
Но Холмс молчал. Казалось, он погружен в глубокое раздумье. Я же не рисковал нарушить ход его мыслей — тем более что это, скорее всего, было бы невозможно. По-моему, его не смог отвлечь даже появившийся на улице и увязавшийся за нами нищий — китаец в лохмотьях с безумным выражением в раскосых блестящих глазах. Он явно был сумасшедшим обитателем заброшенных доков. Я бросил ему мелкую монетку, но он не отставал, что-то лопоча на ломаном английском, приплясывая на ходу и постоянно ухмыляясь. От его выкрашенных черной краской зубов мне стало не по себе. Я сказал:
— Бедняга, жаль, что нет с нами моего старого друга Уитфорда Кемпа. Прекрасный был психиатр, его помощь пришлась бы этому несчастному весьма кстати…
Не замедляя шага и даже не взглянув на нищего, шедшего за нами в двух-трех шагах, Холмс процедил сквозь зубы:
— Этот малый скорее нуждается во вмешательстве другого вашего друга — и моего тоже. Инспектора Лестрейда. Идите прежним шагом, пусть бестия думает, что мы ничего не заметили…
Поравнявшись с кэбом, одиноко стоявшим на углу, Холмс вдруг резко втолкнул меня в него, впрыгнул сам и крикнул кэбмену: «Гони!»
Выглянув из окошка, я увидел, что лженищий стоит посреди улицы и смотрит нам вслед.
— Кто он такой? — спросил я сыщика.
— Один из мерзавцев, обитающих в китайском квартале, — ответил Шерлок Холмс. — Хозяин опиумной курильни в доках. Я несколько раз встречал его там. Скупщик краденого, торговец живым товаром. Я уверен, по крайней мере, в трех убийствах, совершенных этим негодяем. Интересно было бы узнать: кто и почему нанял его следить за нами?
— Вы уверены в том, что он следил? — недоверчиво переспросил я. — Но ведь это нелепо: отправлять на слежку человека, настолько привлекающего к себе внимание! Я полагал, для слежки выбирают менее заметных…
— Именно на это общепринятое мнение и рассчитывал наш противник! — перебил меня Холмс. — Такая экзотическая личность, как сумасшедший нищий китаец, легко пройдет куда угодно и за кем угодно! После первого интереса на него перестают обращать внимание, а любой его шаг, даже самый эксцентричный, воспринимается как проявление расстройства психики! Нет, дорогой друг, вызывающая внешность и странные манеры — весьма удачная маскировка. Кого-то очень встревожили наши действия. А ведь мы только начали расследование!
Когда мы вернулись на Бейкер-стрит, я напомнил моему другу о прерванном рассказе. Устроившись в кресле с рюмкой портвейна, Холмс вернулся к тибетским приключениям.
— Должен вам сказать, Ватсон, что почет, оказанный мне в монастыре Галдан, поразил меня явным несоответствием той роли скромного исследователя, которую я исполнял, — начал он. — Знаки преувеличенного внимания со стороны монахов не могли быть объяснены и решением элементарной логической задачи. Я спросил у сопровождавшего меня монаха по имени Тулку, чем это вызвано. Он ответил: «Мы надеемся, что ваш череп, почтенный господин, станет подлинным украшением нашего монастыря», — и указал на стоявшие вдоль стены богато украшенные чаши, сделанные из человеческих черепов…
Бросив взгляд на мое вытянувшееся лицо, Шерлок Холмс усмехнулся.
— Признаться, Ватсон, планы монахов относительно моего черепа резко расходились с моими. Я надеялся, что он еще послужит мне… и Англии, конечно, — он шутливо вскинул руки. — Успокаивало другое — если бы монахи таили какие-то кровожадные замыслы, вряд ли они стали бы признаваться в них столь откровенно. Эта мысль меня немного успокоила, я принялся осматриваться — ведь мне впервые довелось оказаться в самом сердце подобной святыни. Непередаваемое впечатление, дорогой Ватсон, до сих пор вспоминаю, как я сожалел о вашем отсутствии. Описать увиденное — для этого нужен ваш литературный талант, а не сухой язык частного детектива. Представьте себе полумрак каменных келий, в котором угадывается тяжелый блеск позолоченных статуй, представьте себе искусно нарисованные на полу мандалы — картины Вселенной. А прекрасные шелковые полотна, украшенные переливающимися всеми цветами радуги образами божеств и демонов — ими гордились бы самые знаменитые музеи мира!
Меня несколько удивило восхищение, звучавшее в голосе Холмса — мой друг был вполне равнодушен к искусству — кроме тех случаев, когда творение оказывалось в круге его интересов. Иными словами, становилось объектом преступления. Поймав мой недоверчивый взгляд, Холмс сказал:
— Представьте себе, я действительно был поражен сокровищами монахов. Но куда больше меня занимала судьба Торстейна Робю, — он нахмурился. — Рассматривая украшенные драгоценностями чаши, изготовленные из человеческих черепов, я невольно задавался вопросом — нет ли среди них тщательно отделанного и украшенного черепа несчастного норвежца. Мысль эта меня настолько заботила, что я даже забыл о том, что и собственная моя жизнь, возможно, тоже находится в опасности. Впрочем, забыл лишь на мгновение. Дело в том, что меня представили настоятелю — Дагпо Лходже. Худощавый старик с приветливым лицом и умными проницательными глазами сидел на некоем подобии трона — деревянном сундуке с высокой резной спинкой. Он благосклонно принял мой дар — длинный узкий шарф, который называется «хадак». Такие шарфы — наиболее характерный вид подарков, в Тибете их приходится раздавать на каждом шагу… — Холмс, словно в ознобе, потер руки. — В ответ на это лама благословил меня — положил правую руку мне на темя. От моих глаз не укрылась его довольная улыбка, которая относилась к строению моего черепа, вызвавшему столь откровенное восхищение монахов! На какой-то миг я забыл о судьбе Робю, но зато вспомнил, монастырь принадлежит приверженцам бон — которые, в отличие от буддистов, отнюдь не являются убежденными противниками лишения жизни различных существ. Мало того — до недавнего времени они практиковали кровавые жертвоприношения. Правда, не человеческие, но в данной ситуации это было весьма слабым утешением. Я призвал на помощь все свое самообладание и вежливо поблагодарил ламу за его подарок — Дагпо Лходже подали шнурок из шелка, он завязал на нем узел и, дунув на него, возложил мне на шею. Этот шнурок с узлом по-тибетски называется «сун-дуд», он считается талисманом, предохраняющим от несчастий. С точно таким же узлом, как этот, — и Холмс протянул мне шнурочек, срезанный сегодня с портьеры в квартире на Тотенхейм Корт-роуд.
