Антон Чиж - Смерть мужьям!
Много разнообразно-горьких мыслей пронеслось в голове, но внезапно Желудь вспомнил, что несчастье это попало в его участок не просто так. Не зря ведь начальник сыска, господин Вощинин – человек мудрый и проницательный, не оставил у себя, а уговорил приютить. Возможно, за таким глупейшим поведением кроется хитрый расчет высокого начальства: проверить, насколько пристав блюдет закон, а затем сделать строгие выводы, чтобы другим неповадно было. А вдруг мальчишка не так глуп, как кажется? Вдруг это все тонкая игра, чтобы сделать из пристава козла отпущения и лишить заслуженной пенсии?
Прикинув вновь открывшиеся резоны, Савелий Игнатьевич счел нужным резко поменять тон, и выудить добрейшую улыбку:
– Молодец, Родион Георгиевич, не спасовали!
Ванзаров терпеливо ждал, что еще придумает пристав.
– Выдержал проверку, не испугался! Еще раз – молодец. Так и должен вести себя чиновник полиции: закон для нас – святое. Для того и поставлены. Так,что не обижайтесь на мое распекание, голубчик, это необходимая процедура.
Не поверив ни единому слову Желудя, Родион выказал полную покорность любому начальственному самодурству.
– Благодарю за службу, голубчик. Теперь у вас забот – невпроворот: три дела закрыть нужно. Справитесь? Ну, я в вас верю. Идите, голубчик, не задерживаю.
– Позвольте доложить...
– Что-то еще? – борясь с улыбкой, спросил пристав.
– Считаю, что убийства женщин и неизвестного господина имеют между собой связь, – сказал Ванзаров, примечая, какие чувства прорываются на лицо пристава. – Для этого есть веские основания. Они изложены мною в докладной записке, которую изволите видеть. Для того чтобы скорейшим образом завершить розыск по этим делам, прошу выделить филерское наблюдение...
Савелий Игнатьевич пришел к неоспоримому выводу: точно, юнец подослан. Виданное ли дело – просить филеров. Да это ведь какие траты по участку! Средства потребуется немалые. А откуда им взяться, когда супруга по весне дачку в Белоострове прикупила, что по ведомости провели, как «затраты на осведомителей». Весь участок потом месяц фальшивые донесения сочинял.
Изобразив напряженную работу мысли, Желудь, наконец, изрек:
– Сожалею, голубчик, но это невозможно.
– Почему? – нагло спросил Родион.
– Весной в участке были крупные затраты на агентурную работу, так что в этом году бюджет исчерпан. Мы же не жандармы, которые берут, что требуют. Уж извините, бессилен.
– Значит, филеров нельзя выделить?
– Никак не возможно... Ступайте, Родион Георгиевич, жду от вас скорейшего завершения дел, чиновнику для особых поручений в таком вопросе оплошать никак нельзя. Имейте это в виду, – сказал пристава, возвращая дела.
– Могу я целиком заниматься только этими делами?
– Все, что пожелаете, голубчик. Это – главное. А уж мелочь мы сами подчистим.
Родион отвесил сдержанный поклон и, разбрызгивая искры возмущения, отправился к своему рабочему столику, затиснутому в самый угол, к окну. Юный чиновник не мог понять: как это в полиции нет средств на филеров. Как же тогда раскрывать преступления? Не самому же дежурить в засаде. Да и не обучен тонкому искусству следить в выслеживать. Но спорить с приставом бесполезно. Ванзаров прекрасно понял, что Желудь из вредности ничего не даст. Даже если мог бы.
А между тем, в приемном отделении чиновники Матько и Кручинский уже занимались важнейшим делом, а именно: составляли протокол на пойманного без паспорта чухонского крестьянина Салоннена. Мужик, приехавший в столицу на заработки, был задержан бдительным городовым за попытку здороваться с каждым встречным, и доставлен в участок.
Матько подмигнул коллежскому секретарю:
– Сколько у нас не закрыто?
– Две кражи и одни разбой, – ответил Кручинский.
– Порадуем господина пристава?
Чиновники принялись задавать вопросы мужику, ни слова не понимавшему по-русски, но ответы записывали утвердительные. Не прошло и пяти минут, как опасный злоумышленник Салоннен сознался во всем, что спрашивали. Чрезвычайно довольный таким скорым следствием Матько, закончил расписывать признание, повернул лист к мужику и сунул чернильную ручку:
– Подпиши! – как глухому крикнул он.
Добродушный Салоннен понял, что хорошие господа заботятся о нем, и вот уже написали прошение об устройстве его на работу. Надо их будет табаком угостить. Какие добрые люди живут в столице, зря односельчане пугали. Законопослушный крестьянин уже занес перо, чтобы подписать себе пять лет каторги, как вдруг его толкнули. Молодой человек прилично одетый, невежливо вырвал перо, разорвал прошение, да так, что клочки засыпали пол, подхватил за локоть и выволок крестьянина за порог. Салоннен очень расстроился: надо же, в солидном учреждении работают такие грубияны. Вздохнув, он нацепил картуз и отправился к Сенному рынку, приветливо манившему подводами с товаром.
А грубый чиновник, вернувшись к добрым коллегам, саданул кулаком по загородке и злобно вопросил:
– Как смеете?!
– Да что же? – изобразил невинность Матько. – Ему все равно, а с участка дела бы списали.
– Мы – полиция, а не палачи! – с жаром возразил Ванзаров. – Может, пытками да розгами не побрезгуете? Мы поставлены защищать слабых, а не губить их ни за что ни про что. Если невиновных обрекать будете, как же потом закон защищать? Стыдно, господа.
Проповедь пропала даром. Матько с Кречинским переглянулись, сошлись во мнении, что юнец совсем безнадежен, поставили на нем жирный крест и застрочили перьями в гуще бумаг.
Кипя ярым бешенством, Родион схватил циркуль, линейку, верстовую карту города и стал что-то вымерять и подсчитывать. Кропотливое занятие успокоило бурление крови, он совершенно пришел в себя. А два телефонирования придали уверенность, что на верном пути. Не говоря никому ни слова, Родион покинул участок.
2
Юноша Пырьев местом своим дорожил. Не каждому в восемнадцать лет посчастливиться трудиться личным секретарем в конторе знаменитого адвоката. А потому старался услужить, как мог. И с раннего утра уже восседал за конторкой. Господин Грановский хоть и прибыл в обычный час, но был мрачнее тучи, от чего на душе Пырьева заскреблись черные кошки с огромными черными когтями. Юноша трепетно спросил, не желает ли чего Антон Сергеевич, не нужно ли бумаги или справки какие подготовить, или просто чаек поставить, а может, и рюмочку. Но благодетель был явно не в духе, прикрикнул на секретаря, приказав его не беспокоить.
Пырьев намеревался строго выполнять указание, заворачивая всех посетителей. Но около половины десятого в приемную заявился молодой человек, который сразу не понравился Пырьеву. Во-первых, одет не по моде, даже бутоньерки в петлице нет, во-вторых... Далее верный секретарь не придумал, ну, не понравился визитер, и все тут.
Гость, нагловато заложив руки за спину, потребовал, именно так, а не иначе, сообщить, что прибыл Ванзаров.
Сдержанным и благовоспитанным тоном секретарь только попытался объяснить, что господин адвокат не принимает, но тут ему предъявили аргумент, пред которым он был бессилен. Труся и переживая, Пырьев постучал в кабинет и доложил, что явилась сыскная полиция и... Распахнулась дверь, а затем плотно захлопнулась перед носом оторопевшего мальчишки.
– Плохо выглядите, не спали? – вместо приветствия, сказал Ванзаров, позволив себе сесть без приглашения. – Появились мысли, кто мог убить вашу жену и горничную?
Грановский усталым голосом напомнил, что допрос подозреваемого должен проводиться по форме, в присутствии адвоката и прочих формальностей. Так что следует оставить его в покое или вызвать, как полагается.
– У меня для вас хорошая новость, – пропустив мимо ушей законное требование, сообщил чиновник полиции. – Я готов снять с вас подозрение в убийстве, если честно ответите на один вопрос. Кстати, это не допрос, а выяснение вновь открывшихся обстоятельств со свидетелем. А свидетелю адвокат не нужен. Ведь так?
– Что вы хотите? – сдался Антон Сергеевич, вынул серебряную коробочку с вензелем «А.Г.» и кинул в рот монпансье.
– Отвыкаете от курения? О, я тоже через это прошел, сосал всякую гадость...
– Умоляю, спрашивайте поскорее и закончим, мне еще надо к заседанию подготовиться.
– Не беспокойтесь, всего один вопрос: почему вы пришли на обед, который никто и не думал готовить?
Грановский покрутил языком конфетку, отчего под щеками пробежал мячик языка, и сказал:
– В последнее время наши отношение с Авророй стали несколько натянутыми. Откровенно говоря, мы почти не общались. У каждого была своя жизнь. Ломать что-то нельзя, у нас двое детей, и они не должны страдать из-за сложностей родителей. Да и моей карьере развод не на пользу. Мы условились сохранять внешние приличия, и вести себя дружески. Не мешая и не принуждая другого к чему-то большему. Но вчера около полудня мне доставили записку, в которой неизвестный доброжелатель сообщал, что Аврора с горничной пакуют чемоданы, чтобы бежать за границу. Как вы понимаете, я не поверил в такую чушь: к счастью, у нас в империи жена своего паспорта не имеет и вписана в паспорт мужа. Но, на всякий случай, телефонировал домой. Никто не ответил. Мне стало любопытно, что происходит, и я приехал.
