Инна Бачинская - Пепел сердца
– Простил? За что? Любовь – дело добровольное. Мы были детьми, Савелий. Что я мог ей дать? А тот поманил блеском…
Невольно в голосе его прозвучала такая жгучая обида, что даже наивный Савелий понял, что дело нечисто, не все так просто, и раны еще не затянулись. И что же это получается? Сколько же это несчастного народу… муж, убивший любовника жены и ожидающий наказания; вдова любовника, тянущаяся к горлу виновницы-разлучницы, вдобавок пьющая; осиротевшие дети… бедная девочка! Любовница жертвы, бывшая подруга Федора… Змеиный клубок, и Федор в центре.
Язык у Савелия чесался дать Федору добрый совет держаться от подруги детства подальше, но он, прекрасно его зная, держал свои мысли при себе. Весь его книжный опыт говорил… нет, весь книжный его опыт вопиял! что добром дело не кончится. Но общеизвестно, что Федор Алексеев советов не просит и не принимает. Точка, как говорит капитан. У Савелия мелькнула было мысль посоветоваться с капитаном, послушать, что он скажет, но он эту мысль отбросил на корню, решив, что не имеет права злоупотреблять доверием Федора. Тем более он примерно представлял себе, что именно скажет капитан. Посему выходило, что отныне ему придется влачить жалкое существование человека с распирающей сердце и сознание тайной и прятать глаза от капитана Астахова, которому не откажешь в проницательности. Как-то так.
А с другой стороны, а что, собственно, грозит Федору? Она его бросила когда-то, блеск ей понадобился, видите ли; бросит и сейчас, скорее всего, так как блеск у Федора если и добавился, то отнюдь не финансовый. А она дамочка дорогая. Бросит! Конечно, бросит, решил он с облегчением. И Федор снова у разбитого корыта. Пусть, все лучше, чем… Общеизвестно, что от хвори под названием несчастная любовь никто еще не помер, как утверждает капитан, пренебрегая поучительными примерами из мировой литературы… Ты мне лапшу не вешай, Савелий, говорит капитан, если хорошенько рассмотреть все эти твои примеры с точки зрения криминалистики, то неизвестно еще, что там вылезет и кто виноват. Главное, считает Савелий, чтобы друзья были рядом. Друзья, любимая работа… Федя хочет открыть детективное агентство, они часто обсуждают, с чего начать, и он, Савелий, готов помочь деньгами. Подтолкнуть бы, отвлечь, подкинуть пару интересных дел… ну, там убийства, исчезновения, можно еще шантаж, глядишь, он и отвлечется. Главное, чтобы серые клеточки не простаивали. А любовь… Савелий вздохнул, снова вспомнив капитана Астахова, считающего, что философам любовь без надобности и только отвлекает от высоких мыслей о смысле жизни и вообще мешает. Мешает-то мешает, но куда денешься, когда, как в старом шлягере, она негаданно нагрянет. Только пережить и перетерпеть, считает Савелий. А может, все будет хорошо, подумал он оптимистично, и она вернется к нему, и они будут жить вместе долго и счастливо. Подумал и вздохнул…
Далеко за полночь они распрощались наконец, и Федор уехал домой. В квартире было тихо; Зося, устроив девочку, давно улеглась. Савелий заглянул в «гостевую» комнату, прислушался к дыханию спящей Сони и осторожно прикрыл дверь. Уселся перед телевизором; выключив звук, смотрел новости, рассеянно глядя на хорошенькую дикторшу. Невеселые мысли его крутились вокруг Федора и его старой подруги, он был полон нехороших предчувствий. Ну, да Савелий тот еще паникер, все знают…
Глава 17
Воспитательный момент
…Утром позвонила Ния, сказала виновато:
– Федя, привет! Извини меня за вчерашнее, ладно? Я нагнала на тебя тоску, сама не знаю, что со мной. Я уже в порядке, честное слово! Мы увидимся? Позвони мне, ладно? Не сердись за дурацкий вечер. Ты же знаешь Настю…
Федор обещал. Торопливо оделся, отхлебнул кофе и поехал в третью больницу, куда «Скорая» увезла вчера Лину Тюрину. В справочной службе больницы он узнал имя врача и номер палаты. Врач, немолодой, седой, с большим животом, окинул Федора цепким взглядом и спросил:
– Вы кто? Родственник?
Федор сказал, что друг дома, давно знаком с пациенткой, вот пришел узнать, что и как. Так больше никого у Тюриной нет. Он же вызвал «Скорую».
– Вам известно, что она пьет? – спросил врач.
– Она недавно потеряла мужа, осталась одна с двумя детьми… вот и сорвалась. Доктор, что с ней?
– Гипертонический криз, алкоголь, транквилизаторы. Что она принимает? Она не смогла вспомнить названия. Что-то от бессонницы, говорит.
– Понятия не имею. Узнаю.
– Она чудом осталась жива. Ей нужны лекарства, капельница… к сожалению, у нас, сами понимаете, не все есть. Мы подержим ее несколько дней, понаблюдаем.
– Да-да, конечно. Дайте список, я все привезу. Ее можно перевести в отдельную палату?
– Можно, но я бы не стал спешить. Ей лучше с людьми.
– Я спрошу. Спасибо, доктор.
…Он постучался. Не дождавшись ответа, вошел в палату. Лина Тюрина лежала у двери; глаза ее были закрыты. Из четырех кроватей две были свободны. Еще на одной, у окна, кто-то спал, накрывшись с головой; над краем одеяла торчал клок седых волос. Здесь еще сильнее чувствовался безнадежный и казенный больничный «аромат», в котором смешались запахи сырого белья, бедной кухни и дезинфекции.
Федор остановился у ее кровати. Серое лицо, синяки под глазами, неопрятная седина; крупные неподвижные руки поверх одеяла. Хороша. Она открыла глаза и взглянула на него. У нее вырвалось удивленное:
– Ты?
– Как вы себя чувствуете? – спросил Федор, пододвигая стул и усаживаясь.
Она недобро усмехнулась.
– Прекрасно. Ты вызвал «Скорую»?
– Да, «Скорую» вызвал я. Соня у моих друзей, очень достойной семейной пары.
– Да что ж ты так суетишься? – Тюрина, раздувая ноздри, лезла в драку; побелевшие пальцы вцепились в одеяло. Похоже, ей было все равно, с кем сцепиться. – Совесть замучила? Ты бы лучше эту тварь окоротил!
– У вас есть какие-нибудь родственники? – Она была ему отвратительна; она обращалась к нему на «ты», что тоже было отвратительно.
– Зачем?
– Если с вами что-нибудь случится, им придется забрать Соню.
– Хочешь сказать, что я подохну? – Она оскалилась недобро. – Не надо было вызывать «Скорую»! Скорей бы!
– Соня очень испугалась вчера, вид у вас был неважнецкий.
– Не дождетесь, понял? Я вас всех переживу. – Она облизала сухие губы.
– Для начала бросьте пить. Можно пройти курс реабилитации, сейчас их много.
– Что ты несешь! Я не пью!
– Пьете! – Федор тоже повысил голос. – В доме шаром покати, ребенок голодный. Дайте адрес родственников, я им напишу. Еще один такой приступ, и Соня пойдет в приют. Горе не только у вас, горе у вашего ребенка, она цепляется за вас. А вы…
– Много ты понимаешь. По-твоему, я плохая мать?
– По-моему, отвратительная. – Он не собирался ее щадить. – Не дай бог никому такую мать!
– Убирайся! – завопила она. – Подонок! Ненавижу! Всех ненавижу!
Она всхлипнула. Женщина на соседней кровати шевельнулась, прислушиваясь.
Федор молчал. Тюрина плакала, громко сглатывая и шмыгая носом. Жилы на шее напряглись, нос покраснел.
– Что вам принести? – спросил он. – Сок, йогурт?
– Мороженое, – сказала она вдруг, утирая одеялом лицо. – Клубничное. А то сплетешь лапти и не успеешь напоследок. В серванте в верхнем правом ящике деньги, возьмите, сколько надо, и сюда принесите, обслуга так в руки и заглядывает.
Она снова перешла на «вы», и Федор понял, что кризис миновал. После слез наступило заметное облегчение.
– Соня запустила математику.
– С ней Слава всегда занимался…
– Подгоним. Доктор сказал, вас тут подержат пару дней. Хотите, я переведу вас в отдельную палату?
– Спасибо, не нужно. В отдельной полезешь на стенку, лучше с людьми. Разговоры, конечно не того-с… одни болячки на уме. Но хоть не думаешь все время… отвлекаешься. Вы никогда не задумывались, почему в мире столько несчастных?
– Кто-то несчастный, кто-то счастливый… – неопределенно произнес Федор.
– Вы действительно считаете, что я плохая мать? – Она впилась в него взглядом.
– Я вас совсем не знаю. Из того, что видел, сделал вывод, что плохая. Уж извините.
– Кто вы такой? Как вас зовут?
– Разве я не представился? – хмыкнул Федор. – Меня зовут Алексеев. Федор Алексеев. Я преподаю философию в педуниверситете.
– Философию? – она удивилась. – Правда? Разве сейчас есть философы?
– Попадаются иногда.
– А этой ты кто? Хахаль?
– Нет, мы учились вместе, много лет не виделись. Сейчас случайно встретились.
– Роковая женщина! – с ненавистью произнесла она. – Смотри, философ, больно будет.
Федор пожал плечами.
– Вот и скажите, философ, как мне теперь жить? Только без этих всяких черных и белых полос и праздников на нашей улице. – Она сверлила его напряженным взглядом.
– Во-первых, жить, – рассудительно сказал Федор. – Теперь «как». Выбор невелик. Есть дети, должен быть дом. Денис уже взрослый, Соня еще ребенок. Ей страшно, а вы ее отодвинули и забросили. Если будете продолжать в том же духе, она пойдет в детский дом. Хотите? Можно еще сдать ее в интернат, чтобы развязать себе руки и упиваться горем. Вам понятно значение слова «ответственность»?
