Виктор Мясников - Изумруд - камень смерти
* * *
Вовец весь клокотал от ярости и ненависти. То, что его ограбили, он мог принять как данность, как суровую реалию нашего времени, впрочем, нечто подобное с ним случалось и в прежней, советской жизни. Но такого унижения он не испытывал никогда. Тем не менее, внешне эти чувства никак не проявлялись, только на лице появилось выражение озабоченности. Зато Олежка вопил и возмущался за троих:
- Гады! Твари! Так бы и перестрелял всех!
- Ладно, сын, не кипятись, - попробовал урезонить его Вовец, - против лома нет приема. Могло быть и хуже.
- Надо в милицию заявить, чтоб посадили их всех.
Вовец с сомнением покачал головой.
- Ну, заявим, а дальше? Будем по повестке к следователю на электричке мотаться? Номера машины не видели, в кожанках вся шпана шляется, примет особых никаких сообщить не можем, свидетелей нет. Если бы они какие-то вещи у нас взяли - это было бы доказательством разбоя, а деньги все на одно лицо. А теперь представь, что их поймали, а они говорят: "Да мы же пошутили, а ребята не поняли, приняли всерьез. Мы потом бежали за ними, хотели деньги вернуть, но так и не догнали. Вот ваши денежки, извиняемся." А когда я от следователя поеду, ко мне в электричке подсядут семеро в кожаных куртках, дружески попросят выйти в тамбур покурить, и домой я попаду уже в шестиугольном ящике. Понял?
- А с чего ты решил, что их тут целая банда? - не отступал Олег.
- Да с того, что на отвале ни души, а в хорошие времена там человек по пятьдесят копалось. Они бы эту троицу махом затоптали. Видимо, местная мафия решила это дело взять под свой контроль. Для начала всех просто разогнали и закрыли доступ на отвал. Потом, наверное, начнут брать какую-то мзду.
- Значит, этим никакого наказания не будет? Так, что ли?
- Будет. Такие долго не живут. Кто-нибудь пришибет. Или на машине пьяные разобьются.
- Нет, я хочу, чтобы мы им отомстили.
Вовец остановился, внимательно посмотрел на сына.
- Хочешь сказать, чтобы я им отомстил? Но для этого мне надо тебя вначале домой доставить, и чтобы ревизоры на полпути не высадили за безбилетный проезд.
- Мне мама дала на всякий случай пятнадцать тысяч. Но я не хочу домой. - Неожиданно его лицо оживилось. - А давай, правда, им отомстим, гадам? Они же, наверное, опять сюда приедут?
- Неуловимый мститель, - Вовец снисходительно похлопал сына по рюкзачку, - соображаешь. А скажи-ка мне, храбрый борец с мафией, что ты можешь?
- В каком смысле? - Олег тут же отозвался вопросом на вопрос.
- В самом прямом. Драться, устраивать засады, минировать дороги, ходить в разведку, брать языка, снимать часовых, стрелять, фехтовать ломами и так далее. Что ты можешь предложить?
- Ну, папа, ты и наговорил, - Олег даже растерялся, - чего уж так-то.
- А как? Смотри: через двадцать минут пути ты уже захныкал, что дорога тяжелая, потом, как последний раззява, дал себя поймать за шкирку, - Вовец говорил жестко, не щадя самолюбия сына. - От страха чуть не обделался. Язык у тебя шустрее ума. "Отомстить, отомстить!" - дурашливо передразнил. - Я тебе все время повторяю: "Будь мужчиной," - а ты только обижаешься. Ну посмотри на себя: даже на спине сала на два пальца. Спортом не занимаешься, ничего не умеешь, ничем всерьез не интересуешься. Я в четырнадцать лет уже избушку мог срубить. А ты?
- Конечно, - Олежка тут же кинулся с возражениями, - если бы я в деревне жил, тоже бы умел. Но я туда не собираюсь, а в городе это ни к чему. Ты тоже, небось, избушки с тех пор не строишь?
- Видишь ли сын, жизнь сурова - то маслицем помажет, а то мордой в навоз ткнет, как сегодня. Чем больше человек знает и умеет, тем больше он может ещё всякого другого. А ремесло - это тебе не рюкзак, спину не тянет и всегда с тобой. Это не деньги - не промотаешь, хотя пропить, конечно, можно. Но тебе это не грозит - нет ничего, так что не пропьешь и не потеряешь.
- Ага, ты только нравоучения читать постоянно можешь, - обиделся сын, - если такой умелец, возьми да отомсти этим тварям.
- Отомщу. Если ты не помешаешь. - Вовец испытующе посмотрел Олежке в глаза. - Про помощь я уже и не говорю.
Он должен был поднять свой отцовский авторитет, показать сыну, на что способен настоящий мужчина, и удовлетворить собственное чувство мести, унять гложущее ощущение униженности и вины. Конечно, в первую очередь он сам был виноват, что подставил сына и непростительно поздно обнаружил опасность. Позор следовало смыть.
* * *
Родничок, рядом большая ровная поляна - идеальное место для стоянки. Здесь обычно разбивали лагерь охотники за малахитом. И никто друг другу не мешал, наоборот, у вечерних костров было очень весело. Любители камня образуют такое же братство, как, скажем, туристы или рыбаки. Конечно, рыбное место или найденное месторождение самоцветов никто запросто не объявит, но таких трений и разборок, какие бывают между рыночными торговцами, здесь не бывает. Сейчас глазам Вовца открылось безрадостное зрелище погрома и разорения. Добытчики жили здесь неделями, поэтому оборудовали лагерь по всем правилам: кухонный навес, столы на вкопанных столбиках, такие же скамейки, деревянные каркасы под палатки, имелся и дощатый сортир в сторонке, чтобы не загаживать округу. Все это оказалось переломано, даже камни, которыми вкруговую были обложены кострища, валялись разбросанные. И везде бросались в глаза следы поспешного бегства: брошенные кружки и ложки, порванные кульки с рассыпавшейся по земле крупой, обрезанные растяжки палаток, забытый на сучке старый свитер, маленький топорик среди разбросанных дров, расческа и круглое зеркальце, сиротливо лежащие на пеньке.
Грустное зрелище только укрепило намерение Вовца расчитаться с бандитами. Он снял рюкзак и неспешно обошел поляну, внимательно все осматривая. Свежая травка ещё только проклюнулась, поэтому он не пропустил ничего из лежавшего на земле. Топорик подобрал, и зеркальце тоже. В один из костров, по-видимому, бросали разные вещи, оставленные обитателями лагеря. Наваливали как попало, поэтому недогоревшие древки лопат лежали вокруг груды черных углей подобно лучам. Вот так - солнце погасло, а лучи остались. Обожженные лопаты, конечно, ни на что уже не годились, а вот одну метровую, не слишком толстую рукоятку Вовец подобрал. Кроме лопат, в костер был брошен узкий кусок транспортерной ленты. Кто-то планировал нарезать из него ремней, чтобы тягать из шурфа бадью, да не пришлось пустить в дело. Половина ленты сгорела, остальное, не попавшее в самый огонь и тянувшееся по земле, только обуглилось сверху. Вовец топориком вырубил пару полуметровых кусков. Еще собрал дюжины три гвоздей, рассыпанных неподалеку. Олежка тоже с любопытством слонялся по лагерю и отыскал банку говяжьей тушенки. Каждому свое.
Чтобы зря не рисковать, отошли на пару километров в сторону и там заночевали. Вовца очень расстроил смятый котелок. Если бы он его наполнил чем-нибудь плотным, типа крупы, тот бы меньше пострадал. А то положил в него пачку чая, печенье. От удара ломиком картонная пачка с чаем лопнула, печенье раскрошилось, и все это перемешалось. Вовец попробовал выправить котелок, но тот все равно остался до неприличия измятым. С такой посудой порядочные люди в лес не ходят. Поэтому в нем в последний раз сварили суп с тушенкой, чтобы потом не мыть, а сразу выбросить. Второй котелок, для чая, лежал в рюкзаке Олега, поэтому уцелел. После ужина Вовец достал из рюкзака обушок, плотно насадил на рукоятку и расклинил. Он сам сделал этот инструмент из хорошей стали на заводе: отфрезеровал, снял фаски, шлифанул поверхности - игрушка, а не колотушка. Обушок представлял из себя комбинацию молотка и мощного долота: с одной стороны тупой квадратный боёк, чтобы камни дробить, с другой - прямой острый клин, чтобы породу рыхлить и куски откалывать. К рукоятке Вовец привязал веревочную петлю - руку продевать. Ночь прошла беспокойно. Олежка вскрикивал и метался, видно, дневное происшествие ещё раз во сне переживал. Да и Вовец постоянно просыпался от каждого шороха за пределами палатки и хватался за рукоятку обушка.
Поднялся он рано, чувствуя какое-то нервное возбуждение. В таком ознобном состоянии готовил завтрак, односложно отвечая на Олежкины вопросы, сворачивал палатку. Его мысли были заняты другим.
* * *
Заляпанная грязью белая "девятка" совершала очередной патрульный объезд отвалов. Внутри сидела та же дежурная тройка. Стереоколонки у заднего стекла изрыгали хриплую шуфутню: "Тага-анка! За что сы-губила ты меня-а..."
Скорость была невелика, поэтому, когда одновременно лопнули оба передних баллона и машина, клюнув носом, завихляла в колее, никто себе лоб не расшиб. Только заматерились.
Тонкошеий бригадир, хозяин автомобиля, покинул место за рулем и заматерился ещё пуще, увидев, каких "партизан" поймал в протекторы. На каждое колесо оказался плотно навернут полуметровый кусок транспортерной ленты, утыканной гвоздями. Он сразу понял, что это кто-то из обиженных малахитчиков подложил в колею самодельные ежи.
