Линдон Стейси - Шесть к одному – против
Ничего.
Широкая травянистая дорожка для верховой езды — с растянувшимися то тут, то там кустами ежевики и обсаженная по краям плотными, ровными рядами хвойных деревьев — растянулась примерно на сотню ярдов как в одну, так и в другую сторону. Над ветками темно-зеленых иголок виднелось голубое небо, а в паре футов от Гидеона ранний, согретый апрельским солнцем шмель жужжал над зарослями бледно-желтых примул.
Что-то промелькнуло в деревьях, или только показалось?
Сердце его тяжело застучало, он вгляделся в листву, но не увидел ничего, кроме колышущихся на легком ветерке веток.
Далеко ли находился стрелявший?
Он не имел ни малейшего представления.
Ощущение было крайне неприятное. Успеет ли он что-то почувствовать и осознать, прежде чем сознание погаснет навсегда вместе со всеми чувствами, или все просто исчезнет? Представить такое невозможно.
— Гидеон, вы еще там?
— Да. Я в порядке. — Он заставил себя собраться. — Думаю, если бы кто-то собирался в меня стрелять, то уже выстрелил бы.
Голос звучал достаточно уверенно, хотя сам он этой уверенности не чувствовал, но факт оставался фактом: Дэмиена застрелили, и сделал это, судя по всему, весьма опытный снайпер. Где прятался стрелок, Гидеон не знал, а потому оставалось только надеяться, что его самого судьба пощадила.
— Послушайте, мне надо поймать лошадь, — сказал он. Ситуация и без того паршивая, а если еще и потеряется беговая лошадь ценой в несколько десятков тысяч фунтов… В данный момент Неро преспокойно пощипывал травку, но он и в лучшие свои времена был непредсказуем, так что рассчитывать на затяжной период спокойствия не приходилось. Убрав телефон в карман и чувствуя себя абсолютно уязвимым и беззащитным на открытом пространстве, он поднялся. Протектора у него не было, впрочем, и Дэмиена эта защита не спасла.
Увидев его, Неро поднял голову, продолжая жевать. Волочившиеся по земле поводья попали под ногу, и конь, почувствовав их натяжение, заржал и в испуге отступил.
— Спокойно, дружок, спокойно. — Усилием воли Гидеон заставил себя не думать о постороннем и сконцентрироваться на ближайшей задаче.
За кустами снова захлопали ружья, и он невольно сжался и втянул голову в плечи, но тут же понял, что стреляют по тарелочкам. К счастью, Неро почти не отреагировал на внезапный шум. Именно в непредсказуемости реакции на внешний раздражитель заключалась главная его проблема, и именно по этой причине они с Дэмиеном отправились на прогулку в лес, зная, что там будут стрелять.
Сделав пару шагов назад, конь остановился и позволил Гидеону взять поводья. И тут же встала вторая проблема: Неро не любил оставаться на привязи. Скорее всего, когда-то в прошлом что-то сильно напугало его в такой ситуации, зародив чувство беспричинного страха перед любым ограничением свободы движений. Над этим они тоже работали, и дела вроде бы пошли на поправку, но сейчас время для контрольного испытания было явно неподходящее. Конь вполне мог оборвать поводья и умчаться куда глаза глядят.
А что он будет делать, когда приедет «скорая» и налетит полиция? Впрочем, единственной альтернативой было отсутствие каких-либо альтернатив. Гидеон мог бы позвонить, и помощь несомненно пришла бы, но он не испытывал ни малейшего желания извещать родных или работников Дэмиена о только случившейся трагедии.
Его собственный, куда более спокойный конь уже объел свежие листочки с деревца, к которому был привязан, и принялся за кору. Ладно, этот по крайней мере всем доволен.
Мысли снова повернули к семье Дэмиена. Тренер жил с родителями, младшей сестрой — исполнявшей также обязанности его помощницы, — женой и трехлетним сыном. Семья была дружная, сплоченная, но как она перенесет обрушившееся несчастье?
Распутав поводья, Гидеон подтянул повыше стремена и ослабил подпругу. Понимая, что полицейским не понравится, если место преступления будет затоптано лошадьми, он отвязал своего коня и отвел обоих животных ярдов на двадцать в сторону.
Ярко и радостно светило солнце, обещая приятный день. Гидеон стряхнул севшую на руку муху и подумал, что мухи уже слетелись на окровавленное тело Дэмиена. Его передернуло от отвращения, но что делать: погода выдалась теплая, и Дэмиен надел только рубашку, так что прикрыть его было нечем.
Он посмотрел на часы. Без десяти двенадцать.
Сколько уже прошло? Минуты казались вечностью.
Когда же прибудет помощь? Когда же кто-нибудь снимет бремя ответственности с его плеч? Гидеон чувствовал себя выброшенной на берег рыбиной.
В лесу стало тихо. Стрельба прекратилась, издалека доносился лишь шум проезжающих машин. Потом к нему добавился пронзительный и нарастающий вой сирены. Когда «скорая» наконец остановилась, до нее было не больше четырехсот ярдов, но видеть ее Гидеон не мог из-за деревьев.
Он прождал еще несколько минут, напряженно всматриваясь в зеленеющую полосу растительности, и когда в кармане тренькнул телефон, даже вздрогнул от неожиданности. Только бы не родственники Дэмиена. Что он им скажет?
— Гидеон? Это вы в синей с белым рубашке и двумя лошадьми? — К мужскому голосу примешивались тяжелое дыхание и фоновый шум. — Хорошо. Мы вас видим. Сейчас будем.
Звонил, наверно, кто-то из бригады «скорой», пешком торопящейся к месту происшествия, потому что уже через несколько секунд из-под сени хвойных деревьев появились две фигуры в ярких куртках. Лошади, продолжая жевать, повернули головы в их направлении.
Они вышли на дорогу. Один — помоложе и почти лысый, со сложенными носилками — устремился прямиком к тому месту, где лежал Дэмиен; другой — постарше и поплотнее — остановился возле Дэмиена. Но не справиться о его самочувствии, а просто передохнуть.
— Вы в порядке, приятель? — спросил он, отдуваясь.
— Да. А вы?
Медик покачал головой.
— Не совсем. Я уже не тот, что был.
Младшему потребовалось несколько секунд, чтобы установить факт смерти, после чего он передал вынесенный вердикт старшему коллеге — выпрямился, поджал губы и покачал головой — и направился к ним, успев бросить, как заметил Гидеон, настороженный взгляд в сторону леса.
Громкий сухой треск испугал лошадей и возвестил прибытие двух полицейских: один выругался, пытаясь выпутаться из цепких объятий колючих веток, другого несчастье товарища откровенно позабавило.
Заметив стоящих неподалеку Гидеона и двух санитаров, второй стер ухмылку, придал лицу серьезное выражение и, узнав, что Дэмиен мертв, достал блокнот, куда занес не только имя Гидеона, но и обоих медиков. Его коллега стоял чуть в стороне, осторожно собирая со штанины колючки.
Вскоре оба санитара, чье присутствие утратило всякий смысл ввиду смерти пострадавшего, отбыли восвояси. Не успели их яркие куртки раствориться в хмурой чаще леса, как на сцене появились еще двое, на этот раз в штатском, но несомненно полицейские. Один из них тоже зацепился за куст, который уже едва не залучил в свои объятия его коллегу в форме, и тоже выругался, даже более энергично. Все это было бы смешно в иных обстоятельствах.
Прибывшие поговорили с офицерами в форме, которые, по всей вероятности, доложили им уже собранную информацию. Старшему из них было за пятьдесят, и редеющие волосы и серый костюм придавали ему почти добродушный вид. Другой, лет на двадцать моложе, темноволосый, неулыбчивый, был в джинсах, футболке и черной кожаной куртке.
Именно младший представился первым, назвав себя детективом-сержантом Куганом, и спросил, нельзя ли привязать лошадей где-нибудь еще.
— Вообще-то нет, — ответил Гидеон и объяснил причины.
— Но, может быть, их подержит кто-то другой. У меня на этих тварей аллергия. — Куган повернулся к полицейским в форме. — Вы… Флетчер, да? Присмотрите пока за лошадьми.
Предложение вовсе не обрадовало Флетчера, но спорить с Куганом он не решился.
— Смелее! Это же не трудно! Они вас не съедят.
Флетчер с опаской взял у Гидеона поводья, посматривая на лошадей, как на пару голодных львов, и стараясь держаться от них по возможности дальше.
Гидеон сидел за столом, тупо глядя на пластиковый стаканчик перед собой. Жидкость в нем была обжигающе горячей, но другими достоинствами похвастать не могла. Гидеон попросил кофе, но мутная бурда из машины почти не имела запаха и еще меньше вкуса.
В комнате для допросов полицейского участка Чилминстера он провел уже три с половиной часа. Одна-единственная лампа дневного света освещала крохотное, без окон помещение с черным виниловым покрытием на полу, выкрашенными сияющей кремовой краской стенами и массивным викторианским обогревателем, который то ли не работал, то ли не был включен. Поверхность тяжелого деревянного стола была обезображена чернильными пятнами, царапинами и сигаретными ожогами, а красный пластиковый стул имел такое же отношение к комфорту, как Панч и Джуди к политкорректности. Установленный высоко над дверью вентилятор неутомимо жужжал, мелко дребезжа каждые шесть секунд.
