Андрей Константинов - Дело о пропавшем бизнесмене
Я вышел в прихожую. Снова пропел гонг. С календаря смотрела Пугачева, тренькало пианино… Я открыл дверь… Самая красивая девочка десятого «а» сказала:
— Привет… я не опоздала?
Она сказала: привет… и у меня забилось сердце. До сентября двухтысячного года оставалось еще больше семи тысяч суток… но тогда я этого не знал. Не мог знать. А если бы мог — не поверил.
— …Итак, дорогие товарищи, — торжественно произнес Владик, — зачем мы сегодня собрались?
— Бухать, — сказал Сашка
— Ну, Стариков, ты стебок… — сказала Маринка.
— Нет, дорогой товарищ… Сегодня мы собрались, чтобы послушать альбомчик «Стена», написанный группой английских товарищей под руководством Коммунистической партии Советского Союза и Генерального секретаря Центрального Комитета дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева лично.
— Бурные, переходящие в овацию аплодисменты, — сказал Сашка. — Весь зал в едином порыве встает. Следует, конечно, добавить, что овация продолжалась несколько минут, но у нас на это времени нет. Потому как мы собрались бухать.
— Правильной дорогой идете, товарищи!
Из динамиков заморской стереосистемы «Филипс» пошла мощная волна звука. Портвейн «три семерки» прокатился по пищеводу. Нам было по шестнадцать… мы еще ничего не понимали. Я смотрел в дерзкие глаза на разрумянившемся от портвейна лице. Я погибал.
— Вот когда мы встретимся через год…
— Э-э… через год мы все будем в стройотрядах… штудиусы.
— Э-э, ребята, кстати… следующий год! Он же необычный. Он — олимпийский!
— Ну и что? Этих олимпийских — каждые четы ре года. Будет вам и восьмидесятый, и восемьдесят восьмой, и даже двухтысячный.
— Ну… до двухтысячного еще дожить надо.
— А в двухтысячном сколько же нам всем будет?
— Нам будет по тридцать семь.
— Ну ты стебок! По тридцать семь? Я стебаюсь… стоко не живут.
— Живут, — сказал Владик. — В двухтысячном году я буду человеком с положением… сделаю нормальную карьеру… все у меня будет.
— Ну ты стебок, — сказал Сашка Маринкиным голосом.
До двухтысячного года оставалось немногим больше семи тысяч суток. Всего половина жизни… мелочь.
* * *— Хорошо, — сказал я. — Давай по порядку, Вера.
— А… с чего начать?
— Чем занимается твой выдающийся муж?
— А ты что — не знаешь? — спросила она с удивлением.
— Владик, конечно, великий человек… и я, разумеется, просто обязан знать о его биографии все… Но, понимаешь ли, Вера, последние пять лет я провел в Нижнем Тагиле, а тамошние газеты ничего о Владике не писали. Странно… не правда ли?
— Зачем ты так, Сергей? — спросила она. А потом без всякой логики добавила: — Я сильно состарилась? Страшная стала?
— Нет, — ответил я. — Ты самая красивая девочка из десятого «а».
— Ты все еще меня любишь?
— Нет… так чем занимался Владик? — сказал я. Слава Богу, она не обратила внимания на то, что вопрос поставлен как о мертвом.
— Понимаешь, Сергей… после того, как все рухнуло… ну, развал Союза, ГКЧП это и прочее… Владик, как и все, стал заниматься бизнесом.
— Понятно… как и все — бизнесом. Наркотики? Оружие?
— Не надо, Сережа… не надо иронизировать. Это ты всегда был упертый, как танк. А нормальные люди хотят нормально жить, зарабатывать.
— Ну, такой уж я стебок… А что за бизнес?
— Основное направление — автосервис. Ремонт, запчасти, обслуживание. А сейчас ребята затеяли построить мощный автоцентр, взяли землю в аренду, вложили в это дело бабки.
— Много?
— Около трехсот тысяч баксов… для начала.
— Ого! Не слабо… Ты сказала: ребята. У него есть партнеры?
— Да, конечно… Костя и Казбек. Нормальные мужики.
— Костя и Казбек… понятно.
— Сережа, что тебе понятно? Что понятно? Позавчера вечером Владик вышел из дому, сказал — по делу… И все — нет. Пропал. Вот это тебе понятно?
— Да… он сказал: куда поедет? К кому? Зачем?
— Нет.
— А ты не спросила?
Она беспомощно пожала плечами.
— Ясно… Знакомых, партнеров и так далее ты всех обзвонила?
— Да, конечно… никто ничего не знает.
— Он уехал на машине?
— Да… «форд-скорпио»… новый… номер…
Я задавал вопросы механически. Она механически отвечала. Я задавал положенные вопросы и думал о полоске кожи над резинкой чулка… Серые облака плыли над Наличной улицей. Расплывшаяся косметика превратила лицо в уродливую клоунскую маску… «Ты все еще меня любишь?» — «Да! Да, я безумно тебя люблю!»
— Скажи, Вера… а любовницы у Владика не было?
— Ты что, Сережа! Какая любовница? Ты меня удивляешь.
— Да я и сам на себя порой удивляюсь… Извини, Вера, просто я такой вот циничный мент. И мой ментовский опыт подсказывает мне, что во всех этих делах есть три определяющих фактора: деньги, бабы, водка… В девяти случаях из десяти все бывает именно так.
— Ты, — сказала она, — ты просто ревнуешь… ты завидуешь ему.
«Завидовать-то, пожалуй, нечему», — подумал я.
И в этот момент в Вериной сумочке запиликал телефон.
А завидовать-то, пожалуй, и нечему.
* * *…Портвейн кончился. И тогда Владик достал из бара модной мебельной стенки «Вега» бутылку виски.
— Вот, — сказал он, — виски! Папахену подарили… сейчас мы бухнем как белые люди!.. Это вам не«три семерки».
— Ну, ты стебок, — восхищенно сказала Маринка.
— Виски нужно пить с содовой, — сказала Вера.
— Ерунда… настоящие ковбойцы пьют в чистом виде, — сказал Сашка. — Слабо, Владик?
— Нет, Шурик, не слабо… Учитесь, пока я жив, детишки.
Владик отвернул винтовую пробку с непривычного вида бутылки… Девочка с дерзкими глазами сказала:
— И я тоже… я тоже выпью чистого.
— А остальные члены нашей комсомольской организации? — спросил Владик. Я пожал плечами: наливай. Сашка кивнул: наливай. И только Маринка сказала:
— Я не буду.
— Четверо — за, воздержавшихся — один. Па-а-ехали.
Владик налил в фужер коричневатую жидкость. Я бросил в свой фужер ягодку рябины.
— А за что пьем? — спросил Сашка.
— За дам, — ответил Владик. — Попрошу джентльменов встать.
Шел семьдесят девятый год. Нам было по шестнадцать, мы казались себе взрослыми, умными и очень крутыми… Мы — джентльмены — встали. Девочка с дерзкими глазами смотрела на Владика. Красная ягода рябины в фужере с виски…
— За дам!
— Ну вы ва-а-ще стебки!
Рябининка скользнула в пищевод… дыхание у меня перехватило. Прямо напротив меня стоял с раскрытым ртом Сашка. Вид у него был изумленный… наверное, у меня тоже. И у Владика. И у Веры… но все же мы не умерли. Мы закусили и выжили.
— Ну, как виски? — спросила Маринка.
— Ничего виски, — ответил Владик.
— Ага, — сказал Сашка, — ничего особенного… виски — оно и есть виски. А, Серега?
— Да, — сказал я. Меня уже накрывала какая-то горячая волна. И голоса ребят как бы «плыли», отодвигались…
— Ну, — сказал Владик, — как говорят у нас в Шотландии: между первой и второй перерывчик не большой. Предлагаю повторить. Есть возражения?.. Нет. Па-а-ехали.
Он снова налил виски.
— Хи-хи-хи, — захихикал Сашка и потер руки. — Ты, Владик, стебок.
— Нормально?
— Ну!
Мы выпили. И стали закусывать рябиной.
— А что ты отцу скажешь, Владик? — спросила Маринка. — Про виски?
— Папахену-то? А… придумаю чего-нибудь… испарилось, скажу.
— Хи-хи-хи… испарилось! Хи-хи-хи… ну, ты стебок.
— Испарилось! Нормально?
— Ну!
Я тоже смеялся. И Вера смеялась своим глубоким сопрано. Нам было хорошо… мы были пьяны. Рябина казалась безумно вкусной.
— Надо будет побольше рябины запасти на зиму, — сказал Сашка.
— Ага… рябина хорошо под виски идет, — согласился Владик. — Сейчас мы пойдем запасать рябину… Мы только вмажем по третьей и все пойдем запасать рябину.
— Я не буду, — сказал я.
— И я не буду, — сказала Вера. — И ты, Владик, не пей.
— Все будут пить! Сила советской комсомолии в кол-лек-ти-визме!
Владик начал разливать виски. Я накрыл свой фужер рукой.
— Ты чего, Серый? Это же виски!
— Я не буду… И тебе не надо.
— Ты чего, учить меня будешь?
— Нет, не буду.
— А мне кажется: ты собрался меня поучить. Так?
Я промолчал.
— Давай сюда, Верка, свою посудину, — сказал Владик. — Налью.
— Влад, не надо.
— Еще и ты будешь меня учить?
Влад пьянел на глазах… Взгляд его сделался стеклянным, движения резкими. Таким я его еще не видел.
— Ладно, — сказал Влад. — Ладно… хрен с вами. Я сам выпью. Мы вот с Саней выпьем. Да, Саня?
И они с Саней выпили. И Влада понесло:
— А на хрен вы тут сидите, раз не пьете?
— Мы можем уйти, — сказал я. Вера кивнула.
— Ты-то можешь, а вот ее я не отпускаю,
— Влад, что ты несешь?
— Я не несу… я раз-го-ва-ри-ваю… я тебя, Верка, предупреждаю! Чего ты из себя тут корчишь? Рассказать, что было на даче?
