Елена Сулима - Московские эбани
Девочка у нее, дочка! — кричала через шерстяной платок, соседка.
"Кажется, соседку зовут Марья Ивановна" — с плывущим сознанием Виктория переложила ей на руки маленькое тельце лет трех, а быть может и пяти. Глотнула свежего воздуха из окна и снова бросилась в комнату. Но там больше никого не было.
Скорая приехала нескоро.
Когда соседи, понабежавшие в столь поздний час, откачали их совместными усилиями, словно утопших. Женщина и её дочь начали приходить сознание.
Причитание Марьи Ивановны: "Преступница. Ладно, себя, за что ж дитё-то порешила?!" — пилили душу Виктории.
— Если вы скажете врачам, что это было самоубийство — её посадят, обрела трезвость Виктория, когда плотность их укоров стала невыносимой: Девочка останется сиротой. Скажем, что все это случайная оплошность. Мать была… — Виктория не договорила, — подумав о предсмертной записке, побежала в злополучную квартиру. Воздух проветрился. Включила свет.
Боже, как переполняет жилище ненужными вещами бедность! Всюду, по полу коридора, детские игрушки вперемежку с обувью, в углах комнат груды детской одежды, видимо отданные за ненадобностью такими же, как и хозяйка, матерьми-одиночками. Но, увы, эта нищенская круговая порука не спасла. На кухне не было продуктов. Не было их ни в холодильнике, ни на столе, лишь в мойке: тарелки да кастрюлька со следами манной каши. Записка оказалась прилепленной жвачкой к входной двери. "Все равно мы никому не нужны".
Виктория сорвала записку и порвала на мелкие клочки.
С возвращеньицем вас! — Увидела впритык опухшую от сна ли, похмелья физиономию соседа.
— Какая женщина! Какая женщина! Только в Париж! — Слышался глуховатый тембр Вадима из её квартиры. Он носился броуновским движением, ни в чем не принимая участия, мешаясь на пути идущим за стаканом ли воды, мокрым полотенцем…
— Я… я больше не могу!.. Не могу этого видеть! — Бубнил под нос Вадим, чувствуя себя здесь совершенно никому ненужным, и хватал, Викторию за руки, тряс их, и сам сотрясаясь в тихой истерике: — Ты можешь все! Все! Какая ты!.. Т-только в Париж!
Она смотрела на него, словно не видя и, стряхивая его руки со своих запястий, продолжала сем-то заниматься. Он вставал у неё на пути. Она отодвигала его, словно предмет. А тем временем между ними шмыгали и верещали соседки, врачи осматривали отравившихся.
— Только в Париж! — и смолк, понял, что выглядит глупо, насупился, возбужденно заходил по коридору взад вперед.
Врач спросил — есть ли сопровождающие в больницу. Впрочем, что это были за врач?! Юноша и два ещё более юных санитара.
Капельницу! Капельницу! — требовала Виктория, сопровождая в машине скорой помощи ребенка.
— Подождите, — сохранял спокойствие молодой пухлощекий врач, — Что вы так нервничаете? Привезем их в больницу, там разберутся. Мы же не знаем какая у них группа крови.
— Гоните физраствор! — грубо потребовала она.
— Я, между прочим, второй Мед оканчивал — неуверенно, как бы предлагая представиться, сказал врач.
— Очень приятно. Так… подушка с кислородом у вас все-таки оказалась. Сколько стоит ваш физраствор?! Не в цену же жизни?!
— А вы где учились?
— В Рио-де-Жанейро — не моргнув и глазом, сморозила чушь Виктория, но тут же появился физраствор. Заработали капельницы.
ГЛАВА 2
В час ночи Виктория вернулась домой и обнаружила в своей постели мирно спящего Вадима. Как член языческой системы мировосприятия, которая пропитала её вместе с тропической влагой за время жизни в весьма странных странах, даже для русского, не обделенного фантазией, человека, она застыла над ним вычисляя — какой у него бог и что он позволяет ему, а что запрещает. И вдруг поняв, что дело не в богах, а в их отсутствии, взорвалась примитивно по-женски, вспомнив свои типичные мытарства русской женщины ещё раньше, в глубоком, почти забытом прошлом, но здесь же — в России:
— Наглец! — она сорвала с него одеяло.
— Ты что? — уставился на неё непрошеный гость так, словно это она обнаглела и выгоняет его среди ночи из собственной постели.
В немом изумлении она смотрела на него. Он натянул на себя одеяло и, отвернувшись к стене, спокойненько засопел.
Виктория вырвала подушку из-под его головы.
В ответ Вадим ухватился за уголок подушки, потянул, перехватил её за локоть и потянул на себя уже не подушку, а саму Викторию.
Она упала на постель рядом с ним, он обнял её свой мошной ручищей и, прижав к подушке, пробурчал:
— Спим до девяти. Я будильник поставил. Не буди меня больше.
Чуть не задохнувшаяся Виктория взбрыкнула ногами, вырвавшись из удушливого мужского плена, вскочила:
— Ни черта себе — продюсер! Да ты лазутчик какой-то по чужим постелям! Ты что?! Или ты разыгрываешь фильм "С легким паром"?!
— Ничего я не разыгрываю. Я спать хочу.
— Но почему в моей постели?!
— Потому что я понял, что тебе нужен мужчина. — Пробурчал он свою привычную фразу любителя случайных знакомств и, положив огромную пухлую ладонь под щеку, закрыл глаза, и ровно засопел.
— Ничего себе — заявление! Только мужчины мне ещё и не хватало! У меня и без того проблем по горло!
— Нет. Нет у тебя никаких проблем. Ты же — х-художница. Какие у тебя могут быть проблемы?..
Он резко сел перед ней. Всклокоченный остаточный пух волос на голове, растрепанная борода, осоловелый взгляд…
— О боже! — воскликнула она на низких нотах, — Вы вроде бы не пьяны. Но почему вы так бесцеремонно вторгаетесь в мою жизнь?! Неужели вы не поняли, что до меня дошло, что вы не профессионал в картинном бизнесе. Что вы притащились ко мне из любопытства!.. От нечего делать, черт возьми! Из-за авантюризма, если хотите. А может быть и на спор со своими собутыльниками?..
— Нет. Из авантюризма может быть… но чтобы я да на спор!.. Что бы я на спор!.. Никогда!
— Но я же помню! Я помню, как я сидела в кафе, ваш приятель окликнул меня и пригласил за ваш столик. Я помню этого типа ещё по прошлой жизни, как неуемного бабника! Я бы раньше никогда и близко не подошла к нему, но тут мне показалось, что прошло столько лет, и он мог измениться…
— Ты не производишь впечатления моралистки! Ты смотришься как истинно свободная женщина! Ну… не теряйся! У тебя есть шанс заполучить мужчину. И ещё како-ого!.. — самодовольно воскликнул он.
И она едва увернулась от его загребающего жеста.
— Придется расставить точки над «и». Я хотела бы донести не только до вашего слуха, но и до сознания, что мир людской весьма разнообразен…
— Вот как?! — Он окинул её серьезным взглядом, показывая, что понимает, насколько безнадежна женская серьезность.
— …но, к сожалению, способы получения удовольствия у человечества весьма скудны, — продолжала она, словно читала лекцию, не замечая несоответствия между абстрактным слушателем и слушателем в трусах, майке, пышущим теплом сытого, сонного тела. — Когда мир радостей людей путают с миром животных радостей, становится непонятно, что же есть человеческое. Я умею получать удовольствия, не занимаясь удовлетворением примитивных физиологических потребностей, поэтому составить вам компанию в разврате не могу.
— У-умно говоришь, — почесал Вадим затылок, — А вроде бы человек нормальный.
— Послушайте, ну какое право вы имеете так разговаривать со мной?! Я… Я, как минимум, не в том возрасте, когда бросаются на случай как голодный птенец, готовый заглотить все, что ни попадя.
— Это как раз твой плюс, а не минус. — Указал он на неё пальцем. Помолчал немного и, вздохнув, выдал в запале: — И вообще, ты — то, что мне и надо! Надоели мне эти претендующие на знания роли человека в жизни девчонки! Все! Хватит с меня! Последнюю я бросил в фонтан.
— В фонтан?! Зачем же в фонтан?! — Ее широко распахнувшиеся глаза уставились на него в немом изумлении.
— Привел её в ресторан… (да она сама бы год на такой обед работала), а тут эти самые пресловутые лица "кавказской национальности"… танцевать её зовут. Я пустил. Натанцевалась, разогрелась и зачем-то начала меня в их круг тянуть. Оттолкнул её я, а она вылила мне бокал шампанского на голову. Я бросил её в фонтан и ушел.
— Как вы могли?! Вы оставили женщину в трудном положении!
— Пусть с ней те, кто танцевал, тот и разбирается.
— Но это же опасные люди! — Мгновенно перестроилась она на иную тему, что Вадим с удовлетворением отметил про себя. А она продолжала выплескивать свое возмущение: — Ваша леди, конечно, была не права, но вы же могли, как джентльмен, понять, что она несколько не в себе, что у неё экспансивный характер, но доставить её в таком состоянии домой вы были просто обязаны.
— Но она меня унизила!
— Ах, вот как! Я думаю, было отчего вылить вам на голову не только бокал — целую бутылку! Я уже битый час стою перед своею постелью, а вы и не думаете трогаться с места. Вы совершенно неподъемный тип!
