Наталия Антонова - Сон без пробуждения
Действительно, несмотря на трагичность ситуации, трудно было сдержать улыбку, видя, как Шура Наполеонов, рост которого едва доходил до ста шестидесяти сантиметров, усаживает в кресло двухметрового Замятина-младшего.
– Ну, все, – облегченно вздохнул Наполеонов, – скажите, когда вы обнаружили, что ваша невеста… – он поискал слова поделикатнее, – не подает признаков жизни?
– Когда заметили? – машинально повторил Замятин.
Владимир Львович помолчал и облизал губы.
– Я… я не помню точно, сколько было времени… Понимаете, у нас была помолвка. Мы допоздна праздновали вчера. Ну, и…
– Переутомились, – помог ему Наполеонов.
– Да, – согласился Замятин, – можно и так сказать. Завтрак был поздний. Потом Леночке, – он судорожно вздохнул, – пришла в голову мысль покататься на лыжах.
– Так, – Шура внимательно слушал.
– Здесь парк недалеко, – Замятин посмотрел на Шуру.
Шура кивнул.
– Мы… мы хорошо отдохнули. Вернулись домой веселые, но уставшие. Пообедали и разбрелись по своим комнатам.
– Ваша невеста и вы расстались? – уточнил Наполеонов.
– Да, Леночка сказала, что устала и хочет побыть одна. Она хотела вздремнуть. Вечером мы собирались продолжить семейный праздник.
Замятин неожиданно вскочил, но Шурочка снова усадил его в кресло.
– Продолжайте, Владимир Львович, – терпеливо промолвил он.
– В восемь все спустились к ужину. Кроме Леночки…
– Дальше, – сказал Наполеонов.
Мы подождали минут двадцать. Потом Марина решила сходить за ней. Все решили, что Леночка заспалась, и пора ее будить.
Замятин сделал еще одну попытку встать.
– Сидите, – Шурочка придвинул свое кресло вплотную к креслу Замятина.
– Марина долго не возвращалась. Но мы не особо тревожились.
– Почему?
– Они подруги. И вообще – женщины. Мало ли какие дела, разговоры.
– Понятно, – кивнул Шура.
– Но вдруг Марина ворвалась в гостиную вся какая-то растрепанная, со слезами на глазах. Она кричала, что никак не может разбудить Лену.
– Папа попытался нас успокоить, но мы все побежали наверх. И отец, он тоже поднялся следом. Я первый подбежал к постели и попытался приподнять Лену, но она вся была, как тряпичная кукла. Мы ничего не соображали, пытались привести ее в чувство. Потом отец вызвал «Скорую». Она приехала минут через сорок. И… ничем не смогла помочь. Тогда я вызвал вас.
– Это все?
– Да, – Замятин снова зарыдал.
– Слушай, Руслан Каримович, дай ему что-нибудь, – обратился Шура к Шахназарову.
– Попробую…
– Руслан Каримович, мне не нужен еще один труп.
– Мне тоже, – Шахназаров задумчиво порылся в кармане.
– Пора опросить других свидетелей, – решительно заявил Наполеонов и вышел в коридор. За одной из дверей слышались всхлипы. Шурочка постучал и тут же распахнул ее.
Глава 2
Зима в этом году в России выдалась суровая.
По-видимому, жители средней полосы просто вынудили ее обрушить на города и села тридцатипятиградусные морозы и снегопады, по обильности превышающие норму в несколько раз. Уж очень надоели они зиме своими причитаниями и жалобами на прежние теплые сезоны. Ну не нравились народу дожди в декабре и оттепели в январе! Им подавай Рождественские морозы и сугробы, как в сладостно приукрашенном детстве.
И довздыхались усатые дяденьки и высокогрудые тетеньки: «Ах, какие раньше стояли морозы! Я помню, мы в школу по неделе не ходили. Целый день во дворе играли! Лепили снеговиков и катались с горок. А какие были снега! Утром встанешь, а дверь не открыть, так ее снегом завалило. Что же теперь?! Одна сырость. Всю атмосферу испортили». И так далее, и в таком же духе.
Ясно, что сердце у зимы не железное, а снежное, вот и откликнулась она на просьбы трудящихся – и морозы даровала, и снегопады.
Народ, естественно, снова не доволен! Трубы центрального отопления, не ремонтированные с того самого сладостного детства усатых дяденек и высокогрудых тетенек, морозов не выдерживают и лопаются, снегоочистительная техника не справляется со снегом, который валит день и ночь, на дорогах пробки.
Дети, правда, в школу из-за морозов не ходят, но ведь у них и так каникулы.
В общем, перестаралась зима. Хотела, как лучше…
Морис Миндаугас сидел в кресле возле камина и смотрел на покачивающиеся в ритмичном танце языки огня.
В доме детектива Мирославы Волгиной было тепло от горячей воды, наполняющей батареи. Дом был ее собственный, и поэтому все в нем было так, как надо.
Однако Мориса всегда тянуло к камину. Он мог часами, не отрываясь, смотреть на огонь и думать о своем.
Морису не спалось этой ночью, и он коротал время за чтением, на его коленях лежала прочитанная до середины книга Е. П. Карновича «Любовь и корона». Судьба брауншвейгского семейства взволновала Мориса. Ему было искренне жаль Анну Леопольдовну, ее несчастного мужа, принца Антона Ульриха, и их многочисленных детей. Елизавета же Петровна была ему глубоко несимпатична.
На каминной полке тихо тикали часы.
В бледно-голубом небе на западе все еще виднелась половинка луны, а на востоке вспыхнула нежным румянцем утренняя заря.
Миндаугас услышал легкий шорох за спиной и обернулся.
Большой пушистый кот Дон, быстро пробежав по ковру, присел на миг и запрыгнул к Морису на колени. Отблески пламени отразились в желтых глазах кота, и они вспыхнули ярким янтарным блеском. Дон привстал на задние лапы и ткнулся мокрым носом в щеку Мориса. Ласково потерся и, устроившись на коленях поудобнее, замурлыкал.
Морис провел ладонью по густой черной шерсти Дона.
В доме детектива Дон был священным животным и всеобщим любимцем, почти все его капризы и желания исполнялись.
Иногда Морис шутил: «Дон – уменьшенная копия своей хозяйки в кошачьем обличьи, только характер у него лучше».
– Ну что, – сказал Миндаугас, – по-моему, твоя хозяйка уже проснулась. Пойдем-ка, дружище, готовить завтрак.
Морис опустил кота на пол и вышел из гостиной. Дон последовал за ним.
Когда Мирослава спустилась в столовую, завтрак, как всегда, был готов.
– Доброе утро, – сказала она, обращаясь к Морису, – как спалось?
– Не очень, – улыбнулся он. – Бессонница…
– А я заснула, едва коснувшись головой подушки, – призналась Мирослава.
Дон терся о ноги хозяйки, требуя немедленного внимания.
Она взяла его на руки, крепко прижала к себе и уткнулась носом в густую шерсть.
– Ты опять пахнешь взбитыми сливками, – выдохнула Мирослава и опустила разомлевшего кота на пол.
– Ты, наверное, опять читал до полночи? – обратилась она к Миндаугасу, выпив стакан томатного сока.
– В общем, да, – кивнул Морис, только не до полуночи, а после нее.
– И что на этот раз? – заинтересованно спросила Мирослава, принимаясь за овсянку с медом и орехами.
– Карновича «Любовь и корона». Надеюсь, что вы тоже прочтете.
– Интересно?
– Не то слово, хотя в наше время редко кто его читает. Он был известен в XIX веке. И, кстати, писал не только занимательно, но, на мой взгляд, не отступая от исторической достоверности. Хотите, я вам перескажу?
– Нет, не надо. Ты меня заинтриговал, лучше я сама прочту.
– Не разочаруетесь. Я дочитаю и положу книгу вам на стол.
Мирослава едва заметно улыбнулась. Морис частенько рекомендовал ей прочесть ту или иную книгу, приобретенную им, и ни разу, пробегая глазами страницы, Мирослава не обманулась в своих ожиданиях. На Мориса можно было положиться… И не только в выборе книг.
Работа детектива нелегка и часто непредсказуема. Теперь она даже не могла представить, как раньше справлялась со всем одна.
Морис, став сотрудником детективного агентства, оказался незаменимым помощником. Теперь она уже не могла вообразить своей работы без его участия.
Завтрак подходил к завершению, когда неожиданно раздался звонок.
Сначала один – несмелый, потом второй – сильнее и продолжительнее, словно звонивший боялся испугаться собственной решительности.
– Кто бы это мог быть так рано? – обронила Мирослава, взяв чашку своего любимого зеленого чаю с жасмином.
– Думаю, что клиенты, – улыбнулся Морис и отправился открывать дверь.
Набросив в прихожей на широкие плечи легкую шубу, Морис вышел на крыльцо. Он не спеша спустился по ступеням и по дорожке, очищенной от снега, направился к воротам.
Дон, распушив огромный хвост, важно шествовал за ним.
Когда ворота неслышно разошлись в стороны, Морис увидел перед собой молодую женщину, закутанную в соболя. Она смотрела на Миндаугаса огромными, широко поставленными глазами. На бледном лице выделялись ярко накрашенные губы.
Женщина зябко куталась в меха, ее плечи подергивались, точно незнакомка дрожала от холода. Но Морис догадался, что это нервная дрожь.
Позади незнакомки стоял роскошный белый «Мерседес».
Тонкой змейкой скользнула по губам Миндаугаса улыбка. При этом глаза цвета Балтийского моря оставались серьезными.
