Камилла Лэкберг - Укрощение
— Вы так и не получили этому никакого объяснения?
— Нет, да и от кого? Владек ведь не хотел обращаться за помощью. Он всегда говорил, что не надо выносить сор из избы.
— Как ты думаешь, почему Петер так долго молчал?
Лайла отвернулась к окну, так что свет снова образовал ауру вокруг ее светлых, коротко остриженных волос. Борозды, которые время оставило на ее лице, проступили особенно немилосердно. Словно карта всех тех страданий, через которые ей пришлось пройти.
— Наверное, он понял, что лучше оставаться невидимкой. Не попадаться лишний раз на глаза. Петер был очень смышленый мальчик.
— А Луиза? Она рано начала говорить? — небрежно спросила Фальк и затаила дыхание. До сих пор ее собеседница делала вид, что не слышит вопросов, касающихся дочери. Так произошло и на этот раз.
— Петер любил сортировать предметы, — сказала она вместо ответа. — Он во всем любил порядок. Когда он был совсем маленьким, то строил башенки из кубиков — идеально ровные. И очень расстраивался, когда…
Лайла неожиданно замолчала.
Эрика видела, как она стискивает зубы, и пыталась мысленно призвать заключенную продолжить рассказ, выпустить наружу то, что было так крепко заперто у нее внутри. Однако момент прошел. Так бывало и во время прошлых посещений. Иногда создавалось впечатление, что Лайла стоит на краю пропасти и в душе желает броситься в нее. Она словно была готова очертя голову кинуться вниз, но какие-то силы каждый раз удерживали ее, заставляя вернуться в надежное место среди теней прошлого.
О тенях писательница подумала не случайно. Еще при первой их встрече у нее возникло ощущение, что эта женщина живет в мире теней — какой-то параллельной жизнью, рядом с той, которая могла бы у нее быть, той, которая исчезла в бездонной тьме в тот самый день много лет назад.
— Разве тебе не кажется иногда, что твое терпение вот-вот лопнет от капризов твоих мальчишек? — спросила Ковальская с искренним интересом. Однако в ее голосе звучал еще какой-то почти умоляющий оттенок.
Ответить на этот вопрос было нелегко. Все родители наверняка испытывали чувство, что балансируют на грани дозволенного и недозволенного. Каждому доводилось стоять и считать про себя до десяти, пока в голове проносились мысли о том, чего им больше всего хочется сделать, чтобы положить конец бесконечным ссорам и капризам. Однако между этим ощущением и поступком — огромная пропасть. Так что Эрика покачала головой:
— Я ни за что не смогла бы сделать им больно.
Сперва Лайла не ответила — она просто смотрела на собеседницу своими мерцающими голубыми глазами. Однако когда охранник постучал в дверь и сообщил, что время свидания вышло, заключенная тихо проговорила, по-прежнему не сводя глаз с Эрики:
— Тебе это только кажется.
Фальк подумала о фотографиях, лежащих в папке, и по спине у нее пробежал холодок.
* * *Тира Ханссон ритмичными движениями чистила Фанту. Как всегда, на душе у нее становилось гораздо легче, когда она общалась с лошадьми. На самом деле ей больше всего хотелось бы ухаживать за Скирокко, но Молли не позволяла никому другому даже прикасаться к нему. Это так несправедливо! Из-за того, что конюшней владеют родители Молли, ей всегда разрешается делать, что она захочет.
Сама Тира обожала Скирокко. Это была любовь с первого взгляда. Он смотрел на нее так, словно все понимал. Это было общение без слов, какого ей никогда раньше не доводилось переживать — ни с человеком, ни с животным. Да и с кем? С мамашей? Или с Лассе? Одна мысль о Лассе заставила девочку жестче чесать Фанту, однако большая белая кобыла, похоже, ничего не имела против. Скорее, ей даже нравилось, что ее чешут щеткой, — она фыркала и качала головой вверх-вниз. На мгновение Тире показалось, что лошадь приглашает ее на танец. Она улыбнулась и погладила Фанту по серой гриве.
— Ты тоже очень хороша, — сказала она, словно лошадь могла услышать ее мысли о Скирокко.
Затем девочка почувствовала угрызения совести. Взглянув на свою руку на гриве Фанты, она поняла, как ничтожна ее зависть.
— Скучаешь по Виктории, да? — прошептала она и прижалась щекой к шее лошади.
Виктория, которая раньше ухаживала за Фантой. Виктория, которая пропала несколько месяцев назад. Она ее лучшая подруга… была ее лучшей подругой.
— Я тоже очень без нее скучаю, — призналась Ханссон.
Она ощущала щекой мягкую шерсть лошади, однако это не приносило утешения, на которое девочка так надеялась.
Сейчас ей полагалось находиться на уроке математики, но в это утро у нее не хватило сил притворяться и скрывать свое горе. Тира сделала вид, что пошла к школьному автобусу, но вместо этого отправилась искать утешения в конюшне — единственном месте, где у нее были шансы его найти. Взрослые ничего не понимают. Они видят только собственную тревогу, собственное горе.
Виктория была для Тиры больше, чем просто лучшей подругой. Она была ей как сестра. Девочки подружились в первый же день в детском саду и с тех пор были неразлучны. Они делились друг с другом всем. Или же — нет? Тира уже не знала, что и подумать. В последние месяцы перед исчезновением Виктории что-то изменилось. Словно между ними выросла стена. Тира не стала приставать к подруге с расспросами, решив, что со временем та сама расскажет, в чем дело. Но время утекло прочь — и теперь Виктории нет рядом.
— Она точно вернется, — сказала Тира Фанте, хотя в глубине души и сомневалась в этом. Несмотря на то что никто ничего не говорил вслух, все понимали, что произошло нечто очень серьезное. Виктория была не из тех девушек, которые исчезают по собственной воле — если такие вообще существуют. Она радовалась жизни и к тому же не стремилась к авантюрам. Предпочитала проводить время дома или в конюшне — даже в Стрёмстад по выходным ее было не вытащить. Да и семья у нее была совсем не такая, как у Тиры. Они все очень добрые — даже старший брат Виктории. Он часто подвозил сестру до конюшни, в том числе и рано утром. Дома у них Ханссон всегда чувствовала себя комфортно — ее принимали как члена семьи. Иногда ей хотелось, чтобы это была ее семья. Обычная, нормальная семья.
Фанта мягко толкнула ее носом. Несколько слез упало на морду лошади, и Тира поспешно вытерла глаза ладонью.
Внезапно она услышала снаружи какой-то необычный звук. Фанта тоже насторожилась, повела ушами вперед и так резко подняла голову, что ударила девочку по подбородку. Горьковатый вкус крови разлился во рту. Выругавшись, Тира прижала ладонь к губам и вышла посмотреть, что случилось. Когда она открыла дверь конюшни, солнце ослепило ее, но глаза скоро привыкли к свету, и она увидела Валианта, скачущего через двор с Мартой в седле. Марта остановилась так резко, что жеребец чуть не встал на дыбы. Она что-то кричала. Поначалу Тира не могла разобрать, что именно, но в конце концов до нее долетели слова:
— Виктория! Мы нашли Викторию!
* * *Патрик Хедстрём сидел в полицейском участке Танумсхеде и наслаждался покоем. Сегодня он пришел на работу рано, счастливо избежав процедур одевания и отвода малышей в детский сад, которые теперь вполне можно было приравнять к пыткам, поскольку близнецы из очаровательных младенцев превратились в Дэмиенов из фильма «Омен».[1] Полицейский не понимал, как два таких маленьких существа могут отнимать столько сил. Самым любимым моментом дня для него стали те минуты, когда он сидел вечером рядом с их кроватками и наблюдал, как они спят. Лишь тогда он мог наслаждаться чистой и всеобъемлющей любовью, без примеси безграничной тревоги и раздражения, которые он испытывал, когда они кричали: «НЕ-Е-Е-ЕТ! НЕ ХОЧУ!!!»
С Майей все всегда было проще. Настолько проще, что порой его охватывало чувство вины за то, что они с Эрикой уделяли куда больше внимания малышам. Майя была такой послушной и так отлично умела развлекать себя сама, что ее родители были уверены: она довольна жизнью. Кроме того, старшая дочка, несмотря на свой юный возраст, обладала феноменальными способностями гасить самые жуткие вспышки упрямства своих маленьких братьев. Однако это было так несправедливо! И Патрик решил, что сегодня вечером они с Майей обязательно посидят вдвоем и почитают сказки.
В этот момент зазвонил телефон. Хедстрём ответил рассеянно, все еще думая о дочери, однако тут же очнулся и выпрямился на стуле!
— Что они говорят? Хорошо, мы немедленно приедем, — пообещал он, выслушав ответ.
Затем, вскочив, мужчина натянул куртку, крича в глубь коридора:
— Йоста! Мелльберг! Мартин!
— Что такое? Пожар? — буркнул Бертиль Мелльберг, выходя из своего кабинета с застывшим в глазах удивлением. Вскоре к нему присоединились Мартин Молин, Йоста Флюгаре, а также секретарь Анника, обычно сидевшая за стойкой, расположенной дальше всего от кабинета Патрика.
