Мэри Кларк - Где ты теперь?
— Думаю, его подробно не допрашивали. Да и зачем? Они с Маком никогда не поддерживали никаких отношений.
— Недавно старая подруга напомнила мне, что за неделю или около того до своего исчезновения Мак с другими студентами побывал в одном клубе. В тот же вечер пропала первая девушка, которая оказалась в том же клубе. Ты не помнишь, Брюс тогда был с ними?
Ник задумался.
— Да, был. Я помню потому, что клуб недавно открылся, и мы решили гуда сходить. Но сейчас мне кажется, что он ушел рано. Он ведь никогда не был душой компании. Становится поздно, Каролин. Спасибо за приятный вечер.
Он наскоро чмокнул меня в щеку и открыл дверь в вестибюль. О том, чтобы как-то встретиться вновь, даже речи не зашло. Я пересекла вестибюль, направившись к лифту, затем обернулась.
Ник уже сидел в машине, а Бенни стоял на тротуаре, прижимая к уху мобильник. По его лицу нельзя было ничего понять. Дав отбой, он почему-то зловеще улыбнулся, сел в машину и уехал.
23
Каждое воскресенье Говард Альтман приглашал своего босса Дерека Олсена на завтрак. Встречались они ровно в десять часов в ресторанчике «Лэмнлай-тер», возле одного из домов, которым владел Олсен на Амстердам-авеню.
За десять лет, что Альтман проработал на брюзгу Олсена, он очень сблизился со старым вдовцом, тщательно выстраивая их отношения. В последнее время Олсен, которому стукнуло восемьдесят три, не скрывал, что все больше и больше недоволен своим племянником — единственным близким родственником.
— Знаешь, сынок, Стиву наплевать, жив я или мертв, — заявил он, подбирая с тарелки остатки яичного желтка кусочком тоста.— Ему бы следовало почаще меня навещать.
— Уверен, Дерек, что Стиву далеко не наплевать, — беспечно ответил Говард, — Во всяком случае, мне точно не наплевать, однако все же я не могу вас убедить, что не стоит заказывать два жареных яйца с беконом и сосисками, когда мы встречаемся по воскресеньям.
Взгляд Олсена подобрел.
— Ты хороший друг, Говард. Мне повезло в тот день, когда ты пришел ко мне наниматься на работу. Ты симпатичный парень. Хорошо одеваешься. Умеешь себя вести. И я могу играть в бридж или гольф с друзьями и быть спокоен, что ты за всем присмотришь. Так как там дела с нашими домами? Полный порядок?
— Считайте, что так. Пара ребят из восемьсот двадцать пятого немного задержали оплату, но я уже заходил к ним и напомнил, что в вашем списке благотворительных организаций их имена не значатся.
Олсен хмыкнул.
— Я бы выразился покруче. Приглядывай за ними, — Он постучал чашкой о блюдце, сигналя официантке, что хочет вторую порцию кофе, — Что-нибудь еще?
— Есть одно дело, по-настоящему меня удивившее. Вчера позвонил Гас Крамер и сообщил, что уходит через две недели.
— Что? — Лицо Дерека Олсена сразу перестало быть благодушным.— Я не хочу, чтобы он уходил, — сухо произнес босс.— Он лучший из всех смотрителей, которые у меня когда-либо служили, а Лил печется о студентах, как наседка. И родителям она тоже нравится. Она производит на них хорошее впечатление. Так почему они хотят уйти?
— Гас сказал, что им пора на покой.
— В прошлом месяце, когда я к ним заходил, они даже не помышляли о покое. Знаешь, сынок, я должен тебе кое-что сказать. В своем стремлении сэкономить ты иногда теряешь здравый смысл. Думаешь, что делаешь мне одолжение, пытаясь выставить их из большой квартиры, чтобы сдать ее за хорошие деньги. Я все про это знаю, но, учитывая, сколько я им плачу, мне выгоднее позволить им жить просторнее. Временами ты превышаешь свои права. Сейчас как раз такой случай. Уладь все с ними. Подними им жалованье, лишь бы они остались! И раз уж мы об этом заговорили, помни, что, когда имеешь дело с ними или другими смотрителями, ты в первую очередь представляешь меня. Но ты — это не я. Ясно? Абсолютно ясно?
— Разумеется, — Говард Альтман собирался было добавить «Дерек», но вместо этого почтительно произнес: — Предельно ясно, мистер Олсен.
— Рад слышать. Что-нибудь еще?
Говард намеревался рассказать боссу, что в среду к Крамерам заходила Каролин Маккензи и расспрашивала о своем пропавшем брате, но потом понял, что это будет ошибкой. В своем теперешнем настроении Олсен мог рассердиться, что ему сразу не сообщили, и обвинить Говарда в том, что тот якобы не способен отделить важное от пустяков. Кроме того, все последние десять лет, стоило Олсену заговорить об исчезновении Маккензи, он всякий раз свирепел — лицо становилось красным, он переходил на крик. «Парень исчезает в мае, — обычно грохотал босс, — к тому времени все квартиры были сданы до следующего сентября. Мы лишились сразу половины арендаторов. Последний раз Маккензи видели в моем доме, вот родители и решили, что где-то на лестнице мог затаиться упырь...»
Говард поймал на себе изучающий взгляд босса.
— Похоже, тебя еще что-то гложет, сынок. Я прав?
— Ровным счетом ничего, мистер Олсен, — решительно заявил Говард.
— Отлично. Читал о пропавшей девушке? Как там ее зовут, Лизи Эндрюс?
— Да, читал. Очень прискорбно. Как раз перед выходом из дома я посмотрел новости. Похоже, не остается надежды отыскать ее живой.
— Девушкам следует держаться подальше от этих клубов. В мое время они сидели по домам под материнским присмотром.
Говард потянулся за счетом, когда официантка положила его перед Олсеном. Подобный ритуал повторялся каждую неделю. В девяноста случаях из ста Олсен позволял ему оплатить счет. Когда был раздражен — платил сам.
Сегодня босс схватил счет.
— Я не хочу, чтобы Крамеры ушли, понял, сынок? Помнишь, как в прошлом году ты насолил смотрителю с Девяносто восьмой улицы? Тот, что пришел ему на замену, никуда не годится. Если Крамеры уйдут, то тебе, наверное, придется подыскать другую работу. Я слышал, мой племянничек снова болтается без дела. А ведь он не дурак, чертовски сметлив. Быть может, если он получит твое тепленькое местечко с бесплатной квартирой и высокой зарплатой, он станет уделять мне больше внимания.
— Я вас понял, мистер Олсен.
Говард Альтман был в ярости на своего работодателя, но еще больше он был в ярости на самого себя. Он все сделал неправильно. Крамеры нервничали, когда к ним явилась Каролин Маккензи. От чего? Ему бы следовало быть умнее и сразу выяснить, что их так расстроило. Альтман дал себе клятву вытрясти из них правду, пока не поздно.
«Мне нужна эта работа, — подумал он, — Нужна. И никакие Крамеры и Каролин Маккензи не заставят меня ее потерять!»
24
«Угасает надежда, что Лизи Эндрюс найдут живой», — прочитал доктор Дэвид Эндрюс бегущую строку новостей внизу телевизионного экрана. Он сидел на кожаном диване в кабинете сына, в квартире на Парк-авеню. Не в силах заснуть, он забрел в кабинет где-то перед рассветом и, должно быть, все-таки задремал, потому что вскоре после того, как стукнула входная дверь (это Грегг ушел в больницу делать обход), он вдруг понял, что укрыт одеялом, и оно аккуратно подоткнуто.
Теперь, три часа спустя, он по-прежнему находился в кабинете — то дремал, то смотрел телевизор. Надо бы принять душ и одеться, думал он, но от слабости даже не мог шевельнуться. Часы на каминной полке показывали без четверти десять. «Я все еще в пижаме, — думал он, — это никуда не годится». Он посмотрел на телевизионный экран. Что там недавно показывали? Должно быть, он это прочитал, потому что громкость была убрана.
Он нащупал пульт, который, как он помнил, положил на подушку, чтобы в любую секунду иметь возможность прибавить звук, если речь пойдет о Лизи.
«Сегодня воскресенье, — подумал он, — Прошло больше пяти дней. Что я чувствую в эту самую минуту? Ничего. Ни страха, ни горя, ни убийственной ярости на того, кто это с ней сделал. Сейчас, в эту минуту, я чувствую лишь опустошение.
Но так долго не протянется.
Угасает надежда. Не это ли я только что прочитал в строке новостей на экране? Или я все придумал? Почему фраза кажется такой знакомой?»
Из глубин памяти ворвалось воспоминание: его мать играет на пианино во время семейного праздника и все поют хором. В семье любили старые водевильные песенки. Одна из них начиналась словами: «Дорогой, я старею».
А Лизи никогда не постареет. Он закрыл глаза от нахлынувшей боли. Душевное опустошение прошло.
«Дорогой, я старею... Серебряные нити в золотистых прядях... Жизнь быстро угасает...»
«Угасает надежда...» Именно эти слова навеяли воспоминания о песне.
— Папа, что с тобой?
Дэвид Эндрюс поднял взгляд и увидел озабоченное лицо сына.
— Я не слышал, как ты вошел, Грегт, — Он потер глаза.— Ты знал, что жизнь быстро угасает? Жизнь Лизи, — Он замолчал, потом начал заново: — Нет, я ошибся. Это угасает надежда, что ее найдут живой.
Грегг Эндрюс пересек комнату, сел рядом с отцом и обнял его за плечи.
