Владимир Прядко - Нам подскажет земля
Остался отец с двухлетней Галинкой. Три года жили вдвоем. А потом он женился второй раз и переехал в Грозный. Началась новая жизнь. Но как она не была похожа на прежнюю. Жена работать отказалась: буду воспитывать ребенка. Потом это ей надоело, бросила. Галинка целыми днями бродила без присмотра. Возвращаясь из командировок, отец несколько раз разыскивал ее у соседей. Жена жаловалась на дочь, втихомолку била ее. И он,не разобравшись, стегал ремнем Галинку, поддерживая авторитет новой матери. На сердце у девочки все плотнее ложились рубцы. Она ненавидела мачеху, злилась на отца, чувствовала себя сиротой. Так и росла — нервной, дикой, ожесточенной. А отцу некогда было присмотреться к своей семейной жизни: он по-прежнему не вылазил из командировок. Приезжал домой и опять слышал жалобы жены. Старался притерпеться к ним, но ничего не получалось. Избегая скандалов, пораньше уходил на работу и возвращался, когда все спали.
Шли годы. Галинка училась в школе. Коллектив потянул ее к себе, и она не расставалась с подругами, отдавая им весь жар своего пылкого детского сердца. У нее была своя жизнь, своя семья — школа.
Это вовсе развязало руки матери, но и теперь она работать не пошла. Жалобы не прекратились. Их стало-больше. Муж с болью в сердце выслушивал ее упреки: «Ты не умеешь содержать жену... Я не могу прилично-одеваться, чтобы пойти в театр... Почему тебе не дают повышения? Посмотри на соседей. Один был слесарем, стал инженером, другой начал продавцом в пивной, а сейчас уже директор базы. Посмотри на его жену... А ты только следователь, следователь, следователь. Вся жизнь у тебя — воры, спекулянты, бандиты. Когда это кончится? Я все силы отдала воспитанию твоей дочери, а где благодарность?..»
Жизнь стала невыносимой пыткой. Не хотелось возвращаться домой. Потянуло к дочери, единственному и родному существу. Но Галинка, не привыкшая к ласкам отца, как-то застыдилась. Дружбы не получалось, дочь спешила убежать к подругам, в школу. И отец почувствовал, что осиротел...
Закончив такой большой и неожиданный монолог, Гаевой надолго замолчал. Потом вдруг остановился, тронул Тимонина за локоть дрожащей рукой и, переходя на «вы», попросил:
— Дайте закурить...
— Пожалуйста.
Илья Андреевич взял протянутую папиросу, неумело размял ее и, держа между вытянутыми пальцами, долго прикуривал. Потом хватнул дыма и закашлялся.
«А ведь это он про себя рассказывал»,— подумал Борис, глядя на седую прядь в смолистых волосах Гаевого.
— Чем же эта...— Тимонин хотел сказать «трагедия», но сдержался,— все это кончилось?
Гаевой не ответил. Он выбросил папиросу и, шагая к ближайшему дому, проговорил:
— Вот мы и пришли...
Глава 16
ПИСТОЛЕТ НА НАСЫПИ
Дважды звякнул станционный колокол. Шум на перроне усилился:
— До свиданья, ребята!
— Будь здоров, Костя. Пиши...
— Столице привет! Не потеряйся на фестивале.
— Приедешь в Сочи, доченька, телеграфируй. Отдыхай спокойно, в море не купайся, не дай бог, утонешь...
— Иван Григорьевич, постой. Черешни забыл... Возьми.
— Да что вы, друзья? Зачем?
— Бери, бери. В Москве-то, чай, нет еще...
— Не обижай мать, Колька, старшим остаешься.
— Есть сливочное мороженое!.. Эскимо в шоколаде!..
— Иде шестой вагон, милаи?..
Дежурный по станции в парусиновом кителе и огненно-красной фуражке поднял вверх свернутый желтый флажок. Прощально свистнув в душный воздух, паровоз окутался паром. Разом вздрогнули вагоны и медленно поплыли мимо стоявших на перроне людей. Голоса взметнулись звонче:
— До встречи!
— Ни пуха ни пера!..,
— ...и-и-ивого-о пути-и-и!..
Застучали колеса на стыках рельс. Поезд набирал скорость. Но едва он загрохотал на выходных стрелках, как от стоявшего на третьем пути товарняка отделились две человеческие фигуры. Они рванулись вслед за уходящим поездом и, прыгнув, повисли на поручнях вагонов. В руках одного из них блеснул металлический предмет, и дверь вагона открылась. Изогнувшись как кошка, человек залез в тамбур и втащил туда своего спутника...
В это же время на рабочую площадку последнего вагона прыгнули двое в форме железнодорожной милиции. Проводник, проверив документы, открыл дверь внутрь вагона:
— Проходите, товарищи сержанты.
— Посматривайте вперед. Как бы кто не выпрыгнул из вагона.
— Есть! — Седоусый железнодорожник поднес мозолистые пальцы к козырьку фуражки.
Двое стояли в тамбуре шестого вагона и курили. Уже дважды останавливался поезд на станциях, но они не выходили. Вещей у них не было. Высокий держал в руках газету. Если кто из пассажиров выходил в тамбур, он разворачивал ее и читал. Другой — худой, узкоплечий,в серой клетчатой фуражке и ковбойке с «молниями» — смотрел в окно и покашливал от табачного дыма.
Вошел проводник, внимательно посмотрел на курильщиков.
— Займите ваши, места, граждане,— сказал он.— Сейчас придет ревизор, приготовьте билеты.
— Мы же вам сдали их,— поднял голову высокий. Из-под копны упавших на лоб рыжих волос сверкнули нагловатые глаза.
— Все равно зайдите в вагон.
— Ладно, сейчас.
Когда за проводником закрылась дверь, высокий затолкал газету в карман и тихо сказал:
— Смывайся в туалет. Живо. Потом перейдешь в третий...
С безразличным видом он прошел весь вагон и, будто желая бросить окурок, открыл дверь в другой тамбур. Там никого не было. Высокий парень поправил наброшенный на плечи коричневый пиджак и направился в соседний вагон, тоже купированный. Он уже открыл дверь, как вдруг заметил идущих навстречу двух сержантов железнодорожной милиции. Передний смотрел прямо на него.
Парень прижался плечом к косяку, левой рукой вытащил из кармана металлический предмет и незаметно сунул его в открытое окно. Затем уже смело, насвистывая бравурный марш, пошел дальше.
Милиционеры подходили все ближе. Парень спокойно взглянул на них и открыл первое попавшееся купе.
— В преферанс не играете? — громко спросил он.— Может, сгоняем пульку?
Из-за газеты высунулась седая голова в очках:
— Стучаться надо, молодой человек.
А за спиной — медленные шаги милиционеров, уже совсем рядом. У обоих сапоги со скрипом. Идут в ногу.
— А я думаю, неплохо в преферанс сыграть,— продолжал парень, закрывая за собой дверь. — Быстрее время пройдет...
— Молодой человек, вы же видите, что здесь женщины. Какое невежество!
Да, парень видел: в купе были две старушки и молодая женщина с грудным ребенком. Он сейчас уйдет, уже взялся за дверную ручку. Но все стоял, виновато улыбаясь, и бормотал:
— Извините, извините... Я не знал... Пожалуйста, не кричите... Я уйду... сию минуту...
Он услышал, как в тамбуре, наконец, захлопнулась дверь. Парень еще раз поклонился седой старушке в очках и вышел из купе.
— Ходят тут, пьяницы,— донеслось вслед.
А поезд, отдуваясь паром, стремительно уходил на север. Погромыхивали на стыках рельс вагоны...
* *
*
Пожилой железнодорожник-путеец в высоких охотничьих сапогах и короткой брезентовой куртке совершал обход. Изредка он останавливался, снимал перекинутый за спину огромный железный ключ на веревке и проверял, надежно ли завернуты гайки на рельсах. Потом опять шагал дальше, постукивая по рельсам молотком. Далеко вдаль разносило утреннее эхо мелодичный звон стали...
Над неровной кромкой леса показалось солнце. Перемытая росой трава засверкала искорками, словно усыпанная бриллиантами. От примыкавшего к насыпи озера, утонувшего в густых зарослях камыша, донесся резкий крик селезня. Ему скромно ответила кряква.
Путеец разогнул спину, прислушался к утиному гомону. Взгляд его упал на блеснувший на насыпи металлический предмет. Он подошел ближе...
Пистолет! Утренняя роса увлажнила его, но металл еще не поржавел.
— Заряжен,—пробормотал железнодорожник, осматривая магазин пистолета.— Четыре патрона... Откуда это?
Он огляделся вокруг и торопливо зашагал к путевой будке у переезда.
...Полковник Рогов сам зашел в научно-технический отдел. Это случалось лишь в тех случаях, когда результаты экспертизы ему нужны были «позарез».
— Ну как у вас, Людмила Васильевна? — спросил он.
Людмила Васильевна Кравцова откинула со лба зеркальный рефлектор, улыбнулась:
— Сейчас закончу, товарищ полковник.
Она опять склонилась над своим столом, заставленным различными приборами, пробирками, заваленным фотографиями.
А Рогов, прохаживаясь по комнате, рассуждал вслух:
— Этот пистолет не утерян, его выбросили, когда держать при себе уже не было возможности. Но кто? Случайный прохожий? Нет. Он забросил бы его в озеро, а не оставил на насыпи... Значит, это случилось в очень критический момент. Причем в поезде: ведь вокруг на земле нет никаких следов. А может, пистолет потерял кто-нибудь из ехавших в вагоне военных или работников милиции?.. Нет. Во-первых, никто из них не станет носить пистолет с четырьмя патронами: в магазине будут все восемь. А во-вторых, об утере уже сообщили бы по селектору...
