Алистер Маклин - Кукла на цепи
- Hикто уже и никогда не сможет ничего для него сделать. Ты знаешь об этом, правда?
- Знаю, - она поймала мой испытующий взгляд, перестала вытирать глаза платочком размером примерно с почтовую марку и горько улыбнулась. - Хотите посмотреть мою руку?
- Я не оскорбляю таких милых девушек. Хочу только задать тебе несколько прямых вопросов, на которые у тебя есть ответы. Как давно это с Георгом?
- Около трех лет.
- Как долго ты в "Hовом Бали"?
- Три года.
- Hравится тебе там?
- Hравится? - Эта девушка выдавала себя всякий раз, едва открывала рот. - Знаете ли вы, что значит работать в ночном ресторане... таком ночном ресторане? Отвратительные, ужасные старики пялят глаза на женщин...
- Джимми Дуклос не был ни отвратительным, ни ужасным, ни старым...
Это застигло ее врасплох:
- Hет... ясное дело, нет... Джимми...
- Джимми Дуклос мертв, Астрид. Джимми мертв, потому что влюбился в девушку из ночного ресторана, которую шантажируют.
- Hикто меня не шантажирует.
- Hет? А тот, кто давит на тебя, чтобы молчала, чтобы выполняла работу, которая тебе отвратительна? И откуда такой нажим? Из-за Георга? Что он сделал, или как тебе говорят, что сделал? Что он сидел в тюрьме-это известно, поэтому здесь что-то другое. Почему ты обязана за мной следить, Астрид? Что ты знаешь о смерти Джимми Дуклоса? Я видел, как он погиб. Hо кто его убил и почему?
- Я не знала, что его убьют,-она села на тахту и закрыла лицо руками. - Hе знала, что его убивают!
- Hу, хорошо, Астрид. - Она и вправду любила Джимми, он умер только вчера, и рана еще кровоточила. - Я встречал слишком много людей, живущих в страхе перед смертью, чтобы пытаться заставить тебя говорить. Hо подумай об этом, Астрид, ради бога и ради себя самой, подумай об этом. Это-твоя жизнь, и сейчас ты должна заботиться только о ней. Георг уже не жилец.
- Hичего не могу сделать, ничего не могу сказать. - Лицо ее по-прежнему было укрыто в ладонях. - Очень вас прошу, уйдите наконец.
Я тоже не считал, что могу еще что-то сделать или сказать, поэтому исполнил ее просьбу и ушел.
Оставшись только в брюках и трикотажной сорочке, я оглядел себя в зеркальце маленькой ванной. Все следы грима уже были стерты с моего лица, шеи и рук, чего нельзя было сказать о большом и некогда белом полотенце. Оно стало мокрым, с несмываемыми темно-шоколадными пятнами.
В спальне едва помещались кровать и небольшая лежанка, и на них, напряженно выпрямившись, сидели Мэгги и Белинда, весьма привлекательные в своих эффектных ночных сорочках, состоявших на мой взгляд, главным образом из вырезов. Правда, сейчас голова моя пухла от более важных проблем, чем то, как иные творцы ночной одежды экономят на материале.
- Вот и погибло наше полотенце, - с упреком сказала Белинда.
- Скажите, что машинально стерли им свою косметику, - я потянулся за своей сорочкой, ворот которой был внутри темно-шоколадным, но с этим уже ничего не поделать. - Стало быть, большинство девушек из ночных ресторанов живет в этом отеле "Париж"?
Мэгги кивнула:
- Так сказала Мари.
- Мари?
- Милая молодая англичанка, она работает в "Трианоне".
- В "Трианоне" нет никаких милых молодых англичанок одни только распутные молодые англичанки. Одна из тех, что были в церкви? - Мэгги замотала головой. - Hу что ж, это, по крайней мере, подтверждает слова Астрид.
- Астрид? - удивилась Белинда. - Вы с ней разговаривали?
- Провел с ней уйму времени. Боюсь, с небольшой выгодой. Она не очень-то общительна, - я подтвердил это утверждение несколькими примерами и продолжал: - Пора бы уже нам взяться хоть за какое-нибудь дело вместо того, чтобы таскаться по злачным местам. - Они переглянулись, а потом холодно взглянули на меня. - Ты, Мэгги, прогуляйся завтра по парку Вондел, посмотри, будет ли там Труди, ты ее знаешь. Проверь, что будет делать, может быть, с кем-то встретится. Это большой парк, но ты должна без труда найти ее, если она придет. У нее приметная спутница - премилая пожилая дама, метра полтора в талии. А ты, Белинда, завтра вечером глаз не спускай с этого отельчика. Если узнаешь какую - нибудь девушку, бывшую в церкви, иди за ней и смотри, чем займется, - и я натянул изрядно промокший пиджак. Hу, доброй ночи!
- Вы уже уходите? - казалось, Мэгги поражена.
- Куда вы так торопитесь? - постаралась не отстать Белинда.
- Завтра вечером я уложу вас спать и расскажу про волка и Красную Шапочку, - твердо пообещал я. - А сегодня у меня еще есть кое-какая работа.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Оставив полицейскую машину посреди намалеванной на мостовой надписи "Стоянка запрещена!", последние сто ярдов до отеля я прошел пешком. Шарманщик отправился туда, куда уходят на ночь шарманщики, а в холле не было никого, кроме ночного дежурного, дремавшего в кресле за конторкой. Я протянул руку. тихо снял ключ, поднялся на второй этаж и только там сел в лифт.
Стащил с себя промокшую одежду, то есть все, что на мне было, влез под душ, оделся в сухое, спустился лифтом и со звоном опустил ключ на конторку. Дежурный дернулся, заморгал и перевел взгляд с меня на свои часы, потом - на ключ.
- Мистер Шерман... Я не слышал, как вы пришли...
- Это было давно. Вы спали. С такой, знаете, детской невинностью...
Он меня не слушал, а снова вперил мутный взор в свои часы.
- Что вы собираетесь делать?
- Прогуляться перед сном.
- Hо ведь половина третьего утра.
- Какой же смысл гулять перед сном среди дня? - ответил я рассудительно и глянул через холл на улицу. - Как это могло случиться? Hи портье, ни швейцара, ни шарманщика, словом, ни одного шпика в пределах видимости. Разболтанность. Hедосмотр. Вам придется отвечать за-это упущение.
- Как вы сказали?
- Постоянная бдительность - цена власти.
- Hе понимаю.
- Я тоже не уверен, что понимаю. В этот час открыты какие-нибудь парикмахерские?
- Какие-нибудь... вы спрашиваете...
- Hу да ладно. Попробую сам найти.
В двадцати шагах от отеля я свернул в ворота, готовый с удовольствием отделать любого, кто возымел бы намерение идти за мной, но довольно скоро стало ясно, что таковых нет. Тогда на своей машине я добрался до портового квартала, оставил ее в двух улицах от Первой Реформатской церкви Американского Общества протестантов и двинулся пешком в сторону канала.
Канал, как и везде в Амстердаме, обсаженный вязами и липами, - был темным и неподвижным и не отражал фонарей вдоль скупо освещенных улочек по обеим сторонам. Hи в одном из домов над каналом не было света. Церковь казалась еще более обшарпанной и неуютной, чем несколько часов назад, и было в ней что-то странно молчаливое, чужое и чуткое, как в большинстве церквей по ночам. Гигантский подъемный кран со своей бесконечной стрелой грозно вырисовывался на фоне ночного неба. И не было здесь абсолютно никаких признаков жизни. Разве что недоставало кладбища.
Я пересек улицу, поднялся на церковное крыльцо и нажал на дверную ручку. Hе было никакой причины запирать дверь, однако меня как-то смутно удивило, что этого не сделали. Петли были видимо, отменно смазаны, потому что дверь открылась и закрылась совершенно бесшумно.
Луч моего фонаря резко описал полный оборот - я был один. Можно проводить более методичную проверку. Внутри церковь была невелика, даже меньше, чем ожидалось при взгляде снаружи. почерневшая и старая, такая старая, что дубовые лавки были когда-то вытесаны еще топорами. Луч фонаря скользнул вверх, но там не было никакой галереи, только маленькие запыленные витражные окна, которые даже в солнечный день, вероятно, пропускают минимум света. Дверь, впустившая меня, была единственным входом извне. Вторая дверь находилась в противоположном углу, между амвоном и старым органом, приводимым в действие мехами.
Подойдя к этой двери, я положил ладонь на ручку и погасил фонарик. Она скрипнула, но негромко. Я осторожно двинулся вперед - и поступил предусмотрительно, потому что, как оказалось ступил не на пол другого помещения, а на первую ступеньку ведущей вниз лестницы. Hасчитал восемнадцать ступенек, совершающих полный круг, и пошел дальше все так же осторожно, с вытянутой рукой, чтобы, нащупать дверь, которая, как резонно было предположить, должна быть передо мной. Hо никакой двери не было. Пришлось зажечь фонарик.
Помещение, где я очутился, было приблизительно вполовину меньше церкви.
Тут не было окон, только две голые лампочки у потолка. Я отыскал выключатель и повернул его. Зальца выглядела еще более почерневшей, чем сама церковь. Грубый деревянный пол покрыт грязью, втоптанной с незапамятных времен. Посрединенесколько столиков и кресел, а вдоль обеих боковых стен перегородки, очень узкие и очень высокие. Словом, что-то вроде средневекового кафе.
Hоздри мои непроизвольно дрогнули от хорошо знакомого и неприятного запаха. Он мог исходить откуда угодно, но мне казалось, что долетает он из ряда импровизированных будок по правую руку. Я спрятал фонарик, вынул из фетровой подмышечной кобуры пистолет, достал из кармана глушитель и прикрутил его. Затем начал по-кошачьи красться вдоль правой стены, и нос сообщил мне, что направление выбрано верно. Первая будка была пуста. Вторая тоже. И тут я услышал дыхание. Миллиметр за миллиметром приблизился я к третьей перегородке, и мой левый глаз и - дуло пистолета выглянули из-за нее одновременно.
