Томас Энгер - Мнимая смерть
Социоантрополог, имени которой он не помнит, показала ему норвежскоязычный сайт, где якобы законы шариата были перечислены пункт за пунктом, и там же указывалось наказание за несоблюдение этих законов. «Это так маргинально, — сказала она, указывая на монитор. — Только единицы смогут понять, что такое шариат, прочитав это. Только людям, которых не учили, что такое шариат, может прийти в голову мысль создать такую страницу. Они пользуются столь растяжимым понятием, чтобы добиться власти и влияния. А вот то, чего многие не знают: худуду и упомянутым в нем наказаниям в Коране придается не слишком большое значение, и именно поэтому многие ученые мудрецы полагают, что о худуде и наказаниях следует вообще забыть».
Хеннинг помнит, что интервью произвело на него огромное впечатление, поскольку основы его собственных предрассудков в отношении мусульман вообще и шариата в частности были подорваны. Но тем не менее когда он думает о наказаниях худуда и проводит связь с убийством Хенриэтте Хагерюп, то не все концы сходятся. Потому что она не была мусульманкой. Она не была замужем, и, насколько ему известно, она ничего не крала, хотя ей отрубили руку.
Хеннинг качает головой. Возможно, ему удалось бы увидеть разумную связь между всем этим пару лет назад, но сейчас его уверенность в том, что все это лишено смысла, крепнет и крепнет. В этом и заключается проблема. Смысл есть всегда. Надо только найти общий знаменатель.
Глава 21
Его квартира наводит на мысли о гаражной распродаже. Он не любит гаражи. Неизвестно почему, но они напоминают ему об автомобилях на холостом ходу, запертых дверях, кричащих семьях.
В гараже семьи Юль в Клефте лежали покрышки, которые давным-давно следовало выкинуть, старинные сломанные велосипеды, ржавые садовые инструменты, дырявые шланги, мешки с отдельными предметами из лыжной экипировки, которыми никто не пользовался, на полках стояли банки с краской, лежали кисточки, а у стены были сложены дрова. И хотя отец Хеннинга никогда не возился ни с одной из своих машин, в гараже всегда пахло ремонтной мастерской. Пахло маслом.
Хеннинг вспоминает отца каждый раз, когда чувствует запах машинного масла. Он не так много помнит о нем, но хорошо помнит его запах. Хеннингу было 15 лет, когда его отец совершенно неожиданно умер. Не проснулся однажды утром. Хеннинг помнит, что сам встал рано, потому что в тот день у него должна была быть контрольная по английскому. И он собирался освежить знания до того, как встанут все остальные, но оказалось, что Трине уже проснулась. Она сидела на полу в ванной, подогнув ноги. А потом сказала:
Он умер.
И показала на стену, отделявшую ванную от родительской спальни. Она не плакала, просто повторила еще раз:
Он умер.
Он помнит, как стучался в дверь, хотя она была раскрыта нараспашку. Дверь в родительскую спальню обычно была закрыта. А сейчас нараспашку. Отец лежал на кровати с руками поверх одеяла. Глаза закрыты. Он выглядел очень умиротворенно. Мама все еще спала. Хеннинг подошел к кровати со стороны отца и посмотрел на него. Казалось, что он спит. Когда Хеннинг дотронулся до него, он не пошевелился. Хеннинг еще раз дотронулся, на этот раз настойчивее.
Проснулась мама. Сначала она испугалась и спросила, чем это он занимается в их комнате. А потом посмотрела на своего мужа — и закричала.
Что было после этого, Хеннинг помнит плохо. Только помнит запах машинного масла. Даже после смерти Якоб Юль пах маслом.
После завтрака, состоящего из двух чашек кофе с тремя ложками сахара, он решает поехать на работу. Времени всего половина шестого, но Хеннинг считает, что нет никакого смысла сидеть и предаваться воспоминаниям.
Выходя на улицу Уртегата, он думает о море. Он должен бы чувствовать усталость, но благодаря кофе Хеннинг окончательно проснулся. Сельви еще не пришла, но она стоит перед его мысленным взором, когда он открывает двери при помощи карточки.
Он заходит в помещение редакции и видит, что там находится всего один человек. Дежурный ночной смены сидит, согнувшись над компьютерной клавиатурой, и потягивает кофе. Хеннинг кивает, поймав его взгляд, но дежурный быстро возвращается глазами к монитору.
Хеннинг усаживается на свое место, погрузившись в скрипящее кресло. Он начинает размышлять о том, когда Ивер Гундерсен обычно приходит на работу, сексуально удовлетворенный и красивый, и о том, можно ли будет прочитать по его лицу, что старания Норы он станет вспоминать весь день.
Хеннинг не успевает отогнать от себя эти мысли, но уже готов поклясться, что чует в помещении ее запах. Аромат кокоса на теплой коже. Он не помнит названия крема, который она любила. А он любил, когда она им пользовалась. Но сейчас вокруг него пахнет кокосом. Он поворачивается, приподнимается с кресла и оглядывается по сторонам. В помещении находятся только он сам и дежурный редактор. И тем не менее пахнет кокосом. Нюх-нюх. Ну как же он мог забыть название этого крема!
Запах исчез так же быстро, как и появился. Хеннинг опускается в кресло.
Море, Хеннинг, говорит он сам себе. Подумай о море.
Глава 22
Поиск — хорошее слово. Существует даже такое название профессии. Поисковик. Он есть в любом телесериале. В любой телевизионной редакции он есть, и может быть, даже не один.
Хеннинг использует время, оставшееся до того, как остальные проснутся, для поиска. Поиск — важное дело, возможно, самое важное дело, которым журналист может заняться, когда ему, в общем-то, заняться больше нечем. Искать, искать, искать. И часто удивительные, а порой важнейшие детали всплывают во время чтения газетных статей и обзоров.
Хеннинг вспоминает дело, которым занимался много лет назад. Он был довольно неопытен, успел написать примерно про десять убийств, и вот один священник, Улав Йерстад, пропал в море на юге Норвегии. Все знали, что Йерстад любил рыбачить, что он в море не новичок и никогда не выходит на промысел при неблагоприятном прогнозе погоды.
В один прекрасный день была обнаружена его перевернутая лодка. Самого Йерстада так и не нашли. Никакие обстоятельства не противоречили предположению о несчастном случае. Вполне вероятно, тело священника унесло течением в бескрайние синие дали.
В то время Хеннинг писал об этом происшествии для газеты «Афтенпостен». Он собрал стандартный материал: интервью с соседями и друзьями, с прихожанами, почти со всеми клириками. С согласия начальства Хеннинг решил задержаться на месте происшествия на лишний день, поскольку ему показалось, что в портрете Йерстада, нарисованном людьми, с которыми он общался, было что-то не так. В глазах людей он был выдающимся священником, отличным пастырем, обладал даром красноречия, кое-кто даже утверждал, что он их исцелил, но об этом Хеннинг нигде не написал. Ему показалось, что кое-кому просто очень хотелось попасть на страницы газет.
Но вот об одной стороне деятельности Йерстада собеседники Хеннинга старались особенно не упоминать, а именно о его работе руководителем и дирижером хора. В церкви поют все. Священников обучают певческому искусству. Улав Йерстад был человеком, который любил дисциплину. У него был хороший хор. Спустя несколько дней после исчезновения, когда интерес других СМИ к произошедшему пошел на убыль, Хеннинг побеседовал с сыном Йерстада Лукасом. Совершенно случайно они заговорили о хоре его отца. Хеннинг спросил, пел ли Лукас в хоре. Лукас ответил отрицательно.
Через несколько недель Хеннинг попытался связаться с одной из хористок, дамой по имени Сюсанне Упсет, поскольку говорили, что она была в числе последних, кто видел Улава Йерстада живым. Хеннинг стал искать информацию о ней и нашел массу статей. В одной из них, написанных в начале 1990-х, еще до эпохи интернета, он обнаружил фотографию хора: она пела, а Йерстад-старший дирижировал. А вот чего Хеннинг сразу не заметил, но разглядел при внимательном изучении снимка, так это того, что в заднем ряду хора стоял Лукас.
Получалось, что Лукас соврал, заявив, что не пел в хоре. И тогда Хеннинг задал самому себе вопрос: зачем врать о таком тривиальном факте? Ответ был прост. Лукас не хотел, чтобы Хеннинг узнал или раскопал что-то о хоре.
Он решил углубиться в изучение этой проблемы, проинтервьюировал остальных хористов и довольно скоро выяснил, что Лукас ушел из хора, чтобы выразить свой протест отцу, нанести ему удар при свидетелях. Потому что Улав Йерстад требовал дисциплины не только от хора. Это выражалось в том, что он установил железный распорядок дня и строгие правила поведения, заставлял сына зубрить отрывки из Библии и никак не проявлял отеческую любовь. И это отразилось на зарождающихся романтических отношениях Лукаса с девушкой его возраста. Агнес. Улав не любил ее, не хотел, чтобы сын тратил на нее время.
