Ольга Володарская - Мемуары мертвого незнакомца
Она долго валялась в больнице, приходя в себя. Ее мучили слабость и головные боли. Врачи недоумевали, что с пациенткой такое. Никаких осложнений после выкидыша она не получила. Но Карина знала, в чем причина ее недомогания. Она самой себе поставила диагноз: депрессия, и нашла ей причину. Нет, не выкидыш был ею. До депрессии ее довело понимание, что у них с Дато ничего не выйдет. Они вынуждены будут расстаться. Потому что ему нужны дети, а ей нет. Еще раз пройти через ад беременности, да еще от начала до конца, от первого до девятого месяца, она себя не заставит. Как и воспитывать чужих детей. Значит, нужно разводиться. Отпускать Дато. Дать ему шанс создать новую семью, полноценную в его понимании, пока он молод…
Но как сделать это, когда любишь?
О ее терзаниях Дато узнал спустя год, когда получил письмо от уже бывшей жены. Они прожили еще полгода и расстались по инициативе Карины. Она нашла себе другого мужчину, немолодого, известного в литературном мире, и ушла к нему. С ним Карине было проще. Один род деятельности, общие интересы и, что самое главное, обоюдное нежелание иметь детей. У нового мужа уже были две взрослые дочки и даже внук, все они жили в Америке, и отец-дед виделся с ними крайне редко. В письме Карина и об этом написала. А в постскриптуме — «Все это я сделала ради твоего же блага!»
— Переживал развод? — спросил Балу, о котором Дато, погрузившись в воспоминания, на время позабыл.
— Очень сильно. Ломало меня года полтора, не меньше.
— Любил?
— Да.
— А она?
— И она.
— Тогда почему развелись?
— Такое бывает, Балу. Когда два любящих друг друга человека разбегаются.
— Только с тобой, Дато.
— Что ты имеешь в виду?
— Я помню Машу. С ней была та же история.
— Она изменила мне. Как и Карина, моя жена. У обеих были причины, знаю. Но я измену воспринимаю как предательство. Когда любишь, с другими не спишь. Даже от отчаяния, как Маша. Или для моего же блага, как Карина.
— Ты не прав в главном.
— И в чем же?
— Когда любишь — прощаешь.
— Ты бы простил?
— Я сделал это. Жена ушла от меня к другому. Я вернул ее… беременную.
— От тебя?
— От него.
— Значит, дочка не твоя?
— Моя. Пусть и зачатая от чужого семени.
— Никогда бы не подумал, что ты способен на это…
— Ты помнишь меня мальчишкой. Тогда я был таким, как ты. Категоричным. Но я взрослею и мудрею…
— Хочешь сказать, я все тот же глупый юнец?
— Похоже на то, — улыбнулся Балу и подмигнул ему.
— С женой все было гораздо сложнее, чем с Машей. Видишь ли, она не хотела детей.
— Разве существуют такие женщины?
— Представь себе.
— Тогда беру свои слова обратно. Ты сделал все правильно. Дети — это наивысшее счастье. Хочешь, своих покажу?
Дато кивнул. Балу полез в карман. Давид думал, за телефоном. Но оказалось, за бумажником. Друг хранил изображение детей по старинке: за прозрачной пленкой одного из отделений. На фото мальчик и девочка сидели в обнимку. Пацан худой, ушастый, улыбчивый. Очень обаятельный. Девочка пухлая, серьезная, с надутыми губками.
— Дочка на тебя похожа, — удивился Дато.
— Не говори! — расхохотался Балу. — Как будто плоть от плоти моя.
— Красавицей вырастет.
— Дожить бы только до этого, — вздохнул друг.
— Что за пессимизм, Балу? Конечно, доживешь.
— Кто знает… Мне уже за сорок. И сердечко пошаливать стало. Иногда так зайдется, что валидол под язык класть приходится. В этом минус позднего отцовства. Можешь не дожить до свадьбы детей. А тем более до внуков. Я тут к гадалке сходил. Она руку мне посмотрела, карты раскинула. И успокоила. Сказала, до девяноста лет жить буду.
— Значит, не стоит беспокоиться…
— Точно! И давай выпьем за долголетие!
Балу снова наполнил стаканы, и они подняли их с традиционным возгласом: «Гау-марджос!»
Глава 2
Она стояла перед зеркалом и задумчиво смотрела на свое отражение. Взгляд медленно блуждал по лицу, задерживаясь то на глазах, то на щеках, то на губах, пока не переместился на шею. Маша вытянула ее. Но все равно две горизонтальные морщины не разгладились.
— Когда я успела так состариться? — спросила она у отражения. — Откуда взялись эти трещинки? — Она провела пальцем по лбу. Трещинками ее бабушка называла морщины. — Престарелая дебютантка… Смешно!
Маша стянула с волос резинку и кинула ее в свое отражение.
— Некрасивая… дура! — сказала она ему. Эта фраза прицепилась к ней в прошлом году. Она ездила на отдых в Камбоджу, и там на рынке один из аборигенов, пытаясь впарить ей какой-то товар, все приговаривал: «Красивая, красивая!» Когда же Маша не пожелала ничего купить, он бросил ей вслед: «Некрасивая… дура!» Это показалось ей смешным, а не обидным, и «комплимент» запомнился.
Маша отошла от зеркала, так и не накрасившись. Расхотелось ей наносить макияж. Благо, глаза у нее были выразительные, губы яркие, так что и без косметики она не выглядит блеклой или нездоровой. Но муж любил ее накрашенную. Говорил, что с подводкой и яркой помадой она похожа на Клеопатру. Романа тянуло к восточным женщинам. И Маша, чтобы его порадовать, наносила макияж ежедневно. Даже в выходные. В итоге это вошло у нее в привычку. И вот наступил день, когда она изменила традиции.
Сварив кофе, Маша отправилась на балкон. Сигареты не взяла. Надо бросать курить. Решение это она приняла пять минут назад, стоя у зеркала. Никотин свежести и красоты не прибавляет. Так что долой его! А еще нужно есть поменьше сладкого и хоть немного ограничить себя в кофе.
Маша никогда не заботилась о том, чтоб выглядеть молодо. Это само собой получалось. Те, кто узнавал, что ей под сорок, очень удивлялись. Говорили, что выглядит она не больше чем на тридцать два. Маше и самой так казалось. Поэтому она не слишком-то пеклась о своей внешности. Не обмазывалась дорогущими антивозрастными кремами, пользуясь обычным дневным, и то нерегулярно, косметолога посещала не чаще чем раз в месяц, а инъекций ботокса и рестилайна ни разу не делала. Считала это лишним…
До вчерашнего дня!
Первый «присутственный» день прошел ужасно. Ее не очень радушно встретили. Труппа была укомплектована, и то, что главреж принял еще одну актрису, никого не порадовало. К тому же все узнали, что она «блатная». Тот, кто возглавлял театр, когда-то преподавал в детской драматической студии, где занималась Маша. Она была его любимицей и примой их детской труппы. А также участницей многих взрослых спектаклей. Бывший наставник очень гордился своей ученицей, все годы помнил о ней, и когда она появилась на пороге его кабинета, не раздумывая, принял на службу.
Она понимала, что о главных ролях пока может только мечтать. Хорошо, если ее вообще включат в основной состав. И была к этому готова. Но не ожидала, что на нее обрушится шквал критики. Когда во время репетиции ее попросили подавать реплики исполнителю главной роли (прима опаздывала, премьер не желал бездействовать), режиссер прервал Машу довольно скоро.
— Это никуда не годится! — вскричал он. — Вы же не суфлер, а актриса. Где игра? Да, это не ваша роль, но разве это что-то меняет? Примерьте ее на себя. Или вы забыли, как это делается, за те годы, что жили вне профессии?
— Я подзабыла язык, — попыталась оправдаться Маша.
— Еще одна проблема! У вас чудовищный акцент. Пока вы можете играть только роли без слов. Но в вашем возрасте мелькать в массовке как-то неприлично…
И далее в том же духе на протяжении всего дня.
Маша так устала, как будто вагоны разгружала. Чашка кофе, выпитая на балконе, немного привела ее в чувства. Но курить все же хотелось. И чтобы как-то заглушить это желание, она отправилась на кухню, взяла гранат и стала поедать его, выбирая по одному зернышку. Выплевывая ядрышки в кулак, она стояла у окна и смотрела во двор. Деревянная лавка, на которой обычно сидел Дато, ожидая ее, давно развалилась. На ее месте была карусель, на которой в данный момент катались три женщины примерно Машиного возраста. Они хохотали, перебрасывались шутками. Две из троицы едва втиснули бедра между ручками кресел, третья, самая полная, не смогла, но не осталась в стороне — она приводила карусель в движение. Маша с улыбкой наблюдала за развеселой компанией. Она немного, по-белому, конечно же, завидовала этим женщинам. Такие дружные! А у нее тут никого, с кем она могла бы вот так же подурачиться.
Ей сейчас хотелось вот так же… на карусели… с хохотом!
Маша собралась уйти из кухни, когда увидела въезжающий во двор шикарный белый «Мерседес». Даже на фоне машин, что стояли на парковке, а были там весьма и весьма неплохие иномарки, все же дом элитный, этот «мерс» выделялся. Он был так чист и блестящ, что казалось, пыль и грязь просто отлетают от него. Кроме того, диски на его колесах сверкали, будто обработанное алмазом золото. Уменьшенную в десятки раз копию одного из них не отказалась бы повесить на шею в качестве украшения ни одна женщина.
