Адам Холл - В жерле вулкана
Он был сломлен за пятнадцать дней, к тому моменту, когда попросил стакан воды. Чтобы унижение было завершенным, ему дали воду.
Эммерсон сказал: «Условия вполне терпимые: тюремная еда неплоха».
Его могли засадить туда.
– В таком случае я согласен покинуть страну.
Спящая птица открыла красный глаз и разжала когти.
– Вы не собираетесь опровергать обвинение?
– Нет, если, конечно, со мной будут обращаться по-человечески. Я буду настаивать на том, чтобы власти сопровождали меня до границы.
Человек, очевидно, испытал такое облегчение оттого, что допрос уже закончился, что сделал попытку пошутить:
– В вашем случае граница находится на высоте один сантиметр от взлетной полосы аэропорта в Сан-Доминго. Надеюсь, что ваш полет будет приятным. – Он устало поднялся и резко вскинул голову, чтобы слегка взбодриться, а может быть, и в который раз взглянуть на недосягаемый пик, который завтра, так же, как и вчера, будет возвышаться над ним.
Охранник распахнул дверь, и красноглазый принялся командовать. Он вручил кому-то бумаги со стола, потребовал позвать команданте Парейру и вновь обратился к Рейнеру:
– Ваши слова о властях и сопровождении… У вас есть какие-нибудь жалобы на поездку с побережья?
– Никаких жалоб. – Какие могут быть жалобы, ведь его даже не убили.
Рейнера вывели в гулкий коридор, конвойные заняли свои места; майор Парейра впереди. Очевидно, он специализировался по англичанам, и занимался ими вплоть до самой границы. Одно это сразу выдавало лживость истории с «обычной проверкой паспортов».
В просторной комнате около главного поста охраны ему предложили еще раз проверить багаж. Рейнер отказался. Если из его чемоданов что-нибудь пропало, он так или иначе не смог бы вернуть украденное. Он прочел и подписал две бумаги; одна являлась протоколом его собственных показаний, а в другой он давал подписку, что понял полностью и ясно: при любой попытке вернуться в страну в течение пяти лет после высылки его или вернут обратно с границы, или же задержат до проведения расследования выдвинутых сегодня против него обвинений.
Было только два часа ночи. Аэропорт находился примерно в двадцати минутах езды через парк Августина Гомеса и заводской район. Вместо военного грузовика на сей раз был предоставлен современный черный «плимут» – седан без номерного знака. Водитель был незнакомым. Парейра и один из вчерашних лугартеньентес сели на заднем сидении по бокам от Рейнера.
В аэропорте был обычный ночной персонал да группа усталых людей человек в тридцать с небольшим. Они рассматривали новости на расположенной высоко под потолком панели с бегущей строкой.
Проходя через главный зал, майор с лейтенантом держались вплотную к Рейнеру, так что даже порой толкали его плечами. Он подумал, какому же наказанию может подвергнуться Парейра, если его заключенный удерет. Серьезному, если судить по предосторожностям.
– Я хотел бы положить кое-что необходимое в сумку на молнии, – сказал Рейнер майору, когда его зарегистрировали в авиакомпании.
– Ваш багаж будет с вами на борту. – Парейра давно уже отбросил обращение «сеньор».
– Нет, он будет в багажном отсеке.
– Тогда возьмите один из чемоданов с собой.
– Они все довольно большие, а такие строго запрещается вносить в салон.
– А где сумка?
– Дадут в представительстве авиакомпании.
Парейра посмотрел вокруг. Не было никакой толпы, в которой мог бы затеряться их подопечный; лишь кучка пассажиров продолжала рассматривать табло.
– Ладно, – согласился он. Теперь, когда до посадки в самолет осталось всего пятнадцать минут, майор все сильнее волновался. Вместо того чтобы идти по бокам от Рейнера, и он и лейтенант теперь держались прямо у него за спиной. Они возвратились в офис T.O.A. Дежурный был незнаком Рейнеру; они прежде не виделись ни здесь, ни в Лондоне. Ему дали сумку с эмблемой T.O.A.
– Я могу быть еще чем-нибудь полезен вам, мистер Рейнер?
– Пригодилась бы баночка с мазью для невидимости.
– Простите?
– Не обращайте внимания. Вылетаем вовремя?
– Насколько я знаю, да, сэр.
Рейнер закурил.
– Вам нравится здесь?
– Я надеюсь привыкнуть к жаре.
– От нее сильно устаешь, не так ли?
Обернувшись, Рейнер увидел, что к Парейре и лейтенанту присоединились два сержанта полиции аэропорта. Похоже было, что майор вызвал их прямо из зала выхода на посадку. Дежурный в представительстве Трансокеанских авиалиний выглядел обескураженным.
Рейнер не мог поверить в то, что его процедура высылки настолько важна, и для того, чтобы поместить его в самолет, требуются майор, лейтенант и два сержанта. Если бы от него ожидали слишком больших неприятностей, то, скорее всего, спрятали бы стрелка за деревом, как не так давно сказал ему консул. Или майору поручили бы организовать его «побег» во время перевозки, во время которого задержанный был бы застрелен.
Это не имело никакого значения. У него не было времени, чтобы обдумывать эти проблемы. До отлета оставалось двенадцать минут. Конвой из четырех вооруженных полицейских подвел Рейнера к весам; восемь глаз пристально смотрели, как он доставал вещи из чемоданов и перекладывал их в небольшую сумку. Но даже если бы у него в багаже был пистолет, он вряд ли успел бы сделать больше двух выстрелов навскидку, прежде чем сам оказался изрешеченным пулями.
Возможно, красноглазый был более проницательным, чем казался со стороны. Он мог сказать Парейре: «Мне кажется, что ваш заключенный слишком легко отнесся к высылке. Не спускайте с него глаз».
Группа пассажиров двинулась к выходу на посадку.
– Следуйте за мной, – вдруг приказал майор. Аэропортовские сержанты провели их через служебные помещения, и они оказались на асфальтированном поле раньше остальных пассажиров.
Рейнер шел ровным шагом, не оглядывался по сторонам, но внимательно обшаривал поле взглядом. Оно было хорошо освещено прожекторами на высоких мачтах, а авиалайнер № 12 стоял менее чем в пятидесяти ярдах от здания аэропорта. Цистерны заправщиков уже не спеша отъезжали от самолета, а грузовик-стартер находился на своем месте, соединенный двойными кабелями с разъемами в днище фюзеляжа. Багажный транспортер отъехал, и наземная команда T.O.A. закрывала двери багажного отсека. Навигационные огни на концах крыльев, стабилизаторе и днище самолета уже мигали. До взлета оставалось пять минут.
Шанса не было. Рейнер находился среди вооруженных охранников, а поблизости даже не имелось никакого укрытия. Стоит побежать, как его догонит пуля.
Они подошли к трапу. Два сержанта заняли места по бокам. Лейтенант остановился чуть поодаль, его рука праздно лежала на кобуре. Майор дошел вместе с арестованным до самой лестницы. Рейнер обернулся и посмотрел на белый от яркого света асфальт между трапом и зданием аэропорта. Дежурный представитель T.O.A. не вышел проводить его, и это было очень удачно.
– Прошу вас подняться на борт самолета.
– Естественно, команданте.
Поднимаясь по трапу, он видел, что большинство пассажиров уже покинуло накопитель. Бортпроводница вела первую группу к самолету.
Войдя в салон, Рейнер услышал через открытую дверь кабины голос радиста. Тот разговаривал с диспетчерской аэропорта, проверяя связь.
Передний трап, которым воспользовался Рейнер, увезли.
Полицейские отошли на несколько шагов и вытянулись, чтобы лучше видеть. Бортпроводник закрыл дверь; лязгнули замки.
Через три-четыре минуты заработали счетверенные реактивные двигатели, и начальник наземной команды встал на свое место у кромки левой консоли крыла. Он жестом показал, что все турбины в порядке, и дал знак, разрешающий пробег. Когда самолет чуть заметно двинулся, он отдал салют и отошел в сторону, чтобы не попасть под удар реактивной струи.
Майор Парейра отпустил двоих сержантов, а сам вместе с лейтенантом отправился назад, в здание аэропорта.
Глава 11
Гайавата Мозес длинной кривой иглой вплетал в сеть новую пеньковую нить. Прямо у его ног бился прибой. Эль Анджело ушел на лодке в странное время – чуть позже полудня. Вместе с ним ушел сеньор Пуйо. Они взяли снасти, целую корзинку с эмпанадами[6] и две бутылки вина, но мальчик знал, что они отправились не за рыбой, так как не взяли с собой ни наживки, ни приманки.
Стараясь изо всех сил, он чинил большую сеть, хотя пальцы уже были в крови. Работа должна быть закончена засветло, потому что так велел ему Эль Анджело. Она просто не может не быть законченной, поскольку эти слова исходили из уст Эль Анджело. Когда Гайамо был ребенком, он поверил чьим-то словам: если бы на закате Эль Анджело стал вот тут, на песке, посмотрел на запад, поднял бы свои ручищи и сказал солнцу, что оно не должно сегодня уходить в море, оно навсегда осталось бы над горизонтом и ночь никогда не наступила бы.
