Э. Хартли - В день пятый
— Кстати, меня зовут Томас, — представился он, следуя за ней по вымощенному каменными плитами тоннелю, ведущему в древний город.
— Сестра Роберта, — ответила монахиня. — Я очень рада, что мне есть с кем поговорить. Итальянским я владею, прямо скажем, неважно, так что последние пару дней мне пришлось в основном молчать.
— А я полагал, с молчанием у вас как раз должно быть все хорошо, — усмехнулся Томас.
— Мы же не трапписты,[9] — рассмеялась монахиня.
Они поднялись по делла Марина к форуму, пройдя мимо оставшегося слева храма Аполлона. Томас был потрясен. Хотя лишь у немногих зданий сохранились крыши, ему приходилось видеть строения двадцатого века в более плачевном состоянии, чем эти руины, возраст которых составлял две тысячи лет. Улицы были запружены толпами туристов, в основном большими группами в сопровождении экскурсоводов, и Томасу приходилось гадать, как выглядел город в тот год, когда вулкан, возвышающийся вдалеке, за каменными колоннами храма Юпитера, расколол свою заросшую лесом вершину, залил окрестности смертоносным дождем лавы, завалил камнями и засыпал удушливым пеплом.
— Древние римляне не знали, что это вулкан, — мимоходом заметила сестра Роберта, проследив за взглядом Томаса на треснутый конус Везувия. — Некоторые образованные персоны того времени сравнивали его с другими известными вулканами, такими как Этна, особенно после землетрясения, которое случилось в шестьдесят втором году нашей эры, но простолюдины ни о чем не догадывались. Они жили своей жизнью в ничем не примечательном римском городе, и вдруг… все исчезло. Люди погибли.
Томас кивнул, думая об Эде.
— Странно, вы не находите? — продолжала монахиня. — Это должно навевать грусть. Наводить на мысли о бренности жития и тому подобном. Но здесь все настолько поразительно, что невозможно избавиться от восторженного восхищения. Вроде как декорации для киносъемок, брошенные посреди пустыни, но только здесь все настоящее. Музей, в котором когда-то жили люди! — Сестра Роберта задумчиво оглянулась вокруг, затем ее лицо озарилось детским возбуждением. — Позвольте вам кое-что показать. Это с другой стороны от форума, нам не совсем по пути, но вы должны непременно посмотреть.
Монахиня быстро повела Томаса через открытый простор форума, окруженного белыми колоннами, площадь, где когда-то бурлил рынок, а по праздникам устраивались торжества, мимо храма Юпитера, по дороге рассказывая о достопримечательностях. Томас улыбнулся, отметив, как ее восторг не вяжется со строгим монашеским одеянием.
— Вот это храм Веспасиана, — объясняла сестра Роберта. — А здесь было святилище, посвященное богам домашнего очага. Там есть мраморный барельеф, изображающий жителей города, приносящих жертвы богам после землетрясения. А это продовольственный рынок. Можно представить себе, как горожане приходили сюда купить хлеба и рыбы…
Она была ничуть не хуже профессионального экскурсовода.
Сестра Роберта провела Томаса под кирпичной аркой на виа ди Меркурио, вымощенную огромными каменными плитами, за долгие годы истертыми колесами повозок, и остановилась, гордо указывая на вход в здание, известное как «дом поэта-трагика».
— Вот, — сказала она. — Видите? Это были совершенно обычные люди. Кажется, все они лишь ненадолго отлучились, вот только на самом деле умерли две тысячи лет назад.
Она показывала на большую мозаику на полу перед входом в дом, выполненную в основном из черных и белых квадратиков размером всего полдюйма. Мозаика изображала огромную псину на цепи, с красным ошейником и оскаленной мордой. Под ней были выложены слова «cave canem».
— Что это означает? — спросил Томас.
— «Берегись собаки», — объяснила сестра Роберта. — Видите?
Найт понял, что она хотела сказать.
Глава 18
Они бродили по улицам, вымощенным камнем, мимо колец для привязки животных, заглядывая в когда-то величественные виллы с прямоугольными бассейнами для сбора дождевой воды посреди внутренних двориков. Кое-где на отштукатуренных стенах еще сохранилась первоначальная темно-красная краска, по которой были нарисованы орнаменты из купидонов, виноградных лоз и стилизованных животных. Они проходили через термы с парилками, холодными бассейнами и раздевалками, смотрели на ящериц, снующих по термополиям,[10] где жители древних Помпей покупали вино из огромных глиняных амфор, вмурованных в каменные столы вдоль улиц, и любовались остатками политических воззваний, написанных на стенах.
Они говорили. Монахиня оказалась на удивление приятной собеседницей. Томас чувствовал себя уютно, вероятно, вследствие особой атмосферы данного места, а также того факта, что все это казалось ему страшно далеким от Штатов и тех обстоятельств, которые привели его сюда. Он рассказал сестре Роберте о недавно умершем брате-священнике, хотя полностью исключил любой намек на таинственность, представив все так, будто его присутствие в Италии было не расследованием, а просто паломничеством, что было не так уж и далеко от правды. Томас сам не мог сказать, что ожидал здесь найти, хотя ему доставляло определенную радость повторять путь, пройденный братом. Быть может, только это он и мог рассчитывать получить от своего приезда сюда.
— Ваш брат интересовался археологией? — спросила сестра Роберта.
— Похоже на то, — подтвердил Томас. — Кажется, Эд работал над книгой о раннехристианских символах, но я не могу сказать, зачем он бывал здесь.
— В Помпеях есть очень интересные свидетельства жизни христианской общины, — сказала монахиня, и ее лицо вновь озарилось. — Только подумайте! Меньше чем через пятьдесят лет после смерти нашего Господа здесь уже собирались люди, поклонявшиеся ему.
Томас никак не мог предположить, что уже в 79 году нашей эры в этом городе могли жить христиане, и высказал свои сомнения вслух.
— Тут есть один дом, — ответила сестра Роберта. — Он закрыт для широкой публики. На его стене высечена надпись, так называемый магический квадрат, состоящий из пяти латинских слов, расположенных строчками одна под другой так, что по горизонтали и по вертикали они читаются одинаково.
— Каков же их смысл?
— Главное не в том, что означают эти слова, — сказала монахиня. — Они образуют своего рода анаграмму. Буквы расположены вот так.
Присев на корточки на треугольной площади в тени деревьев, она подобрала палочку и нацарапала на земле:
Томас задумался. У него были достаточные познания в латыни, чтобы узнать два ключевых слова, из которых состоял крест: «Pater noster». «Наш отец».
— Эти слова являются началом молитвы «Отче наш», — объяснила монахиня, обозначая буквами «А» и «О» греческие альфу и омегу, начало и конец, символизирующие Иисуса. — Вот так первые христиане тайно сообщали друг другу о своей вере.
Томас сомневался. Он скептически относился к литературным кодам, сводящим сложные, многозначные понятия к простым зашифрованным словам. Подобный подход привлекал некоторых его учеников, и Томас из кожи лез вон, чтобы отучить их от этого. «Литература является сложной и многообразной в своих значениях», — не переставал повторять он. Однако нельзя было отрицать то, что верующие, особенно те, кто исповедовал религии, подвергавшиеся гонениям, использовали тайные символы, призванные иметь «правильное» прочтение. Быть может, именно это и привлекало его брата. Несмотря на пылкий энтузиазм сестры Роберты, Томас считал подобный подход чересчур упрощенным.
Они направились к театрам. Найт ожидал увидеть что-то вроде Колизея, однако скромный помпейский эквивалент римского гиганта размещался на северо-западной окраине, у самых городских стен. Посетители никак не могли успеть увидеть все до закрытия комплекса. Те два театра, которые они осмотрели, произвели на Томаса впечатление. Эти сооружения по-прежнему можно было использовать по назначению, одно большое, просторное, вмещающее где-то тысяч пять зрителей, другое в четыре раза меньше. Томас поднялся на самые верхние ряды каменных скамей и просидел там пять долгих минут, наслаждаясь зрелищем сцены, выложенной белыми мраморными плитами, и раскинувшегося вокруг города. Ему нравилась интимность этого места, куда добирался мало кто из туристов, особенно в столь поздний час. Однако чем дольше Найт сидел, тем чаще к нему возвращалась мысль о том, что он сам не знает, что ищет. Лучше всего, наверное, рассматривать эту поездку как своеобразное прощание с братом.
Когда Томас спустился к сестре Роберте, уже пришла пора уходить.
— Вам придется приехать сюда еще раз, чтобы посмотреть храм Изиды, — сказала монахиня, провожая его через треугольную площадь. — Извините.
