Андрис Колбергс - Ночью в дождь...
— Где хозяин?
— Значит, нет, если не отворяет.
— Мне сказали, что он обычно дома.
— То живет, то вдруг пропадает на целую неделю… Вчера его тоже не было. Какой с него спрос, если тут не все в порядке, — старик выразительно стучит пальцем по лбу. — У такого ничего не поймешь, ничего не узнаешь!
Прежде всего надо найти Ивара. Возможно, что преступление было совершено здесь. Даже очень возможно.
Как сказал Шеф? В кино все сложно, а в жизни все просто.
Умен!
Мои надежды начинают таять. У Ивара тоже лицо вытянулось.
— Цепс… Цепс… Цепс… — бубнит огородный сторож, или смотритель, или еще как-нибудь изящнее (с тех пор, как дворников стали называть операторами улицы, я уже не уверен, что знаю названия профессий), и его кадык ходит вверх-вниз по худой шее. В комнатушке жарко натоплено, а этот мерзляк одет в теплый свитер, из-под которого видны воротник и манжеты фланелевой рубашки. — Цепс… Цепс… Цепс… должен быть! Здесь должны быть все… Я его хорошо знаю, он из старых… Его родственники посадили этот сад еще до войны… Петеритис, не так ли?
— Да, Петерис Цепс… — Я называю номер участка.
— Он раньше жил здесь же, через улицу Иередню, кажется, на самом углу… Наверно, и теперь еще живет… А где же ему жить! Вы его легко найдете, там всего несколько домов…
— Нам нужен точный адрес, — твердо говорю я.
— А как же! Адрес должен быть! Найдем. Здесь ничего не может потеряться!
Ивар смотрит на кучу бумаг в ящике стола с нескрываемым отвращением. Не потому, что из-за небрежности старика мы потратили несколько часов на поездку в исполком и копанье в картотеках, а потому что любовь к порядку, доходящая до бюрократизма, у Ивара в крови. Это его качество может даже разозлить. Да его каллиграфический почерк: каждая буква у него словно нарисована, того и жди примется их раскрашивать. Он даже виньетки умеет рисовать. Во времена до изобретения Гутенберга за переписывание священных книг в тихой монастырской келье он получил бы отпущение всех своих грехов, а их не так уж мало.
С Иваром мы познакомились так, как обычно знакомятся с новичками оперативной службы, прибывшими из университета или из школы милиции. Мне позвонили из районного отделения, что ночью задержана группа, специализировавшаяся на ограблении гаражей. Главарь только что начал сознаваться, чтобы к моменту суда иметь хоть какие-нибудь смягчающие вину обстоятельства. Его слезливые признания были вызваны еще и другой причиной: если милиции удастся найти какую-то часть из проданных вещей, то материальный убыток понесет покупатель краденого, а для виновного удержания по исполнительному листу сократятся как раз на эту сумму. Будучи рецидивистом, главарь не мог не знать этого. Группа совершила около тридцати ограблений, и два из них — в пределах моего участка. Дневников взломщики не ведут, и некоторые факты у них из головы улетучиваются, поэтому очень полезно бывает поприсутствовать во время дознания, задать кое-какие вопросы, относящиеся к интересующему участку, — практика показывает, что в таких случаях можно почерпнуть много полезных сведений.
В углу кабинета, где допрашивали преступника, сидел высокий парень атлетического сложения. Я понял, что он пришел сюда из какого-то районного отделения, с той же целью, что и я. Меня только удивило, что он все время что-то записывал в книжечку. Девять десятых сыщик должен держать в голове, а увековечивать все это на бумаге — задача следователя.
Тут кто-то вошел и сказал несколько слов на ухо моему коллеге за письменным столом. Он сразу выслал арестованного в коридор — оставить там его можно было смело, выход из здания все равно для него закрыт.
— Только что видели Лея Ненасытного. Он зашел в столовую, — сообщил нам коллега, вынимая из сейфа пистолет. Вокруг сразу началось оживленно-нервозное движение: заходили работники из соседних кабинетов, торопливо обсуждали, как действовать, проверяли, надежно ли закреплено оружие под мышкой — кое-кто совал пистолет прямо за пояс, если так казалось удобнее.
Тут выяснилось, что, как всегда, не хватает транспорта, раздобыли двое «Жигулей» и мотоцикл с коляской. Можно было, конечно, подождать помощи из городского управления, но в таких случаях каждая минута на счету, а из управления до отделения ехать с четверть часа. И вообще — просить о помощи не принято, всегда стараются обойтись своими силами.
Меня и того атлетического парня — любителя писать — конечно, сразу включили в команду. В качестве запасных, потому что мы были без оружия.
О существовании Лея Ненасытного я знал только по информативным сводкам, отражающим события в городе за сутки. В последнее время в связи с квартирными ограблениями это имя появлялось в них раза три или четыре: Лея узнали потерпевшие. Хозяин одной из квартир неожиданно пришел домой, когда воры — необычно большая группа из шести человек — уже завязывали узлы и запирали чемоданы. Тогда старший из взломщиков — не Лей Ненасытный, а другой, — угрожая револьвером, заставил мужчину молчать. Затем они привязали его к стулу, заткнули рот и, чтобы не скучал, даже включили телевизор. В том, что в остальных случаях кражи совершила также группа Лея Ненасытного, уверенности не было, однако «почерк» и число участников совпадало. Такая большая группа могла стать, — а фактически в то время уже стала, — чрезвычайно опасной, ее дальнейшее существование было чревато самыми неожиданными последствиями. Револьвер, должно быть, долго держали возле носа пострадавшего — в своем путаном заявлении он очень связно в двух местах написал: «Большой револьвер черного цвета. Ствол восьмигранный, на одной из граней на иностранном языке написано: J. B. Rouge Fils a Liege». Снизу на рукоятке было кольцо для шнурка, но теперь остался только выступ, который служил для кольца гнездом». В такой незавидной ситуаций, пожалуй, запомнишь и более длинные надписи оружейных фирм Льежа.
— Зайди, посмотри, что он там делает, — попросил меня коллега. — Ты не из Пардаугавы, тебя он не знает. Ему двадцать лет. Пышные черные волосы и длинное модное пальто с блестящими пуговицами.
Посты уже были расставлены, недоставало лишь конкретного плана действия. Столовая расположена рядом с рынком, поэтому народу здесь было много, но этих двоих я заметил сразу, только не мог определить, кто из них Лей Ненасытный — оба почти в одинаковых пальто с блестящими пуговицами, у обоих черные растрепанные волосы. Оба одинаково стройны и одинаково помяты, будто ночевали в стоге сена, на лицах — следы недавнего кутежа. Они прилежно хлебали суп, на столе рядом с тарелками стояли нераскупоренные бутылки пива. В столовой пиво не продавали, и, вздумай они распить бутылку, мы могли с помощью дежурного милиционера забрать их за административный проступок и отвести в какое-нибудь тихое место якобы для составления протокола. Но рисковать не хотелось. А если у дверей каждый бросится в свою сторону? Неизвестно, у кого из них в кармане револьвер, перестрелку допустить нельзя ни в коем случае: на улице полно народу. К тому же они и не собирались пить пиво: один встал и полез без очереди за компотами.
На радость тем, кто стоял за мной в очереди, я положил поднос обратно, взглянул на часы и быстро вышел. Этакий сверхзанятой человек, вынужденный, за нехваткой времени, мириться с урчанием в животе.
— Брать надо на улице, другой возможности нет, — сказал я коллеге, сев в машину. — Их двое.
Одна машина должна оставаться на месте, а другая отъехать метров на сто назад. Если, выйдя из столовой, они не станут переходить через улицу, нам повезет.
В тот момент, когда они поравнялись с одной из машин, из потока пешеходов вынырнули четверо, задние дверцы раскрылись как бы сами собой — и через несколько секунд эти двое уже сидели на мягких сиденьях, а по бокам — наши работники. Как они там вчетвером уместились — непонятно.
— Я же тебе ничего плохого не сделал, начальник, чего цепляешься? — развязно сказал более рослый и попытался зубами открыть бутылку с пивом, но ее отняли.
— Чего слоняешься среди бела дня? Почему не работаешь? — должно быть, они с моим коллегой были старыми знакомыми.
— Как не работаю? Работаю. В лесничестве. В Илзенском лесничестве. Мамаша у себя в Риге прописать отказалась.
Парни все еще не оправились от ночной пьянки, не отрезвели они даже в отделении, где им велели выложить все из карманов.
Но револьвера у них не было. Ничего не было. Только деньги — на двоих около двух рублей. И носовые платки, грязные, как половые тряпки.
— Пошли, потолкуем, — коллега повел Лея Ненасытного в свой кабинет.
Значит, револьвер там, где остальные члены группы. А где? Ясно, что адреса Лей не назовет.
— Ты, видно, совсем спился. С Феликсом поддавали? — значит, коллега знает обоих.
— М-м…
— Неужели вдвоем вы так набрались? Мы с тобой давние знакомые, а ты мне тут рассказываешь всякие глупости.
