Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва
Белугины сели на зеленый диванчик, обнялись. В их поникших фигурах было что-то нежное и трогательное.
Гольцову показалось, что они похожи на парочку осенних стрекоз, которых он в детстве видел в деревне.
Кончилось теплое лето. И уставшие летуны отдыхают на ржавом колесе сеялки. Греются под солнцем. Но скоро наступит ночь, железо остынет. И стрекозам останется только одно — последний полет.
Разговорить осиротевших Белугиных оказалось не так уж и трудно. Посидели, попили чайку. Посмотрели старые фотографии.
Через час Гольцов знал о Диме многое, включая детские болезни и любимые места отдыха.
— Жаль, что друзей у него не осталось, — вздохнул Георгий. — Было бы интересно с ними поговорить.
— Да, Гену убили, — сказал отец. — А Сережка уехал.
— Так он же вернулся! — встрепенулась мама. — Я его вчера видела. На чердаке. Пьет…
— Странно, почему он к нам не заходит? — удивился Сергей Иванович.
Сергей Розенплац не заходил к родителям своего друга, потому что боялся разбередить их воспоминаниями.
Их дом стоял в рабочем районе Загорска. Двери в подъездах были всегда выбиты. Соседи знали друг о друге все. Развлечений в те времена было немного. Для взрослых водка. Для подростков — голубятня на чердаке. Вот с него-то и гоняла Димина мама пацанов, потому что голуби повсюду гадили.
Их троицу — Гену, Диму и Сережку — во дворе звали близнецами, поскольку они всегда были вместе и от тесного общения действительно стали похожи друг на друга.
Когда ребята выросли, оказалось, что страны, в которой они учились жить, больше не существует. Даже города их не стало. Загорск переименовали в Сергиев Посад, и это не просто смена вывески. Оборонные институты и предприятия вымирали. Ученые переквалифицировались в челночников. Проповедники научного коммунизма подались в семинарии. А Троице-Сергиеву лавру взяли в кольцо кафе и рестораны. В них пили и закусывали после приобщения к святому хлынувшие в город туристы.
Молодежь училась жить по новым правилам.
А вот Сергею не пришлось привыкать к новой России. Он вместе с родителями уехал в Израиль.
На исторической родине его призвали в армию.
Когда он стоял в патруле на окраине Вифлеема, мимо проходил улыбающийся араб в одежде хасида. Сергей попросил его предъявить документы. Прохожий крикнул «Аллах акбар!» и стукнул себя по груди. Раздался страшный грохот.
Взрывная волна сбила Сергея с ног, на него посыпались ошметки человеческого мяса. Что было дальше, рядовой Розенплац помнил смутно. Над ним кричали женщины, раскачивались капельницы.
В госпитале выяснилось, что у Сергея настолько тяжелое ранение, что местные врачи не берутся поставить на ноги. «Помочь могут в Англии, — сказал главврач. — Для лечения вы имеете право получить кредит на пять лет».
Сергей согласился.
В английской больнице он познакомился с хозяйкой цветочного магазина, лечившей какую-то женскую болезнь. Не то чтобы он сильно влюбился, но как-то быстро оказался у алтаря. Ради такого случая он даже превратился в католика, хотя всегда считал себя атеистом.
Кредит он вскоре вернул. Стал жить поживать да добра наживать.
Но на родину его тянуло.
Однажды во дворе обшарпанного панельного дома в рабочем районе Сергиева Посада, привыкшего к «Запорожцам», «копейкам» и ржавым «шестеркам», заехал белый «мерседес». Из него вышел господин в черном костюме от Кардена.
Это был Сергей Розенплац, приехавший погостить.
Три дня он вместе со старыми знакомыми пил на чердаке, пропахшем голубиным пометом, коньяк «Хеннесси», плакал и матерился:
— Англия, блин, что это за страна — выпить не с кем!
На четвертый день в их тесную компанию как-то незаметно втерся странный крендель. В строгом костюме, с серьезным лицом. Он был явно не местным и смахивал на чекиста, приставленного следить за иностранцем.
Поначалу его присутствия никто и не заметил. Но вскоре один из собутыльников поинтересовался:
— Ты кто?
— Георгий, — представился он, разливая коньяк по пластиковым стаканам.
— Жора, осторожней, прольешь, — сказал хмельной Сергей. — Это ж, блин, «Хеннесси», не «Агдам». Бляха-муха, как я измучился в этой гребаной Англии. Вы не представляете, мужики.
— Отчего ж, представляем, — ответил Георгий и рассказал, как в начале девяностых он сам попал из Литвы в Англию. Как работал грузчиком в порту.
— Жора, братуха! — потянулся к нему Сергей. — Дай пять! Ты свой. Ты меня понимаешь. Как я там затрахался.
К полуночи за большинством собутыльников прибежали жены и пинками погнали благоверных к домашнему очагу. Сергей, обнявшись с новым другом Жорой, тоже спустился вниз.
— Ты куда? — спросил Розенплац.
— Домой.
— Где живешь?
— В Москве.
— Как хочешь добираться?
— У меня внизу машина.
— Какая, на хрен, машина, тебя первый же мент остановит. Ты нализался как скотина. Вообще откуда ты взялся, братуха? Пошли ко мне. Раскладушку поставлю, переспишь на кухне. Ик…
В своей старой квартире, в которой теперь жил дальний родственник, Сергей предложил:
— Давай накатим еще. Где-то у меня заначка…
Он заглянул в замызганный холодильник, потом открыл висевшую на одной петле дверку кухонного шкафчика. Бутылка коньяка стояла между пыльными банками и пакетами с крупой.
— Вот она! — обрадовался Сергей. — Разливай.
— Жаль, что Димы Белугина нет с нами, — произнес Георгий, и глаза Сергея вдруг стали трезвыми и серьезными.
— Ты знал его? — спросил он.
— Нет, — признался Гольцов. — Но про него столько пишут и говорят.
— Он был мне как брат. Он и Генка.
— Я понимаю. — Георгий вздохнул.
— Ничего ты не понимаешь. Думаешь, я пью, потому что алкаш? Нет. Я приехал сюда, чтобы отдохнуть душой. Это единственное место на земле, где я могу расслабиться. Вернее — мог. Генка и Дима были ниточкой, связывавшей меня с детством, с моими корнями. И эту ниточку обрубили. Я не знаю кто, но обрубили…
Гольцов смотрел на Сергея и слушал.
— Я не верю, что Генку убили случайно, — продолжал Розенплац. — Не хотели, чтобы он что-то рассказал. Хотя даже не представляю — что?
За стенкой у соседей что-то громыхнуло. Полилась вода.
— У меня такое чувство, словно убили часть меня. — Сергей посмотрел на коньяк в граненом стакане. — А ты говоришь «жалко». Да мне реветь хочется, оттого что Димки нет!
Они чокнулись, стаканы тихо звякнули.
— Кто ты такой? — Сергей уставился на Гольцова.
Чутье подсказывало Георгию, что сейчас придумывать ничего не надо, и он сказал правду.
— Это хорошо, что ты из Интерпола, — ответил Сергей. — Я не верю нашим ментам. Думаю, это они убили и Диму, и Гену.
— Почему?
— А кому еще надо было их убивать? Дима написал что-то не то, его и убрали. Я не верю, что Гену зарезал наркоман. Наши нарики своих не режут. Если деньги нужны, едут в соседние районы. Чужие к нам тоже не ездят: народ здесь живет бедный, поживиться нечем. Пацана, которого посадили, скорее всего, тоже подставили. Без ментов этого не сделать.
— Логично. А что мог знать Гена?
Сергей пожал плечами:
— Дима редко рассказывал про работу. А я вообще уехал в сентябре девяносто четвертого.
— Девушка была у Димы?
— Смотря что понимать под этим. Если невеста — нет.
— Он с женщинами встречался?
— Не очень, но у него была любовница. Ольга Данилина. Работала на «скорой помощи». Они познакомились благодаря мне.
— Как?
— Мы в кабак шли втроем.
— Дима пил?
— Почти нет. Но он же был нормальным мужиком. Любил с друзьями посидеть. Мог выпить граммов сто, не больше. Женщин стеснялся. Его родители в строгости воспитывали. Коммунистическая мораль и все такое. А тут шли в кабак, что рядом с библиотекой. Видим, женщина выходит оттуда. Дай, думаю, приглашу. Ну и пригласил. Она сначала отказывалась, но потом согласилась. И на Диму запала.
— А почему никто не знает про нее?
— Так она замужем. Дима даже родителям про нее не рассказывал.
…Ольга Данилина сидела в машине и смотрела на привокзальную площадь. Угрюмые, усталые люди разбредались по маршрутным такси, стоявшим в ряд. В торговом ряду гремела музыка. Вокруг киосков валялись пустые бутылки, яркие обертки и коричневые фильтры окурков.
По стеклу дверцы постучали. Ольга вздрогнула и обернулась. Возле машины стоял мужчина в коричневой дубленке. Белые снежинки лежали у него на шапке, воротнике, таяли на лице.
«Это еще кто такой?» — подумала она, опуская стекло.
— Здравствуйте, Ольга.
— Мы разве знакомы?
— Нет.
— Тогда почему… — Она внимательно посмотрела на незнакомца.
— Меня зовут Гольцов. Георгий Гольцов. — Он показал красную корочку.
