Феликс Меркулов - Хроника отложенного взрыва
— На сколько?
— Намного.
Самое интересное, что узнал Михальский от Вощевоза, это адреса нескольких квартир, по которым развозили взрывчатку. И где учили неизвестных взрывников.
После разговора Яцек поехал в свою фирму и по базам данных проверил квартиры. Все они были приватизированы и проданы в начале 1995 года. «Интересное совпаденьице», — подумал Михальский.
Интуиция подсказывала ему: вот она, нить.
Но кому принадлежали квартиры до того?
В Регистрационной палате, где у фирмы «Кондор» были свои люди, сообщили, что раньше эти квартиры числились служебной площадью.
Секретно
Заместителю начальника Управления
по Москве и Московской области
генерал-майору Сафину М. Р.
ЗАПРОССообщение о том, что Кузнец и Сторож проявляют интерес к судебным заседаниям по делу об убийстве корреспондента газеты «Столичная молодежь» и намереваются провести частное расследование, является информацией повышенной важности.
Кузнец, кадровый сотрудник Российского национального бюро Интерпола, имеет устойчивые, хотя и обоснованные служебной деятельностью, связи с резидентурой ЦРУ. Не исключено, что за его интересом к этому делу стоит интерес западных спецслужб. Кузнец и Сторож являются бывшими военнослужащими 45-го полка ВДВ, имеют устойчивые и прочные связи в воздушно-десантных войсках, регулярно встречаются с бывшими и действующими военнослужащими. Считаем необходимым взять их в оперативную разработку.
Просим выслать для ознакомления дело агентурной разработки Кузнеца и Сторожа. Просим координировать оперативные мероприятия с Управлением по Центральному военному округу.
Заместитель начальника Управления по Центральному военному округу контр-адмирал Ермаков А. Б.Резолюция. Начальнику службы М полковнику Дерюгину, начальнику секретной части подполковнику Губенко — к исполнению.
Глава 6
Когда Михальский служил в КГБ Литовской ССР, был там такой офицер — Аристарх Черепков. Служил по квартирно-эксплуатационной части. Прославился тем, что его квартиру каждый год грабили под ноль. Но через два-три месяца дом возрождался, как феникс из пепла: обрастал импортной аппаратурой, мягкой мебелью, персидскими коврами.
Офицеры КГБ, конечно, получали неплохо. Но дело даже не в этом. В тыловой службе хочешь не хочешь, а что-нибудь к рукам прилипнет.
Яцек несколько раз помогал найти грабителей, вскрывших квартиру Черепкова. Иногда даже удавалось вернуть некоторые вещи. И потому поддерживал с Аристархом подобие товарищеских отношений.
Когда Союз рухнул, Черепков перевелся в Москву. У обычных офицеров из оперативных и боевых подразделений были большие проблемы: начальникам резко стало не до них. А тыловики, как заметил Михальский, уезжали спокойно, и, как правило, на тепленькие места.
Полковник Черепков теперь служил в управлении материально-технического обеспечения. Ведал квартирами.
«Интересно, телефон у него тот же?» — подумал Яцек, просматривая записную книжку. Он перезванивался с Черепковым пару раз с тех пор, как тоже стал служить в Москве.
Телефон не изменился.
Встречу они назначили в ресторане. Где же еще встречаться старым знакомым?
За эти годы Черепков стал шире раза в четыре. В Литве он был худым и юрким. Вечно хмурил брови, чтобы казаться серьезным и солидным. Теперь этого не требовалось. Третий подбородок, могучая грудь плавно переходящая в живот-бочонок, щеки как у хомячка красноречиво свидетельствовали о его высоком положении в обществе. Хмуриться, чтобы доказать свою значительность, уже не требовалось, поэтому брови были приподняты, а на губах чаще играла доброжелательная улыбка.
— Я проверю адреса, но это будет дорого стоить, — весело ответил он на просьбу Михальского узнать, за кем числились нужные квартиры.
— Сочтемся.
— Ты, говоришь, в охранной фирме. А частной детективной деятельностью не балуетесь?
— Как придется.
— Можешь за моей женой посмотреть? Женился недавно. Второй раз. Она на пятнадцать лет моложе. Думаю, гуляет, зараза.
— Договорились.
Через пару дней Михальский отмел от жены Черепкова все подозрения в неверности. В обмен получил ценную информацию. До 1995 года все квартиры находились в особом фонде Управления по Центральному военному округу. То есть особисты их использовали в оперативных целях: как места конспиративных встреч.
Ответственным за них числился капитан первого ранга Ермаков А. Б., он же был исполнителем приватизации и продажи квартир.
Через знакомых в ФСБ Яцек навел справки. И узнал, что Ермаков Анатолий Борисович служил на Балтийском флоте. После развала Союза перевелся в Москву. Стал ловить шпионов в сухопутных частях.
Яцек раздобыл и фотографию Ермакова. С нее смотрел моложавый человек, с бровями, сросшимися на переносице и похожими на галочку.
Яцек почувствовал, что его переполняет охотничий азарт. Как у гончей, взявшей след.
«Вот Гольцов-то удивится!» — радовался Михальский.
Они договорились, что Георгий возьмет на себя поиски девушки Белугина.
Железнодорожная станция в Сергиевом Посаде расположена на отшибе. Зимой, в собачий холод, здесь на заледеневших дорожках танцуют снежинки, ветер морозит щеки.
Весной и осенью — грязь и слякоть.
Летом — жухлая трава и мусор.
Уже несколько лет вечером, примерно в одно и то же время, на станцию приходит женщина. Иногда она приезжает на своей машине, видавшей виды «девятке». Иногда — на маршрутном такси.
Она подолгу стоит в стороне и смотрит, как зеленые вагоны, лязгнув дверями, выплевывают на перрон людей. Толпа проходит по платформе и стекается вниз, на привокзальную площадь.
Женщина ждет.
Нет, она, конечно, понимает, что это глупо. Но все равно ждет.
Вот откроются двери вагона и выйдет солнечный мальчик.
Какой он мальчик? — мужчина, конечно. Но для нее он был и уже навсегда останется мальчиком. Его зеленые глаза с золотистым ободком посмотрят на нее, как смотрели всегда. Он подойдет, обнимет и скажет:
— Привет, Оленька. Соскучилась?
— Соскучилась, Дима, — ответит она и положит ему голову на плечо.
Ей так много надо сказать ему. Но Дима Белугин уже никогда не выйдет из шипящей, как змея, электрички. И она, Ольга Данилина, понимала это, как никто другой.
То, что у Белугина была любимая, подозревали многие. Ее искали. Одни — чтобы убить. Другие — хорошенько расспросить. Но она оказалась самой главной тайной в жизни Димы.
У Гольцова было мало шансов раскрыть эту тайну, но, как человек добросовестный, он счел необходимым посетить родителей Димы.
Открыл ему отец — Сергей Иванович. Гольцов узнал его по фотографии, опубликованной в «Столичной молодежи». Человеколюбивым коллегам Белугина как-то и в голову не пришло, что вряд ли известность поможет ему в горе.
— Здравствуйте, я представитель фирмы «Кондор», меня зовут Георгий, — представился Гольцов.
Отец Димы недоверчиво посмотрел на гостя, и Георгий словно увидел себя со стороны: в новой дубленке и норковой шапке, он стоит перед согбенным хозяином квартиры в стареньком трико и великоватой футболке как барин. Гольцову стало неловко, будто он виноват в том, что произошло с этой семьей.
— Слушаю вас, — устало произнес Сергей Иванович.
— Наша фирма оказывает поддержку семьям людей, погибших при исполнении профессионального долга. — Георгий произнес заранее приготовленную фразу. — Ваш сын один из таких людей. Вот мы собрали на первый раз…
Георгий поднял коробку, стоявшую подле ног. В ней лежали деликатесы, которые они с Михальским купили накануне.
— Мы бы хотели обсудить, чем еще могли бы помочь.
— Нам ничего не надо, — поспешно ответил Сергей Иванович.
— Понимаете… Это надо нам самим, — смущенно улыбнулся Гольцов. — Хотим доказать себе, что осталось в душе что-то человеческое. Можно пройти?
В квартире Белугиных было бедно, но чисто. Сергей Иванович жестом предложил гостю кресло, выпущенное, видимо, еще в пятидесятых.
— Будете что-нибудь? — спросила пришедшая с кухни мама Димы.
— Нет, спасибо. — Взгляд Георгия упал на портрет ее сына, висевший на стене. Черно-белый рисунок. — Лучше расскажите, чем мы можем помочь.
— Нам ничего не надо, — со вздохом ответила та.
Белугины сели на зеленый диванчик, обнялись. В их поникших фигурах было что-то нежное и трогательное.
Гольцову показалось, что они похожи на парочку осенних стрекоз, которых он в детстве видел в деревне.
Кончилось теплое лето. И уставшие летуны отдыхают на ржавом колесе сеялки. Греются под солнцем. Но скоро наступит ночь, железо остынет. И стрекозам останется только одно — последний полет.
