Антти Туомайнен - Шахта
– Я подумал, что ты позвал меня за этим.
– Нет. Может, назовешь имя источника?
Вопрос был в лоб, и он поступил от моего начальника. Тем не менее или из-за этого я ответил:
– Не могу раскрыть имени.
Хутрила поднял левую руку, положил ее поперек груди, а правую поднес к лицу и прижал к подбородку указательный палец.
– Откуда вдруг появились архивы Лехтинена?
– Забрал у его дочери.
– Не знал, что у него была дочь.
– Это же не было связано с работой, – ответил я, пожав плечами.
– Как тебе удалось?
Мы стояли напротив друг друга, глядя прямо в глаза.
– Знал что-то, что все знали.
– Не расскажешь?
– Нет.
Хутрила, не отрываясь, продолжал смотреть на меня.
– Предлагаю тебе общаться немного сдержанней.
– Извини, я не хотел.
– Я все еще твой шеф. Уже получил обратную связь?
Поворот оказался несколько неожиданным. Рассказал ему о полученных письмах. Рассказал, какого мнения были эти люди обо мне, о теме и о нашей газете.
– Звучит не так уж плохо, – отозвался Хутрила, опустил руки вниз и принял расслабленную позу. Это означало, что я свободен.
Прошел на свое место и прочитал пришедшие письма. Ничего существенно нового. За одним исключением. Посмотрел на часы, затем из окна.
Снег.
3Мокрый снег и ветер с моря сносили на своем пути все живое. В Мустиккамаа не было ни малейшего признака жизни. На парковке стоял всего один автомобиль. Я подошел, открыл дверь и сел внутрь.
– Телефон, – сказала Марьо Харьюкангас.
Вытащил телефон и показал его. Этого оказалось мало: она взяла телефон и сунула его в перчаточницу. Харьюкангас была не в духе.
– Есть еще устройства?
Покачал головой.
– Можно, я проверю…
Харьюкангас пощупала карманы куртки и брюк.
– Пойдем.
Мы вышли из машины. Казалось, она уже выбрала маршрут заранее. Я шел рядом с нею между футбольными и теннисными площадками, укрытыми зимним покрывалом.
– Насколько я понимаю, вы прочитали статью.
Шли довольно быстро, снег заметало за шиворот.
– В статье была одна непростительная для профессионала ошибка, – сказала Харьюкангас.
– Вы имеете в виду упоминание инсайдерской информации?
Я не сказал, почему, на мой взгляд, это было необходимо: хотелось вызывать реакцию у причастных ко всей истории. У Харьюкангас оставалась открытой только пара десятков сантиметров живой материи между воротом и шапочкой – глаза, нос и рот.
– Слишком рано, – сказала она. – Материал появился слишком рано. Но это еще не все. Куда серьезней то, что ваш шеф, скорей всего, поинтересовался, кто был ваш источник.
Я ничего не ответил.
– То есть угадала правильно.
Она шагала, словно бежала – легко и упруго.
– Вы рассказали?
– Нет.
– Один раз я уже спрашивала и была разочарована. Спрошу еще раз: могу ли я доверять вам?
– Конечно.
– Не отвечайте слишком быстро. Это рождает недоверие.
Деревья без листьев, серый горизонт, набитый до отказа тяжелым, мокрым снегом.
– Запомните еще, – продолжила Харьюкангас, – если вы интерпретируете, то интерпретируйте правильно.
Мы оказались на южной оконечности острова и пошли вдоль берега в той его части, которая осталась в прошлый раз не пройденной. Харьюкангас явно хотелось выплеснуть свое разочарование, и я был уверен, что она совсем скоро дойдет до сути дела.
– Помните ли несчастный случай недельной давности, когда умер один из членов правления? – спросила она, когда мы начали подниматься в горку.
– Да.
– Мы потеряли еще одного члена высшего руководства – Алана Стилсона.
– Что случилось?
– Не знаю, точнее, знаю одну вещь: сначала все говорили о сердечном приступе, но криминальная полиция видит связь между смертью Стилсона и несчастным случаем с Кармио. Тот уже не производит впечатление такового.
Я сделал глубокий вздох.
– Если криминальная полиция…
– Именно, – вставила она.
– Надо все выяснить, – сказал я.
– Надеюсь.
– У вас есть какие-нибудь предположения?
– Угрозы поступали регулярно и много лет подряд. Был даже момент, когда правление обсуждало их всерьез.
– Какого рода угрозы?
– Расправы.
– Скорее, я имею в виду, кто или что угрожало вам?
– Думаю, наиболее серьезные угрозы были связаны с экологией. Мне тоже угрожали в духе: «Если продолжите уничтожать природу, мы уничтожим вас».
– Вам удалось хоть кого-нибудь вывести на чистую воду?
– Нет, – ответила Харьюкангас, но тут же поправилась: – Как-то нам сообщили название группы: «Черное крыло», уж не помню, оба слова с заглавной или только одно. Название ничего не значит, его нет ни в одном реестре, оно никому не известно.
Мы поднялись на гору, вышли к теннисным кортам. За ними виднелась парковка, на ней – одиноко стоящая «Шкода Октавиа».
– Телефон отдам, – сказала она, не глядя в мою сторону, – а вот довозить не буду, это надо еще заслужить.
Работал до половины десятого. Обзвонил всех журналистов газеты, пытаясь и так и эдак выяснить имя и номер телефона кого-нибудь из криминальной полиции, кто мог бы хоть немного пролить свет. Каждый, с кем я общался, сразу чуял, что это неспроста. Наконец дали номер.
Старший констебль убойного отдела Халонен сразу же перевел разговор на меня: откуда такая мысль, когда и чего, кто посоветовал связаться с ним? Пока разговор не перешел в полноценный допрос, я решил его закончить. В конце знал не больше, чем в начале.
Часть бумаг Лехтинена была в коробке у меня под столом. Основную массу хранил дома на кухне в нижнем шкафу. Я взял первую попавшуюся стопку, начал перелистывать. Понял, что слишком устал.
Пожелал Похьянхеймо и Ханникайнену – они еще оставались в редакции – поскорей вернуться домой к семьям. Прошел пару сотен метров по морозу и под снегом до станции метро. Под козырьком цыгане-побирушки в ободранной одежде заедали свое несчастье дешевой булкой из «Макдоналдса». Несколько на редкость молодых наркоманов в модных кроссовках и джинсах, с фирменными рюкзаками пререкались друг с другом, спрятавшись под уродливым стеклянным входом в подземку. В гордом одиночестве спустился по эскалатору. Когда подъехал поезд, я сообразил, что от Паулины не получил за день ни весточки. На станции «Херттониеми» пересел на автобус и начал петлять по темным улочкам в сторону дома.
Ничто не указывало на то, что домой возвращается журналист-герой.
Нашел Паулину на кухне.
– Как Элла?
– Хорошо, – ответила она, стуча по клавиатуре.
– Ты прочитала статью?
– Не успела еще. Мне пришлось в жуткой спешке готовить ей завтрак сразу же после того, как я перебинтовала Элле руку.
Мы посмотрели друг на друга. Не слишком ласково. Достал из холодильника пакет черничного киселя, налил стакан и уселся напротив Паулины. Она оторвала глаза от экрана, стянула резинку с хвоста и, качнув головой, разметала волосы.
– Мы спешили, – сказала Паулина. – Вообще-то тебе стоило хотя бы предупредить, что ты уйдешь так рано. У меня чуть все не пошло наперекосяк – мне нужно было успеть на собеседование.
– На собеседование? – спросил я и тут же понял, что сглупил.
– Ты не помнишь.
Я не помнил, а сейчас вспомнил. Собеседование с потенциальным работодателем, Паулина же так волновалась по этому поводу много недель подряд.
– Слушай, извини, – включился я. – Это мое…
– Вот именно – твое.
– Все так быстро.
– Для тебя.
На дне стакана оставалась еще капелька киселя – точно свернувшаяся кровь. Не знаю, почему именно такая ассоциация.
– Ты, все ты, все ты…
Я просто разбит от усталости. Уже поздно. Я совершил ошибку, и теперь это гложет, кроме всего прочего. Паулина резким движением завязала хвост.
– Как прошло собеседование? – попытался было я.
– Иди ты на хрен, – произнесла Паулина тихим голосом, но так, что сомнений не оставалось.
Она откинулась на стуле и скрестила руки на груди: такого взгляда, как сейчас, я никогда не ощущал.
– Ладно, но учти, это не я прекратил попытки, – сказал я.
– Какие еще попытки? Домогаться меня? Так ведь ты и это прекратил!
– Были причины, – бросил я слишком поспешно. Слова шлепнулись об стол, оставив на нем безобразный след необдуманного поступка.
– Буду знать. Но жалеть мне особо не о чем.
– Еще что скажешь?
Паулина пожала плечами.
– Вдобавок к тому, что ты в постели так себе? Еще пара моментов: твое дыхание воняет гнилой капустой и тухлой рыбой. С тобой нельзя и минуты поговорить без того, чтобы ты не переключился на себя и свои достижения, которых, кстати сказать, куда меньше, чем тебе кажется.
– Тогда какого же хрена ты со мной живешь?
– Спросим иначе: какого хрена ты здесь живешь? Тебя же не интересует никто, кроме себя, любимого. Твой ребенок повреждает руку, у твоей женщины самое главное собеседование в жизни, нужно решить, кто отведет дочь в сад и кто заберет, – практические вопросы. Тебе же все это не интересно.
